Мы никогда не умрем (СИ)

 Для тебя они просто вода,
 Но кончилась ночь и ветер утих,
 Утром тебя оплачет вдова.
 Этой ночью, ликуя, ты терпкое пьешь вино,
 Я предрекаю: пей, пей до дна!
 Утром солнце выпьет твои цвета,
 Не успев достигнуть холма!..»
[3]
— тихо читал Мартин, слушая дыхание мальчика.
Он уснул, не дослушав до середины. Мартин с облегчением закончил. Он боялся, что ему придется признаваться, что вторую половину баллады он не помнит. Или начинать новую.
Подумав, Мартин встал с кресла, подошел к проему и поманил рыбку.
— Поди ко мне, дружочек. Поможешь мне?
Плеснув хвостом в полумраке, Орест упал в проем.
Утром Вик сказал, что видел во сне светящуюся рыбку и корабль «Фараон». Никакие цветы с неба больше не сыпались.
Рыбка вернулась к Мартину целой и невредимой.
 Действие 8 
 Созвездие Пса 
 
 И страшно мне не только
 Мое непониманье — страшен голос.
 
 Набоков 
Вик стоял перед зеркалом, с тоской разглядывая отражение. Он казался себе сделанным из бумаги человечком. Бледным, с голубыми тенями под глазами, острым подбородком и просвечивающими у губ венами. Все какое-то тонкое, ненастоящее, белое. И глаза — огромные, бесцветные. Словно кто-то нарисовал их человечку, очертив белое угольным контуром ресниц и подчеркнув их провалом зрачка. И забросил…
«А это, Вик, от того, что ты сидишь в своей комнате без света целыми днями и придумываешь себе какие-то картины. И я тебе потакаю. Сходи погуляй, правда что ли — синяки хоть под глазами от свежего воздуха пройдут», — посоветовал Мартин, заставший Вика за нетипичным занятием.
Сам Мартин выглядел, как вечный узник темницы, о солнечном свете имеющий смутное представление. И на то, что у него когда-нибудь исчезнут синяки под глазами или сойдет мертвенная бледность кожи, не рассчитывал.
— Ну и что мне там, на улице делать? — проворчал Вик, отходя от зеркала.
Он-то теперь хорошо знал, как выглядит Мартин. Высокий, худой, длинноносый, с длинными каштановыми волосами, с такими же огромными, как у Вика, но темно-серыми глазами. У него тонкие, длинные пальцы, широкие плечи и острые ключицы. Вид, конечно, у него был болезненный и какой-то несчастный. И, хотя смотрел он открыто и прямо, и лицо у него было спокойное, Вику было жалко друга. Наверное, стоило попробовать последовать его советам. Может, тогда и сам Мартин перестанет быть похож на привидение?
«Не знаю. Погуляем. Может познакомишься с кем-нибудь, белок в лесу покормишь. А нет — замерзнешь и вернешься с чистой совестью домой».
— А ты мне дочитаешь?
Историю Эдмона Дантеса они читали уже три недели. Иногда Мартин рисовал Вику в темноте корабли, очертания замков и венецианские маски. В самом начале он изобразил под потолком маленькое окно, перечеркнутое решеткой. Впрочем, сразу же развеял морок — образ получился слишком уж безысходным и пугал его самого.
«Конечно. Одевайся».
— Может быть ты, Мартин, умеешь шить? — спросил Вик, скептически разглядывая полуоторванный воротник свитера.
«Не умею. Но мы научимся. Не ходить же тебе… нет, не заправляй его вовнутрь, тебе нужно горло закрывать!»
— Слушай, Мартин, я тебе говорил, что ты бываешь сказочным занудой? — проворчал Вик, закрывая все же горло воротником.
«Что поделать, Вик. Прояви снисхождение к своему старому, занудному другу, надень еще шарф», — с деланым смирением ответил Мартин.
На улице было светло. Пронзительно-голубое небо отражалось в белизне каждой снежинки. И стояла необычная тишина, будто разом не стало кур, петуха, свиней, собак. И деревни не стало, и отца. Словно он один в опустевшем мире… с Мартином. А что, его бы устроило.
 
Вик, поправив шарф, сделал шаг от порога, и недовольно скривился. Снег, хрустевший под ботинком нарушал тишину и вносил дисгармонию в белый мир.
Но никакой гармонии не было на самом деле. В лесу пели птицы, где-то играли дети.
Детские голоса доносились с той стороны, где находилась та самая «Гора». Вик пошел в противоположную сторону.
Тропинка тянулась вдоль опушки леса. С тропинок он не сворачивал, опасаясь провалиться в снег. В глубине души он надеялся просто немного пройтись и, сославшись на скуку, вернуться домой. Но все сложилось иначе.
Из леса донесся пронзительный крик.
— Мартин?..
Вик впервые услышал от друга площадную брань.
«Дай мне!..»
Крик сменился горьким плачем. Кажется, плакала девочка. В ее рыданиях различались какие-то слова и, кажется, она повторяла чье-то имя.
Кричали неподалеку, но он бежал медленнее из-за глубокого, рыхлого снега, сквозь который приходилось прорываться. Мартин на чем свет стоит клял моральные дилеммы, с которыми ему приходилось сталкиваться. Но оставить кого-то в беде, да еще и показать Вику, что так можно делать, было совершенно неприемлемым.
Девочка нашлась быстро. Мартин, увидев, что опасность ей не угрожает, сбавил шаг. Она стояла около заснеженного куста на коленях и плакала, спрятав лицо в красных перчатках.
«М-м-м…Вик?..»
«Давай ты?»
Мартин подошел к девочке и тронул ее за плечо.
— Что с тобой?
Она подняла на него залитое слезами лицо. На Мартина смотрели самые голубые глаза из всех, что он когда-либо видел.
— Он… он… — всхлипывала девочка, протягивая ему что-то серое.
Мартин, с трудом оторвав взгляд от ее лица, посмотрел на то, что она показывала.
У девочки на руках лежала собака. Серая, лохматая, с седой мордой со смешными, жесткими бакенбардами и маленькими, тряпичными ушами. Какая-то пожилая дворняга, несуразная и, наверное, веселая. Раньше.
Собака была мертва. Закоченевший трупик был присыпан нетающим снегом.
— Его Влас звали. Он убежал вчера ночью, меня отец не отпустил его искать… теперь вот…
Мартин опустился на колени рядом с девочкой и протянул руку к собаке.
— Можно?..
Он бережно взял труп на руки. Он был твердый и холодный. Это была какая-то особенная, смертельная твердость. Мартин чувствовал смерть лежащей на своих ладонях, и ему отчего-то было отчаянно тоскливо. Даже солнце будто стало светить слабее.
Влас умер, сжавшись в комок. Наверное, пытался согреться. С задней лапы свисал обрывок врезавшейся проволоки. На серой шерстке замерзли капельки крови.
«Мартин, ты зачем трогаешь эту дохлятину?»
Вик тоже был немного напуган близким присутствием смерти, но старался этого не показать.
«Потому что нужно ее спрятать с глаз подальше», — ответил Мартин.
— Как тебя зовут? — спросил он у девочки, незаметно положив собаку на снег.
— Риша.
— Как?.. — ему показалось, он ослышался.
— Риша. Ирина, Ириша — Риша. А тебя?
— Виктор. Вик, — не моргнув глазом, соврал Мартин.
Девочка выглядела чуть старше Вика. Худая, невысокая, в серой куртке и мятой зеленой юбке, она стояла перед ним и вытирала слезы рукавом.
— Слушай, мне кажется, я не смогу ее похоронить. Земля твердая совсем… — расстроенно сказала Риша, глядя на мертвого пса.
— Мы можем развести костер, когда земля прогреется, легче будет вырыть могилу. Или, если согласишься, мы можем его сжечь.
 
«Вик, давай ты, а? Тебе нужны друзья».
«У меня есть ты, мне больше не нужно».
«Это неправильно. И у меня такое ощущение, будто я отбираю у тебя…»
«Ты ничего не отбираешь. Давай ей поможем, ладно?»
«Конечно…»
— Вик, ты меня слышишь?