Спецотдел (СИ)

Больно ударился запястьем о стену и раздражённо взялся растирать его, пытаясь унять эмоции.
«А в чём дело? Жалко маргиналов? — насмешливо спросил Фридрих. — Что-то раньше я не замечал за тобой такого человеколюбия! А в остальном — всё в порядке. Кто будет их искать? Никто. А они тебя запомнили. Так что с ними придётся покончить. Да ты не бойся: убивать людей не страшно».
Дело не в человеколюбии.
Просто нельзя, чтобы какое-то существо заставило его, Кирилла Ряскина, убить.
Так нельзя — и всё тут.
С этим надо что-то делать. Надо остановить его.
И в одиночку Кирилл, как бы умён он ни был, не справится.
Ему нужна помощь.
Болит ушиб. Болит голова. Но запястье сильнее. Рука. Помощь. А это идея, надо попытаться… так…
Сорок, одиннадцать, двадцать пять, четыре тысячи восемьдесят два. Девять. Тридцать три. Четырнадцать.
«Хватит истерить! — раздражённо вмешался Фридрих. — Каша в голове — это отвратительно. От чего ты пытаешься отвлечься? Я же знаю, что твой счёт — это попытка что-то скрыть от меня».
«Мне плохо, голодно, больно и страшно. Возможно, ты и правда довёл меня до истерики. Ты действительно хочешь, чтобы я потерял над собой контроль?»
Кирилл на секунду расслабился, позволяя страху, раздражению, отвращению и прочим эмоциям закипеть внутри.
«Я так устал… мне так плохо… я хочу есть… почему я тут? Я так не хочу… мне нужна еда… я хочу котлету… хочу борщ! У меня болит рука… я такой несчастный…»
«Фу!» — с отвращением выдал Фридрих.
«Именно так. Поэтому мне нужно иногда отвлекаться. И считать не по порядку прекрасно помогает. А возвращаясь к нашему разговору, вот, что я тебе скажу: методы расследования преступлений сильно изменились с тех пор, как ты попал в свой светильник. Никто не проигнорирует убийство трёх бомжей. Это привлечёт слишком много внимания».
«Тогда придётся организовать ещё и пожар, — отмахнулся Фридрих. — Огонь, я надеюсь, по-прежнему эффективен для уничтожения улик?»
В голосе существа отчётливо слышалась насмешка. Кирилл вдруг снова ощутил жуткое дыхание безумия. Что, если этот голос — порождение его собственного нездорового разума? Вдруг дебют шизофрении случился не у Серебряковой, а у него? Голос, подбивающий на убийство, что может быть прозаичнее для эдакого киношного психопата?
Но он, Кирилл, определённо не хочет убивать этих людей. Грязных, вонючих, деградирующих — но всё-таки людей.
Ему жаль их? Немного. Он свыкся с ними. Они по-своему заботились о нём. Они свободные люди и вольны выбирать, как им жить. Старый выбирал делиться с ним нехитрой едой, найденной в мусорных контейнерах. Кирилл её, конечно, не брал, но факт остаётся фактом. Витёк подкармливал собачонку, таскающуюся за ним хвостом. Тапыч ничего не выбирал, но его пассивная жизненная позиция всё же не давала ни Кириллу, ни его подселенцу права на убийство.
«Огонь по-прежнему огнист, — фыркнул Кирилл, пытаясь казаться сдержанным, — но повторяю: ты плохо понимаешь, что такое современные методы расследования».
Он внятно подумал о достижениях медицинской экспертизы, анализах ДНК с места преступлений, современных способах снятия отпечатков пальцев, тщательно смешивая реальные данные с кино и сериалами.
И медленно сжал пальцы левой руки, обхватив большой палец. Ещё раз. И ещё. Это нервное. Да, это просто нервное.
И продолжал отчётливо думать:
«Если недостаточно тщательно уничтожать улики, нас найдут. А я не хочу сесть пожизненно за тройное убийство. Если попытаться стереть все возможные следы, это само по себе насторожит следователей. Ты сам говорил, что нельзя недооценивать противника. Да и вообще: забудь о них — это же бомжи! Кто им поверит, даже если они прямо сейчас пойдут в полицию и расскажут обо мне?»
Подселенец долго молчал, потом сказал:
«Ладно, пожалуй, ты прав».
Кирилл не сдержал ликования, но «Фридрих» остудил его пыл:
«Не обольщайся. Если понадобится, ты будешь убивать».
Что ж, остаётся одно…
Не думать. Отвлечься.
Одиннадцать. Четыре. Тридцать пять. Девять. Девяносто три. Восемьдесят.
 
«Что ты пытаешься скрыть, мальчик?»
Мне страшно. Я в отчаянии. Увижу ли я своих родителей?
Когда я растворюсь в тебе, что я почувствую последним?
«О, не так-то ты и крепок, как хотел казаться, да? Но это ожидаемо. Не раскисай, мальчик. У тебя впереди много интересного!»
Два. Сорок десять. Пятнадцать. Сто один. Десять. Четыреста тридцать.
Пальцы обхватывают большой палец, прижатый к ладони.
«Всё-таки меня это слегка раздражает», — заметил Фридрих.
«Такая мелочь? Это забавно».
Странно и непривычно позволять своим эмоциям больше, чем они того заслуживают. Но только так можно отвлечься от…
Два. Тридцать три. Четырнадцать. Девяносто пять.
К вечеру Кирилл уже смог нормально стоят и даже ходить.
Соседи, вернувшиеся с дарами от Ромашки, порадовались и угостили его почти свежими булочками и парой совсем чуть-чуть заветренных бутербродов. Старый заботливо притащил ему бутылку минералки, которую выклянчил в киоске на остановке.
Сами соседи накатили дешёвого пойла из пластиковых коробок и были вполне довольны жизнью.
Фридрих взял инициативу в свои руки и взялся расспрашивать бомжей о документах. Скоро выяснилось, что паспорт есть только у Тапыча, зато Старый корешится с обитателями Кирпички, а там, мол, есть аж три почти приличных человека, у которых и документы, и какая-никакая работа, а у Сохатого даже дом есть. Фридрих без труда узнал, как добраться до Кирпички и как идентифицировать потенциальных паспортовладельцев.
«Вот и хорошо. Завтра у нас много дел, мальчик. Найдём паспорт, начнём искать тебе девушку или старушку — скоро будет новая жизнь!»
Подселенец засмеялся, и этот назойливый неприятный смех до рассвета преследовал Кирилла во сне.
На завтрак Кирилл допил минералку и нехотя выбрался наружу.
Апрельское солнце сияло радостно и бодро, галдели воробьи, а земля вдоль теплотрассы уже поросла одуванчиковыми листьями, травой и первоцветами. Красота, конечно, вот только настроение у самого Кирилла было вовсе не радостное.
Идти до Кирпички пришлось почти час. Кирилл изрядно оброс и напитался духом коллектора, так что совершенно не опасался, что кто-то будет разглядывать его и сможет узнать.
К сожалению Фридриха, Сохатого на месте не оказалось, однако его товарищи заверили, что он вернётся после шести вечера.
Кирилл устал. Одновременно хотелось есть и мутило. Но Фридрих не намерен был отдыхать.
Он сказал:
«Идём искать сквер или ещё какое скопление народу. В такой погожий день на улицах наверняка должно быть многолюдно».
За автовокзалом обнаружился крошечный сквер. На скамейках сидели школьники, пожилая женщина выгуливала толстого пекинеса. Чуть дальше, у киоска с мороженым, стояли девушки примерно Кирилловых лет. Две девчонки в полосатых шарфиках болтали, выбирая шоколадное брать или фисташковое. Ещё одна, симпатичная, светловолосая, в короткой курточке, уткнулась в телефон. Четвёртая, ярко-рыжая красавица, ждала, пока болтушки определятся с выбором.
«Выбирай: рыжая или блондинка, — с интонацией радушного хозяина предложил Фридрих. — Пока потренируемся, потом посмотрим».
Когда Кирилл подошёл ближе, «полосатые шарфы» уже ушли, продолжая оживлённо болтать. Блондинка при виде неопрятного парня, поджала губы и демонстративно отодвинулась. Рыжая спокойно посмотрела на него и подошла к киоску.
— Шоколадный рожок, пожалуйста.
«Видишь, какая миленькая! Если она одинока, ты её утешишь, мальчик!» — скабрезно прокомментировал Фридрих.
Потом добавил:
«Если сильно влюбится, то и убивать её, возможно, не придётся!»
Вот как, значит? Фридрих, кажется, всё-таки одержим идеей убийств.
Прежде чем мысль окончательно оформилась, Кирилл размахнулся и как следует шлёпнул рыжую пониже спины. И ущипнул вдобавок.