Золотая дуга

Коричневый Бургат с беляками пены разрезает поселок надвое, ветвится рукавами. Невольно вспоминается бретгартовский «Ревущий стан». Но справа и слева по главному руслу Бургата и в боковых ручьях вздымаются высокие пирамиды перемытой породы, целые участки русла наголо счищены. Повсюду виднеются металлические переплеты эстакад с барабанами скрубберов, высоко приподнятые стрелы транспортеров, сбрасывающих отмытую гальку на вершины пирамид.
Ползают бульдозеры, сгребая к ненасытным бункерам золотоносные пески. По дороге, проложенной прямо по галечной отмели от поселка к полигонам, снуют грузовики. Глухой гул несся из золотоносной долины. Видно, здесь не зевали с промывкой. Прежде чем построить жилища, забросили машины и уже собирают золотой урожай. Самые тяжелые грузы завезли зимой, по утрамбованному бульдозерами зимнику, а остальные летом — тракторными поездами.
Гусеничные следы слились в одну «дорогу», спускавшуюся в долину. Казалось, что грязевой поток сползает вниз. Тракторная эрозия разгулялась вовсю. Трясина теснила нас все ближе и ближе к краю крутой террасы.
Мшистый склон спадал в долину под углом в добрые семьдесят градусов. И вдруг наш поезд перевалил за бровку и, страшно накренившись, сполз юзом метра два, задержавшись на бугре. Повисли над бездной. Внизу кипит Бургат. Податься назад, выталкивая тяжеловесную платформу, нельзя.
Геннадий пристально оглядывает каждую кочку головоломного спуска. Сползать юзом дальше невозможно — перевернемся, костей не соберешь. Пассажиры могли выпрыгнуть и спуститься ползком, цепляясь за мох и кочки. Но никто не пошевелился. Не хотели оставлять Геннадия в трудную минуту. Молча разделили и выкурили последние папиросы.
— Ну… пошли…
Дюйм за дюймом выворачивал трактор Геннадий. Кабина нависла над Бургатом. Точно с вертолета, видим каждую морщинку взбаламученного потока.
Медленно сползает махина тракторного поезда. Тяжелая платформа, глубоко врезаясь гусеницами в моховой покров, сдерживает трактор и не дает перекувырнуться. Вцепившись в рычаги, Геннадий сдерживает напирающую платформу, спускает трактор ниже и ниже. Лоб его покрыла испарина, глаза блестят, промасленная кепка свалилась на спинку кресла. Чувство времени потеряно. Внезапно трактор ринулся вниз, волоча свой тяжелый воз, с ревом выскочил на болотистую Террасу и остановился у самой реки. Тракторист нахлобучил на свои кудри кепочку и вогнал тракторный поезд в русло Бургата. Могучие стальные гусеницы оглушительно затарахтели по каменистому дну…
  
На прииске
 
На следующее утро мы пошли представляться начальству. Познакомились с главным инженером. В бревенчатой конторе он бывал только в это раннее время, затем пропадал на весь день: объезжал свои участки и полигоны.
Главный инженер разглядывал планы долины Бургата. Поздоровавшись, предложил посмотреть золотоносные шахты.
Мы никак не ожидали увидеть шахты далеко за Полярным кругом, у полюса вечной мерзлоты, в материковых льдах.
Утомленное лицо инженера оживилось. Видно, шахты его любимое детище. Он расправил на столе план:
— Посмотрите… куларское золото не так просто взять. Девяносто процентов богатейших золотоносных песков скрыты глубоко под землей в древних речных руслах. Погребенные русла не соответствуют современным. Вот тут… — он показал заштрихованную на плане полосу, — золотоносный желоб смещен вправо от теперешнего Бургата и скрыт тридцатиметровой толщей террасы. Представляете? Длина россыпи несколько километров, а слой золотоносного песка — в три человеческих роста. Золота в них куда больше, чем в легендарных песках Индигирки. Похороненные «золотые желоба» находят и исследуют геологи с помощью буровых скважин и передают нам вот такие планы…
За окном загремели гусеницы приближающегося вездехода.
— Пора… карета подана, — рассмеялся инженер. Он свернул план и спрятал в несгораемый шкаф. — Поедем к Зенину, посмотрите, как выгребают эти «золотые желоба».
Забрались в просторную кабину, уселись на мягкие кожаные кресла. В зеркальные ветровые стекла видна улица, усыпанная гравием. Проносятся грузовики с приискательским людом, спешащим сменить товарищей на участках. Белеют палатки. Прыгает по камням коричневый Бургат. Вездеход ринулся вперед, незаметно проскочил Бургат и на большой скорости стал косо подниматься по мшистой террасе. Чудесная машина несется легко и стремительно, плавно переваливая через торфяные бугры, проскакивая без труда болота и ручьи, напрямик к виднеющимся вдали сооружениям. Там, где один из притоков, сливаясь с Кургатом, образует вилку, громоздятся хребты перемытой породы. Пересиливая гул мотора, инженер кричит, указывая на развилку:
 
— Открытые полигоны! Золото у нас лежит в два этажа. Верхние пески тоже не уступают индигирским…
Вездеход остановился поодаль от большой палатки, натянутой на каркас и похожей на обтекаемый вагончик.
— Ближе нельзя — тракторная эрозия, — сказал инженер, спрыгивая на уцелевшую кочку.
К «дежурке» шли пешком. Гусеницы тяжелых машин искромсали террасу. Грязевые потоки сползали по склону во всех на-г правлениях. Через них переброшены шаткие мостки из досок. У самой палатки мы с Ксаной все-таки угодили в трясину. Густая грязь медленно засасывала, сдавливая ноги капканом.
На выручку пришел очень крупный, широкоплечий человек с серьезным, неулыбающимся лицом. Он вышел из палатки встречать гостей, неторопливо шагнул к трясине, протянул свою большую сильную руку и по очереди спокойно и молча извлек нас.
— Знакомьтесь — Василий Зенин, «король золотых шахт», — представил инженер нашего избавителя.
Вошли в палатку. Тут было тепло, топилась железная печка, Несколько рослых людей в телогрейках, брезентовых куртках и резиновых сапогах готовились к какой-то работе.
Зенин ничем не выделялся среди своих товарищей: такой же рослый, в такой же брезентовой куртке, едва вмещавшей широкие плечи, в резиновых сапогах с отвернутыми точно так же голенищами. Он держался как-то в тени. Но по тому простому и уважительному отношению к нему товарищей, из того, как быстро исполнялось каждое его слово, сказанное спокойно и тихо, видно, что шахтеры любят и ценят начальника участка.
Пока очищали грязь и сушились у печки, понемногу выспрашивали Зенина. Но отвечал он скупо, не вдаваясь в подробности и переживания, точно давал биографическую справку в отдел кадров:
«В 1941 году ушел по мобилизации на фронт. Там вступил в партию. Войну закончил в Вене» В 1947 году поехал на Колыму — работал на прииске «Большевик». Окончил курсы горных мастеров — послали на прииск «Стахановец». В 1952 году направили в распоряжение только что организованного Янского горного управления Дальстроя, Одиннадцать лет работал в сопках Полоусного хребта, на прииске «Депутатский». А потом командировали сюда — строить шахты Кулара…
Он не обмолвился ни словом, что прииски «Большевик», «Стахановец», «Депутатский», «Кулар» труднейшие участки золотого и оловянного фронта, где люди грудью принимали натиск северной стихии. Что лучшие годы своей жизни он посвятил строительству великой золотой дуги и что в этой бесконечной схватке, происходившей изо дня в день долгие годы, закалился и возмужал его характер. На все наши наводящие вопросы Зенин коротко отвечал: «Кому-то надо начинать». В спокойной простоте выражается незаурядный, самоотверженный характер этого большого, сильного человека.
Девушка в брезентовой робе и ярком платочке принесла каски и шахтерскую амуницию. Мы облачились, и главный инженер повел нас к шахтам.
Вход в шахту открывался черной пастью. Мы вступили под нависшую арку и попали в туннель, уходящий, под уклон в чрево террасы. Штрек пронзал толщу ископаемого льда и уходил в глубину вечной мерзлоты. Одинокие электрические лампочки, подвешенные к проводу, освещали путь. От Кровли и стен веяло холодом. Рядом успокоительно гудел транспортер, Бесконечная лента безостановочно выносила наверх золотоносные пески.