Насмешливое вожделение

«Больна, что ли? Бессонница?»
«Выслушай меня, наконец, и не перебивай. Каждую ночь я с ней разговариваю. Она работает на C.N.S. City Never Sleeps, Город Никогда Не Спит, ночная справочно-информационная служба. Другой работы не нашла, от моей помощи отказалась. Ты же знаешь, она очень талантлива».
«Знаю».
«Вот поэтому я тебя прошу, — почти с мольбой произнес он, — пожалуйста, поезжай туда, — ручка есть? — на Сент-Маркс-плейс, дом 5, квартира 4, возьми такси, я верну деньги, позвони, сломай дверь, я заплачу, посмотри, что там происходит».
«Сломать дверь?»
«Пусть пожарные ломают, если сам не умеешь. Только прошу, без промедления!»
«Хорошо, Фред».
«Спасибо».
«Не за что».
«Да, нет, я серьезно. Правда, спасибо».
«Не стоит благодарить, раз я собираюсь сломать какую-то дверь».
«Поезжай немедленно и сразу перезвони».
«Хорошо, Фред. Что мне сказать, если подойдет Мэри?»
«Не подойдет. Я сижу у телефона. В темноте».
Он зажег свет и начал быстро одеваться. Кошки с интересом за ним наблюдали. Через пять часов прилетает Анна, подумал он. За пять часов я должен сломать дверь и сделать все остальное. Он вызвал такси.
2
Ночь была теплой. На бесконечном Бродвее, тянувшемся, как подколодная змея, мерцали огни. Этот город никогда не спит: компании гуляк, сонные вьетнамские торговцы овощами перед своими лавочками, ни на минуту не останавливающиеся молодые чернокожие с дико орущими музыкальными ящиками на плечах, поздние прохожие, возвращающиеся бог знает откуда. Он ехал на другой конец города, чтобы найти Мэг, которая тоже никогда не спит. Под газовой трубой, пропускающей газ. Он был спокоен. И даже неожиданно рад, что будет бодрствовать до утра. Теперь они ехали по пустым улицам и площадям, в зеркале были видны покрасневшие от недосыпа глаза таксиста, сегодня утром прилетает Анна. Завтра утром они с ней купят все эти овощи у улыбающегося вьетнамца, экзотические фрукты, папайю, мамайю… тут его сморило.
«Сент-Маркс-плейс», — сказал таксист и потянулся. Был третий час утра, и вокруг кипела жизнь. Выйдя из машины, он оказался в толпе молодых людей. Они сидели на ступеньках перед зданиями, за окнами освещенных баров, тротуары были заполнены шумными фланёрами, одетыми в кожу, увешанными сверкающими цепями, пахло мясом с гриля и жареной картошкой. В осенней ночной сырости краски и запахи смешались в густую массу розоватого цвета.
У входа в дом номер пять он, протиснувшись по ступенькам между сидящими в обнимку парами молодых парней, долго жал на звонок. Никто не отозвался. Он посмотрел на окна: дыма нигде не было, воя сирен поблизости тоже не было слышно. Он прошмыгнул за жильцом, открывшим входную дверь, и поднялся по шаткой деревянной лестнице, которая вела круто вверх между узкими коридорами. Там стоял тяжелый уличный запах, никогда не выветривавшийся. Квартира номер четыре находилась на пятом этаже башни. Деревянная дверь, оклеенная плакатами, штукатурка с обеих сторон опасно отваливалась, обнажая деревянные перекрытия. Так, эту дверь надо сломать. Он начал звонить, стучать. Изнутри ни звука. Тогда он несколько раз ударил кулаком, не слишком сильно. В квартире послышались тяжелые шаги, это явно была не Мэг. Дверь открыл молодой человек в наушниках. На нем был тонкий розовый халат, на волосатой груди висела толстая металлическая цепь.
«Простите, — сказал Грегор, — я ищу Мэг».
«Что?» — переспросил тот, слегка дебильно.
 
«Мэг, — сказал Грегор, — М-э-г. Холик».
Мужчина снял наушники.
«Нет ее, — произнес он. — А ты кто такой?»
«Друг Фреда, — ответил Грегор. Никакого впечатления это не произвело. — Профессор Фред Блауманн…»
«Нет ее, — повторил парень в розовом халате и надел наушники. — Завтра позвони».
Дверь перед его носом закрылась. Что он теперь скажет Фреду, который, затаив дыхание, ждет, сидя в прихожей, в Новом Орлеане, когда тихо зазвонит телефон, чтобы сразу же поднять трубку, до того, как проснется Tagenaria domestica, паук домовый. Что он скажет ему, человеку, который в беде? Может быть, они сильно поссорились, может быть, Мэг заделалась проституткой, стоит сейчас на Бруклинском мосту и смотрит на воду? Он постучал еще раз.
«Опять ты», — сказал акустически оснащенный.
«Это важно, — начал Грегор. — Фред ждет у телефона… в передней… Мэг и Фред…»
Парень в розовом халате снял наушники. Покрутил мизинцем в ухе.
«Сэр, — сказал он очень серьезно. — У вас вошло в привычку каждую ночь дубасить в дверь законопослушным американским налогоплательщикам?»
Его тон не сулил ничего хорошего. Повезло еще, что дверь не сломал, как было поручено.
«Нет, — благоразумно ответил Грегор, — я не местный».
«Хорошо, — вежливо произнес мужчина с волосатой грудью, не меняя модуляций голоса. — Тогда я бы вас попросил больше никогда, никогда так не делать. Никогда».
«Извините», — сказал Грегор Градник.
«Не за что», — произнес тот, надел наушники и хлопнул дверью так, что едва державшаяся штукатурка с обеих сторон посыпалась на пол. Грегор посмотрел на часы. Половина пятого. Ему пора в аэропорт. Что он скажет Фреду? Откуда ему позвонит? Там сейчас… сколько там сейчас времени? И где Мэг? А Мэг, оказывается, была рядом. Когда, выходя из дома, он пытался пробраться между сидевшими молодыми людьми, его кто-то окликнул.
Мэг сидела среди них, курила и смотрела на него своими красивыми, никогда не спящими глазами. Он торопливо объяснил, время сейчас, и правда, поджимало.
«Ааа, Фред, — сказала Мэг. — Какое этому человеку дело?»
Грегор Градник объяснил, какое дело: сидит в прихожей и ждет телефонного звонка.
«Хорошо, — сказала она и медленно встала. — Я ему позвоню. Там наверху спят?»
«Нет, — ответил он, — мне кажется, там сейчас музыку слушают. И не в самом лучшем настроении».
Она пригласила его на кофе.
«Спасибо, — произнес он, — мне надо ехать в аэропорт».
Светало. Шума на улице поубавилось, молодые люди разбрелись по домам. За исключением тех, кто никогда не спит. Дневной свет смешивался с тусклым, обессилевшим освещением баров.
Он спустился в метро и стал ждать поезда в аэропорт Кеннеди. Терпение быстро кончилось. Он выскочил на улицу и начал ловить такси. Только возле Юнион-сквер-парка удалось домахаться и докричаться до желтого автомобиля.
3
Он перескакивал через узлы и чемоданы, отталкивал людей на траволаторе, которому не было конца. До приземления самолета оставалось несколько минут. Он бежал, меланхоличный идиот, в объятия Анны, в объятия дома, занемогший от внезапного натиска меланхолического вещества. Наконец-то, скажет она, наконец-то, выдохнет ему в ухо. Когда он, весь взмокший, примчался, в конце концов, в зал ожидания, то наткнулся на вытянутые лица. Самолет задерживался. Реальные самолеты, те, которые обязательно должны прилететь, всегда задерживаются. Подавить и рассеять напряженное ожидание, вытеснить его назад, в другую ячейку памяти. Все, что живо и что грядет, переместить на дно сердца, замуровать: прошлое, индивидуальность, лицо, тело, улыбку, размокшее поле, шумящий лес, запах реки, тихую улицу, прозрачную гору; все умертвить, глубоко заморозить. Вернуться в состояние покоя, глухой обороны, в ощущение неощущения, бесчувственности, приобретенное за время долгого и нелегкого пребывания за границей. Полученные, усвоенные знания о том, что память, погружение в нее, приносит боль, начинает нарывать, резать, иногда боль выводит из строя на несколько часов. Все смотрели безропотно, взгляды были погружены в себя. Все ожидающие по-американски нарядно одеты, с цветами и подарками в руках, с сигарами в подрагивающих пальцах. Неспешная, размеренная прогулка по клетке.