Разжигательница (ЛП)

— Но ведь… — начинает Марго, но не заканчивает то, о чём мы все подумали. Казнь была назначена на завтра, не сегодня.
Саида мрачнеет, её взгляд падает на шелестящий пергамент под ногами. Она поднимает листовку, нижняя часть которой промокла в грязной воде.
Я вырываю пергамент из её рук, весь в пятнах и грязи. На нём грубый набросок мужчины с демоническими глазами и длинными клыками, подписанный сверху: «Князь Дорадо казнит морийскую тварь».
Бегло просматривая рисунок, я понимаю, что люди собираются на казнь, и они кричат имя. Все слова смешались, отказываясь складываться в предложения, потому что толпа скандирует раз за разом: Дез де Мартин.
«Андрес де Мартин», — мысленно произношу его настоящее имя.
Я сминаю листовку в руке — всё равно уже все увидели. Мои блоки вот-вот треснут — каждое воспоминание, как нож, пробивает себе путь наружу. «Доверься мне».
— В Святой День не бывает казней, — отказывается верить Марго. — У нас должен был быть ещё день!
— Они знали, что мы ни за что не сдадимся. Даже ради Деза, — рассуждает Саида.
Эстебан давится воздухом.
— Подумайте, какая толпа! Все, кто придёт сегодня. Каждый, от крестьянина до лорда, явится на религиозные обряды и увидит казнь лидера шепчущих. Что может быть зрелищнее?
Они собираются убить Деза. Осознание этого ощущается как тот удар в бок на балконе. Я в отчаянии, мне нужно больше воздуха, но никак не могу сделать вдох. Кастиан убьёт его, потому что Дез не смог выбраться из темницы. Кастиан убьёт его, потому что я украла ключ Деза к спасению.
Вдалеке трубят горны, и теперь мы стараемся не расходиться, пока поток людей движется по узкой улочке к площади перед собором, где находится эшафот. Одни несут корзины с гнилыми овощами и фруктами, которые даже крысы есть не стали. Другие держат в руках стеклянные бутылки со святой водой, освящённой самим королевским священником. Всё, что можно было бы бросить, они тащат с собой.
— Это ничего не значит, — затаив дыхание, говорю я. — Мне плевать, даже если нужно будет стащить Деза прямо с этого помоста и своими руками задушить палача, я это сделаю.
Эстебан сжимает кулаки.
— Ты оглянись. Мы никак не прорвёмся сквозь толпу.
— Необязательно идти через толпу, — говорит Саида и смотрит на стену в конце улицы, там тупик. Я вижу то же, что и она. Металлическая водосточная труба. — Не можем по улицам, так побежим по крышам.
В тени переулка мы хватаемся за перекладины по обе стороны трубы, по которой стекает вода с крыши постройки, и взбираемся наверх. Народ так взволнован предстоящей казнью одного из шепчущих, что никому и в голову не приходит поднять глаза.
Я взбираюсь на крышу, иду по краю. Голова слегка кружится, когда я смотрю на происходящее внизу. Тёмная масса, собравшаяся перед собором, похожа на улей. Их так много, что перемещаться по толпе невозможно. Торговцы убирают свои товары подальше по мере того, как люди заполняют всё свободное пространство рыночной площади. Как будто они чуют запах крови в воздухе, гнев исходит от столь огромной толпы.
С нашей позиции видно всё. Ряд верёвок с петлями качается на ветру, но моё внимание привлекает большая деревянная плаха в самом центре, где судья натачивает затупившийся меч палача.
От этой картины всё внутри застывает, и дыхание перехватывает.
Они собираются обезглавить его.
— Нужно подобраться ближе, — мой голос напряжён, я стараюсь перекричать шум столицы. Разбегаюсь и перепрыгиваю расстояние в полметра между крышами. Раздаётся плеск под ногами, мои ботинки прилипают к этой грязи. Под палящим солнцем она нагревается, и от неё исходит пар. На следующей крыше поверхность такая скользкая, что я не могу удержаться, меня успевает схватить за руку Саида и вытянуть вперёд. Отсюда лучше видно плаху.
— Подождите, — окликает Марго, показывая на деревянную сторожевую башню за нами, с которой стражники наблюдают за толпой. — Дальше нельзя.
Толпа оживляется, шумит, улюлюкает, когда горны трубят, знаменуя прибытие принца. Голуби взлетают с улиц в поисках мест повыше. Три дня прошло со встречи с Кровавым Принцем. На нём больше не те перепачканные доспехи, что были в лесу.
 
Принц едет верхом на коне. Его золотой венец со сверкающими каплями-рубинами переливается в лучах солнца, создавая вокруг него ореол, словно он ангел смерти. Его парадный тёмно-красный наряд прекрасно сидит на его мощной фигуре.
Люди уступают ему дорогу к эшафоту. Его боевой конь прогуливается рысью, в одну сторону, в другую, и затем князь Дорадо посылает толпе обезоруживающую улыбку. Улыбку, которая говорит, что он знает то, чего не знает никто другой. Что он солгал. Нарушил своё обещание. Много ли стоит слово принца? Когда он заменяет меч палача своим собственным, украшенным драгоценными камнями, толпа взрывается от восторга.
Отвращение к разыгрываемой сцене скручивает мой живот. Во рту привкус желчи смешивается с вонью рынка, но мне нужно держаться.
— Пора, — командую я, повышая голос, и оборачиваюсь к Марго. — Можешь накрыть меня плащом и создать что-нибудь для отвлечения внимания?
Её глаза стекленеют от слёз, глубокая линия прорезает лоб.
— Рената Конвида, я не настолько сильна.
— Ты должна, — чуть ли не плачу я.
В толпе начинается какое-то волнение, все перешёптываются друг с другом, и мы сразу же переводим внимание на то, что творится внизу. Люди мечутся, как море в шторм, толкая, пихая друг друга, пытаясь получше рассмотреть, что происходит. И вдруг всё стихает, когда выводят Деза.
Даже отсюда я вижу, что он ранен. Он едва может сам стоять на ногах. Несмотря на это, я чувствую облегчение при виде его, живого. Он жив, а значит, ещё есть надежда.
Стражник, который ведёт его, больше похож на огра, чем на человека, с лысой головой и смуглой кожей, покрытой шрамами и татуировками. Мясистой рукой он держит Деза за шею, показывая толпе, и заводит на помост.
Я не хочу на это смотреть. Дез бы не хотел, чтобы я это видела. Он не дал бы мне увидеть его в таком положении — на коленях перед тем, кого он ненавидит больше всего. Но я продолжаю смотреть, чтобы распалить этот яростный огонь в груди.
Его толкают вперёд, и королевский священник, прихрамывая, взбирается на помост. В его руках золотая чаша, и он начинает церемонию благословения принца, его меча и жадного до зрелищ народа, окружившего эшафот, как стервятники.
Время ещё есть… Я должна сделать это. Сейчас.
Бросаюсь вперёд, оставляя позади отряд и то, что они кричат мне вслед. К тому времени, как я оказываюсь на следующей крыше, все их мольбы и уговоры становятся далёким эхом. Это моя миссия, не их.
Я бегу от одного края крыши к другому и прыгаю на следующую. Чем ближе к центру столицы, тем плотнее друг к другу стоят дома. Страх падения сжимает моё сердце, грозит парализовать тело, но страх потерять Деза сильнее всех остальных чувств, мыслей, всей меня.
Церемония благословения подходит к концу, священник звенит колокольчиком в руке, горны трубят, толпа ликует. Звук пугает голубей, нацелившихся на гнилую еду в корзинах. Люди размахивают маленькими фиолетово-золотыми флагами Пуэрто-Леонеса — будто Дез не родился на этой самой земле, как и все они…
Мне нужно пересечь ещё шесть крыш, чтобы оказаться достаточно близко к эшафоту. Я вынимаю нож из рукава и бросаю его в ближайшего стражника, попадая прямо тому в плечо. Он падает на колени.
Внезапно раздаётся крик, и настроение толпы сменяется. Но я не могу позволить себе остановиться и посмотреть, что происходит. Звук горнов призывает к тишине, но толпа, напротив, шумит всё сильнее.
 
Я прыгаю на следующую крышу, и боль от неудачного приземления ударяет в позвоночник. А затем я слышу, как раздаётся чей-то вопль:
— Пожар!
Запнувшись от неожиданности, я оглядываюсь назад.
С той самой крыши, где остался мой отряд, поднимается облако дыма, чёрные змеи закручиваются вокруг друг друга. Дым начинает окутывать соседние крыши. Выглядит это так, словно горит весь город.