Зеница ока. Вместо мемуаров
Да и вообще, почему именно на Ирак пал этот выбор? Прямо под боком США вот уже более сорока лет правит не менее гадкий марксистский царек Фидель, который, кстати, сейчас под шумок пересажал всех своих диссидентов. Неподалеку от Ирака без всяких нареканий владычит наследственный сирийский офтальмолог. Еще один наследственный «великий вождь» в свое удовольствие химичит с ядерной бомбой на Корейском полуострове. Разве в этих странах не назрела нужда в демократических преобразованиях?
Американцы в своей массе не так уж сильно озабочены судьбой демократии в других странах. В принципе им ничего не надо за морями. Отдаленный мир они в общем-то рассматривают как зону туризма. Почему же именно к Ираку они подогнали шесть своих авианосных эскадр и двести пятьдесят тысяч отборного войска? Нынешняя война не будет понята и оправдана (или осуждена) до тех пор, пока не будет полностью высказана ее истинная причина.
Прислушиваясь в эти дни к множеству телекомментаторов и телемыслителей «войны и мира», я неожиданно на канале «Русский мир» напал на беседу президента Центра стратегических исследований России Александра Коновалова. Этот человек, как мне показалось, ближе других подошел к отгадке «истинной причины». Отвергнув «нефть», он высказался в том духе, что в мире сейчас возникла сеть принципиально новых угроз и именно в свете этих угроз в Америке после событий 11 сентября 2001 года возгорелись столь страстные чувства к Ираку Саддама Хусейна.
Страшные удары, нанесенные арабскими самоубийцами по двум самым заповедным институтам великой державы, не только оставили в ее сердце далеко еще не заживший шрам, но также породили гигантский комплекс неполноценности, иными словами, покачнули ее всеобъемлющий комплекс превосходства. В реальной жизни возник чудовищный голливудский сюжет катастрофы. Возможно ли это, спрашивают себя американцы, чтобы кучка чужеземных безумцев среди бела дня, в прямом смысле out of the blue, то есть без всякой причины, да еще и в ослепительный голубой с золотом день, сотрясла миф о нашей неуязвимости?
Вторжение в Ирак нельзя рассматривать в отрыве от этого события. По сути дела, нынешняя экспедиция является продолжением разгрома базы «Аль-Каиды» и талибанского режима. Так полагает Коновалов, и я почти согласен с его концепцией.
Кем-кем, но уж «слабаками» и декадентами американцев никак не назовешь. Не нужно заблуждаться и думать, что они не умеют давать сдачи. После двадцати двух лет жизни в этой стране я рискую заметить, что они любят давать сдачи. В речах президента Буша несколько раз промелькнула одна четко сформулированная фраза. «Мы никогда не позволим террористам и террористическим режимам решать будущее наших детей», — сказал он. Это означает, что руководство Америки чрезвычайно высоко оценивает уровень этих новых угроз. Речь идет не только о сегодняшнем дне, но и о новых поколениях, то есть об историческом развитии.
Несмотря на все уроки двух прошлых столетий, мы еще недостаточно уяснили разрушительную силу массового терроризма. Мы еще не понимаем, например, что Российская империя рухнула не из-за развития марксизма, а из-за сорокалетнего непрерывного террора подпольных групп и революционных партий против царской администрации. Начиная с попытки Каракозова и продолжая удачным покушением Желябова, Гриневицкого, Перовской, не проходило месяца, чтобы в разных местах империи не был убит генерал, губернатор, начальник полиции, великий князь, премьер-министр. К моменту разрухи администрация была полностью деморализована страхом и безнадежностью, а население привыкло к этим расправам.
Нынешняя шахидизация исламского терроризма может породить колоссальную деморализацию и чувство обреченности в огромных человеческих массах: в том смысле, что «против лома нет приема». В принципе может возникнуть грандиозный кризис современного мира, сравнимый только с разрушением варварами Римской империи и всей античной цивилизации.
Не знаю, до какой степени это историческое предчувствие владеет умами политического истеблишмента Запада, однако стратегическая цель нынешней иракской кампании показывает, что хотя бы на подсознательном уровне существует желание предотвратить глобальную катастрофу. При отсутствии явных указаний на вовлеченность иракского режима в террористическую стратегию этот режим все-таки является сильнейшей составной частью антизападных сил. Устранение этого режима решительным образом поколеблет уверенность (и вполне обоснованную) разрушительных сил в их конечной победе.
В мусульманском мире большим успехом пользуется идеологический «вброс», гласящий, что «новые крестоносцы» и сионисты ополчились сейчас против обороняющегося ислама. Это неправда. Не ислам в целом должен опасаться и обороняться, обороняется-то и опасается как раз Запад. Угроза идет от нападающего ислама, то есть от той его части, в которой созрела идея уничтожения мира неверных.
Откуда она взялась? Из каких глубин поднялась эта испепеляющая ненависть? Интересно в этой связи рассмотреть концепцию, возникшую в наших евразийских кругах. Согласно ей, Запад пребывает в состоянии окончательного разложения, безволия, тупикового нагромождения экономических, идеологических, религиозных и философских идей; хайль, Освальд Шпенглер! В мире бурно развивается новая, динамичная и полная сил мусульманская цивилизация; за ней будущее. В принципе у этой концепции есть полное право на существование, однако не преждевременно ли она (в который уже раз?) хоронит Запад и поднимает Восток? Где возникает динамика современного мира, его индустрия, финансы, социология, литература и искусство, философия и филантропия, если не на Западе? Что возникло на Востоке, кроме идеи разрушения, выпестованной в фундаменталистских мечетях?
В соответствии с концепцией неошпенглерианства перекраивается история. С удивлением вы можете увидеть, как в различных трудах размывается и практически стирается глава истории, известная как «татаро-монгольское иго». Никакого ига, оказывается, не было. Монгольская конница не принесла на Русь ничего, кроме блага. Именно пришествие динамичного Востока спасло русских от поглощения аморальным (уже тогда), корыстным и коварным Западом. Жестокости Орды преувеличены прозападными историками. Никаких городов они не сравнивали с землей. Позвольте, но куда же тогда делась Киевская Русь? Может быть, ее совсем не было?
При всем желании сбалансировать различные точки зрения мы не можем не видеть, что ядром современного мусульманского динамизма, особенно в его арабской ипостаси, становится отрицание западных ценностей и связанный с этим самоубийственный терроризм. К этому нужно отнестись с наивысшей серьезностью. События могут приобрести невероятный, поистине катастрофический характер. Кто мог предположить две тысячи лет назад, что великая цивилизация водопроводов, мощеных дорог и городов, непобедимых легионов и огромных, хоть и скрипучих, кораблей погибнет под ударами косматых гуннов и готов и на много столетий погрузится в застой и прозябание? Приблизительно то же самое может произойти и в недалеком будущем, если не будет остановлено это новое оружие, убийство путем самоубийства, тот лом, от которого нет приема. Погаснут наши компьютеры и зачахнут полуразвалившиеся города. Забудутся веселые карнавалы и рок-концерты. Сибирская язва и газовые впрыскивания покончат с демографическими проблемами. Дальше лучше не продолжать.
У нынешнего противостояния есть очень важный, по сути дела, основной для человеческой расы философский фундамент. Концепция жизни и созидания противостоит концепции разрушения и смерти. Нельзя просто сказать, что первая хороша, а вторая дурна, что первая однозначно представляет добро, а вторая — зло. Обе «концепции», если можно тут употреблять сие научное слово, отходят от нашего привычного обихода в другие измерения. Шопенгауэр полагал, что «воля к жизни» крутит порочный круг насилия, она неотделима от боли и страдания. В этой связи смерть является как бы освобождением от воли непрерывно кормиться и удовлетворять желание, на чем, собственно говоря, и строится цивилизация. Однако сама насильственная смерть является каким-то демоническим взрывом воли. Она вроде бы опровергает другой постулат величайшего Шопенгауэра о единственном истинно небесном чувстве человека — сострадании.