Звездочка
Он сидел в темноте, как всегда, погруженный в себя. Тихо играла музыка из приемника. По ночам даже музыка соответствовала его настроению.
Под окном прошла веселая компания.
Там — жизнь. Здесь — смерть.
— «А у реки…» — горланили под окнами «носители» жизни. Голоса у них были отвратительными, надтреснутыми и резкими.
— «Вниз по теченью, вниз по теченью неба…» — пел по радио грустный женский хрустальный голосок.
— «Гуляют девки и гуляют мужики…» — продолжали там, на улице, блеять голоса «жизни».
— Ты сам видишь, — прошептала тишина голосом Тани. — Смерть прекрасна. Она утонченна. Возвышенна. Жизнь не принадлежит тебе, так возьми в свои ладони…
— Доброй ночи вам, мои бессонные друзья, — заговорил голос по радио. — Это я, ваша ночная бабочка. Ваша Марго.
Сергей поднялся с кресла, подошел поближе. Увеличил громкость. Словно пытался удержаться. Схватиться за этот нежный, хрипловатый голос. Как за жизнь. Как утопающий за соломинку.
— Сегодня я задумалась, кстати, о ночных бабочках… Грустная история, друзья мои! Живут они всего одну ночь. Если им не встретится на их коротком жизненном пути яркий свет лампы. Я подумала: почему эти глупышки летят на ее свет? Как вы думаете, знают ли они, что последует за коротким мигом счастья? Блеск, вспышка, ослепление — и гибель… Они обжигают свои крылышки. Они погибают… И все-таки ночная бабочка никогда не откажется от последнего полета. Странно! Может быть, они думают, что лампа — это луна? Или — солнце? Я не могу объяснить этого. Я тоже ночная бабочка. Лечу к солнцу, но потом понимаю, что это только лампа дневного света… «Уже поздно, — говорю я себе, видя, как сгорают мои хрупкие крылья. — Надо было думать раньше…» Кажется, я плохо рассказываю вам о своих чувствах. Но куда мне, косноязычному земному Икару? «Пинк Флойд»…
Заиграла музыка, и голос ее растворился.
Сергей стоял, всматриваясь в ночь, словно пытался увидеть ее в темноте. Маленькую бабочку с чудесными крыльями. Прекрасного «косноязычного Икара», летящего слишком близко к солнцу.
И ее голос, и музыка были гармоничны и — оставляли место для него.
Он закрыл глаза.
«Кто ты, — спрашивал он пустоту. — Как ты выглядишь? Почему твои мысли такие грустные?»
Он потянулся к мобильнику, лежащему на столике.
Отдернул руку, встретившись глазами с Таниными, на фотографии. Она смотрела так, что по коже пробежали мурашки. На мгновение ему даже показалось, что ее глаза сузились. «Не звони», — приказывала Таня с жестокой неумолимостью.
Он положил телефон обратно. Замер.
— Вот так, друзья мои, — грустно проговорила Марго. — Я недавно обнаружила, что все красивые мелодии печальны. Почему? Давайте поговорим об этом. И — о ночных бабочках. Может быть, кто-нибудь из вас такая же ночная бабочка? Вместе мы придумаем, как нам долететь до солнца и не спалить наши крылышки…
Он усмехнулся этим словам, пытаясь защититься от их доверчивой и ясной простоты с помощью иронии.
Долетим-с… Вопрос только — каково оно, это самое солнце?
Ему захотелось набрать номер, прямо сейчас. Немедленно. Сказать ей, этой девушке, чей голос так притягателен, а душа — наивна и немного напугана, как у ребенка, заблудившегося в темном городе: «Здравствуй, это я… Давай сделаем так — я возьму тебя за руку и постараюсь удержать, когда ты захочешь приблизиться к палящему солнцу слишком близко. Так близко, что оно спалит твои крылья… Я удержу тебя, чтобы их сохранить».
Но черт побери, он же не ребенок! Он уже знает цену словам — «мысль изреченная есть ложь»… Люди прекрасно научились скрывать истинное лицо за нагромождением красивых фраз. «Брось, друг, не надо вести себя как последний кретин…»
Эта девушка просто еще одна восковая фигура в музее. Не более того…
Он бросил трубку-телефон.
Прошел на кухню. Туда не долетал ее голос. Тишина. И в этой тишине журчание воды из-под крана вернуло его к реальности. К тому самому восприятию мира, когда становится ясно — все неизменно. Секунды превращаются в минуты, минуты в часы, часы в дни и так далее… Не успеешь оглянуться — мир треснул. Приблизилась финишная ленточка…
И он будет так же никому не нужен, как теперь…
— Последний романтик, — пробормотал он и швырнул стакан, наполненный водой, об стену. — В мире нет ничего чистого. Даже вода с хлоркой…
Звонок в дверь. Он поднял голову, удивленно глядя в сторону коридора. Стрелки на часах-будильнике показывали половину первого.
Ночи…
Он осторожно подошел к двери, посмотрел в глазок.
Открыл ее.
— Простите ради Бога, Сережа, — взволнованно проговорила с порога Анна Владимировна. — Я вас уже измучила, наверное, своими проблемами… Но Риты нет дома, и я очень боюсь… Ник весь горит. И у него что-то странное… Он весь опух. Пожалуйста, Сереженька, помогите мне!
Она пыталась справиться с обидой. «В конце концов, — говорила себе Рита, — он мог быть занят собственными проблемами. По его глазам можно догадаться без особого труда, что его жизнь не так уж и благополучна… Мало ли какая беда приключилась!» И тут же вспоминалось, как они разговаривали — так просто, задушевно, о вещах, на которые оба смотрели одинаково… Музыка, книги… «Как с Сережей, — вспомнила она. — Даже молчание вдвоем напоено пониманием. И зовут его так же. Может быть, это подарок судьбы? Вознаграждение за мои беды?»
А потом в памяти возникла полутемная лестница в подъезде и его удаляющаяся спина.
— Дура ты, Рита Прохорова, — с горечью прошептала Рита. — Когда наконец-то ты повзрослеешь и начнешь смотреть на вещи реально? Любовь — это сказка для девочек-подростков. А если кому-то везет и он на самом деле встречает ее на пути — никто не обещает хорошего конца…
Почти смирившись с этим, Рита даже почувствовала невероятное облегчение — что ж, раз все именно так, ее незадавшаяся судьба не портит гармонии мира…
Раз так — надо смириться. Говорят, когда человек понимает, что смерть неизбежна, он испытывает нечто похожее на счастье. Он освобождается от страхов. Так и она, Рита, освободившись от иллюзий, просто обязана почувствовать себя спокойной и счастливой.
Но душа отказывалась в это поверить.
А что с ней поделаешь?
Звонок телефона. Рита подняла трубку с молниеносной быстротой. Голосом, хриплым от волнения, прошептала:
— Алло…
На другом конце провода молчали.
«Это он!» — стукнуло радостно сердце. Тот человек.
Она снова повторила:
— Алло…
Там все еще молчали.
— Говорите же…
Она терпеливо ждала. Сейчас ее неведомый абонент соединился непостижимым образом с обоими Сережами. Но вот странно, если в случае с ними ей было важно, насколько они понимают ее, здесь было наоборот.
Она чувствовала — или придумывала это, — что она нужна этому неизвестному. И это было дорого ей. То, что там, в ночи, кому-то нужно ее внимание. Ее помощь…
— Алло, я слушаю вас.
Она говорила ласково, нежно — пытаясь хотя бы своим голосом, его тембром помочь «одинокому путнику».
— Ты навеки мо-о-оя…
Голос был гнусавый, отвратительный, и интонация, с которой были произнесены эти безобидные слова, была оскорбительна.
Рита привыкла к таким звонкам и все-таки сжалась, словно откуда-то потянуло холодом, мраком.
— Вы ошиблись номером, — сказала она, пытаясь сдержаться, чтобы не заорать во весь голос: «Ты, придурок, ненормальный урод! Неужели в тебе так много гнусности, что непременно хочется поделиться ею со всеми?»
— Не ошибся, ночная бабочка, — хохотнул неизвестный. — Знаешь, кого называют ночными бабочками? Хочешь встретиться? Я покажу тебе, на что способен мой…
Рита нажала на кнопку.
— Идиот, — прошептала она.
«Вот так, — грустно усмехнулась она, приходя в себя. — Ждешь от жизни пения ангелов — и получаешь отвратительную, бесовскую ухмылку!»
— О черт! — вырвалось у Сергея.
Лоб Ника напоминал раскаленную сковородку. Он определил температуру без градусника, одним прикосновением — за сорок… Аллергическая. Черт…