Сестры Ингерд

Неустроенная кухня немного пугала меня. Конечно, плиту растопил Густав, а воды в новых ведрах мне натаскал муж. Тот самый котел с дровами и мусором я отмыла в первую очередь. И сейчас в нем закипала чистая вода. Значит, вечером смогу нормально помыться. А пока необходимо придумать, чем кормить мужчин.
«Ну допустим, сливки у меня есть… хорошие, свежие, густые. Значит, как минимум на завтрак каша. Можно будет добавить немного вымоченных в яйце гренок. И делать быстро, и на стол попадут горячими. А вот что придумать на ужин?».
Между тем, пока я размышляла, как все вокруг неудобно и непривычно, руки работали почти машинально. Первым делом я достала остатки свиного окорока, который мы ели в дороге. Никакой химии здесь, естественно, не использовали, потому завернутый в серую неряшливую бумагу кусок издавал умопомрачительный запах. Мяса, конечно, на нем осталось немного: большую часть мы срезали в пути. Зато целая и крепкая свиная кость была совершенно замечательной. Аккуратно срезав остатки мяса, но оставив все жилки и хрящи, я попросила Густава разрубить эту монструозную костяху хотя бы на три части, иначе она просто не влезет в котелок.
Обмыла и прополоскала те обломки, что принес мне Густав, залила их холодной водой и поставила на плиту. Вариться это все будет очень долго, на медленном огне. Зато завтра я смогу сварить замечательный сытный суп на роскошном бульоне. А вот на сегодня нужно приготовить что-то максимально быстрое, потому что мужчины уже заглядывали на кухню. Вроде бы просто так, но при этом не забывая тоскливо поводить носами.
Порывшись в крупах, выбрала гречку. Быстро промыла крупу, пару раз поменяв воду. К моему удивлению, она оказалась достаточно чистой. Промытую крупу высыпала в кипящую воду. Со вздохом посмотрела на глиняный горшок, не слишком понимая, как его двигать по плите: ручек-то нет. Пообещала себе сшить толстые брезентовые рукавицы. А пока, вооружившись тоненьким полешком, долго и упорно подталкивала горшок в бок, чтобы сдвинуть его на нужное место. То, что огромная поверхность плиты греется неравномерно и самое жаркое место в центре, а у краев вода кипит еле-еле, я уже знала.
В глубокую сковородку покрошила немного соленого сала и, поставив на край плиты, вытопила его. Шкварки убирать не стала: у меня слишком мало мяса. Забросила в разогретый жир нарезанную кубиками морковь, дала ей слегка зазолотиться и кинула туда же пару порезанных луковиц. Когда лук начал приобретать коричневатый оттенок, высыпала все кусочки окорока, которые мне удалось срезать.
Присолила блюдо и сразу же попробовала, боясь переборщить. Показалось пресновато, и я добавила еще щепотку соли. Еще немного потушила, присыпала мукой, чтобы она впитала жир и не дала в соусе комочков. Вот тут ложкой пришлось водить достаточно быстро, не давая массе прилипнуть ко дну. На удивление старая чугунная сковородка вела себя не хуже тефлоновой, ничего на ней не пригорало. Когда в муке не осталось ни одного комочка, я положила пару ложек густющих сливок, дождалась, пока все растопится, и быстро влила две чашки горячей воды. Довела до кипения, непрерывно помешивая, сыпнула чуть-чуть черного перца и, сдвинув на самый край огромной плиты, закрыла неподъемной чугунной крышкой. Пусть блюдо томится.
Звать мужчин я не стала, хотя все уже было готово. Решила так: совсем проголодаются – сами придут, а блюдо пока успеет протомиться до нежности.
Мужчины возились в дворе еще минут двадцать, и когда Рольф в очередной раз заглянул на кухню и шумно потянул воздух носом, я засмеялась и сказала:
-- Садись уже, только руки сперва вымой.
Некоторое время он громыхал в углу медным умывальником, фыркая и разбрызгивая воду. Затем вернулся к столу, и я спросила:
 
-- Мне Густава самой позвать? Или ты сходишь?
Рольф поджал нижнюю губу, рассматривая меня с каким-то странным интересом. А потом ответил:
-- Олюшка, вчера мы ели по-походному. В походе граф может ужинать из одного котелка с крестьянином. Но сейчас это будет не слишком уместно.
Я порозовела, чувствуя себя глупо и неловко, и тихо спросила:
-- Он… ну, Густав… он что, будет ждать, пока мы поедим и только потом? Остынет же всё.
-- Если ты сейчас положишь мне еду для него в миску, то я отнесу сам. Хотя, вообще-то таким должна заниматься хозяйка, – муж смотрел на меня с улыбкой, и я понимала, что он не сердится. Но находит меня странной и, возможно, нелепой.
Несколько минут я возилась у плиты, стараясь не показывать смущения и размышляя про себя: «Положить ему, и пусть Рольф отнесет? Или все же сходить самой? Да как-то прямо неловко. Мы за столом, а Густав где? Прямо в конюшне, что ли, будет есть? С другой стороны, если я сейчас начну свои правила продавливать, это не просто выдаст во мне чужачку. Это покажет, что не уважаю местные обычаи. Кто я такая, чтобы навязывать свои порядки? Пожалуй, если бы Рольф попал в мой мир, ему было бы не легче», — эта мысль немного успокоила меня.
Разложив гречку большими порциями в две плошки, щедро залила ее мясным соусом. Миска была горячая и обжигала руки, потому я сняла фартук, свернула его в несколько слоёв и, подхватив вторую миску, сказала мужу:
-- Знаешь, ты устал и замерз. Поэтому Густаву я отнесу сама. Где он сейчас?
-- Вот в эту дверь и по коридору, первая комната налево, – кивнул мне Рольф. – Только не задерживайся. Я жду тебя.
Рольф встал и открыл мне дверь в коридор, где были комнаты для прислуги. В одной из них мы сегодня ночевали, а другие я еще не видела. Пройдя три шага, я кончиком сапога постучала в низ двери, и она распахнулась. Густав вскочил с пенька, на котором сидел, и, похоже, неловко наступил на больную ногу: потому, охнув, тут же шлепнулся назад.
-- Сиди, сиди. Я просто тебе еду принесла.
Комнатенка была маленькая, с крошечным окном, выходящим на что-то темное и не слишком понятное. Спертый воздух, запах нечистого белья и очень тусклый свет, пробивающийся сквозь мутное стекло. Глаза начали привыкать к полумраку, и я рассмотрела, что в комнате стоит небольшой, грубо сколоченный стол, возле которого и сидел конюх. А спал он, похоже, на непонятной деревянной штуке без ножек, больше всего напоминающей собой обыкновенные поддоны.
Поверх поддона был брошен тюфяк. Полосатый, старый и довольно грязный. Никаких простыней не наблюдалось, а из засаленной темно-синей подушки без наволочки в некоторых местах торчали соломинки. Одеяла я вообще не увидела. Зато прямо на тюфяке валялся тулуп. Похоже, им Густав и укрывался.
Еще из мебели в углу комнаты стоял довольно большой мешок, набитый чем-то мягким и слегка скособоченный. Думаю, это и был местный шкаф. Я поставила на столик миску с едой. Густав, потирая не слишком чистые руки, вытащил из голенища сапога ложку и басовито сказал:
-- Благодарствую, госпожа баронесса. Вы уж простите меня. Это, видать, к самым морозам у меня нога разболелась. Завсегда она так к перемене погоды.
Рольф сидел за столом, так еще и не начав есть. Я торопливо кинула себе в тарелку немного рассыпчатой каши, полила соусом и села рядом с ним.
-- Что, Олюшка? Сильно тебя этот разор пугает?