"Зарубежная фантастика 2024-1" Компиляция. Книги 1-17 (СИ)
— Я говорил с огнедержцем, который был свидетелем сделки, — сказал старшина.
— И кто же он? — спросил сухощавый старик. Один из игроков.
— Марат Голу. Огнедержец ткацкого квартала.
По комнате пробежал шепоток. Амат напряглась: эту подробность лучше было бы не разглашать. Старик оказался хитер.
— Боги! — возопил одноглазый. — Он?! Да у нас иные девки стоят дороже!
Амат приняла позу, требующую объяснений. Ее руки были тверды, как камень, голос — вкрадчив.
— Уж не намекаете ли вы, что представитель утхайема замешан в мошенничестве?
— Еще как намекаю! — взревел одноглазый. Старик поджал губы, но промолчал. — Бхадат Колл сменил Черного Ратви, и, раз Ниит-тя теперь мертв, все должно перейти ему!
— Ниит-тя не мертв, — поправила Амат. Заведение и все, кто к нему относится, были куплены и оплачены. Можешь сам почитать договоры. Если умеешь.
— Засунь их себе в дырку! — проорал одноглазый, брызгая слюной. Казалось, еще чуть-чуть, и его злоба выплеснется наружу. Амат потерла большой палец об указательный. Часть ее разума была объята паникой — бессознательным, животным страхом. Но этот же разум сделал ее распорядительницей Гальтского Дома.
— Господа стражники, — произнесла она. — Я освобождаю этого человека от дальнейшей службы в занимаемой должности. Будьте добры, проводите его на улицу.
Вышло так, как она рассчитывала: одноглазый заорал что-то нечленораздельное, выхватил из рукава нож и бросился на нее. Амат стоило больших трудов не отпрянуть, пока стража насаживала его на клинки.
Вслед за тем наступила полнейшая тишина. Амат оглядела обитателей дома — ее дома, — стараясь определить, что они чувствуют, о чем думают. Многие мужчины были подавлены: их жизнь рушилась на глазах. Женщины и мальчики смотрели смущенно, недоверчиво, где-то даже с надеждой. Двое сподручных Ториша-тя подобрали умирающего и выволокли наружу. Стражники вытерли кинжалы, а начальник, задумчиво пощипывая бороду, повернулся к остальным.
— Поясняю раз и навсегда: стража квартала признает подлинность договора. Дом переходит в законное владение Амат Кяан. Все, кто с этим согласен — за дальнейшими указаниями к ней. Несогласные будут иметь дело с нами. Ради спокойствия квартала.
Старик поежился и нахмурил брови. Его руки дернулись, но так и не сложились в позу.
— Не будем глупить, — добавил начальник стражи, не сводя с него глаз. Напряжение постепенно угасло. Все понимали, что договор с душком, как залежалое мясо. Но это уже не имело значения. Раз стража за Амат, значит, она честно украла свой кусок.
— На сегодня заведение закрыто, — объявила Амат. — Отныне Ториш-тя и его люди заведуют охраной. Все, у кого есть оружие, сдадут его здесь и сейчас. За утайку последует наказание. Того, кто захочет пустить ножи в ход, ослепят и вышвырнут на улицу. Запомните: теперь вы моя собственность до тех пор, пока не отработаете кабалу или пока я не решу вас отпустить. Стража останется до окончания обыска. Ториш-тя!
Несколько человек из-за ее спины вышли вперед. Начальник стражи встал рядом с Амат. От его доспехов попахивало.
— Поздравляю: вы расшевелили гадючье гнездо, — произнес он, глядя, как ее головорезы разоружают Ниитовых. — Уверены, что вам это нужно?
— Теперь оно мое. К худу или добру.
— Стража вас прикроет, хотя без особой радости. Вы, конечно, все устроили за пределами квартала, но некоторые и этого не одобрят. Знайте: ваши беды еще не закончились.
— Перемены всегда даются с трудом, — отозвалась Амат и приняла позу согласия так небрежно, что превратила ее в прощальную. Стражник покачал головой и отошел.
Обыск продолжался — комната за комнатой — с ловкостью, говорившей о большом опыте Ториша и его людей. Амат не спеша обходила владения, осматривая изношенные матрацы, кладовые, где все лежало как попало. Дом содержался не лучше, чем счета. «Впрочем, это исправимо, — говорила она себе. — Все можно изменить, все можно поправить. Ничто не избежит перемен».
От нахлынувшей печали у нее защипало глаза. Амат смахнула слезы. Некогда плакать. Вечно некогда. Всю жизнь.
Обыск закончился, стража ушла, и Амат собрала всех своих гадюк в общей комнате на черной половине. Речь, которую она так долго готовила и тысячу раз повторяла, вдруг показалась ей вялой, слова — жалкими и неубедительными. Встав во главе длинного стола, она набрала воздуха в грудь и медленно выдохнула.
— Ну… — начала она.
В тишине вдруг раздался голосок:
— Бабушка! Это ты?
На нее смотрел мальчуган лет пяти-шести. Амат вспомнила: он спал на скамье, когда она как-то утром вылезла из своей адской каморки за тарелкой ячменной похлебки со свининой… и храпел.
— Да, — ответила она. — Я вернулась.
За следующие дни Хешаю не стало ни лучше, ни хуже. Клочковатая борода подрастала, вес сначала упал, потом снова набрался. Поэт начал бродить по дому, хотя и не выходил, если не считать вечерних прогулок к пруду, где он сидел, уставившись в черную толщу воды. Маати замечал, что Хешай на ночь ел меньше, чем поутру, переодевался, если давали одежду, мог помыться, если готовили ванну, или же обойтись так.
К счастью, хлопковая страда закончилась, и его услуги больше не требовались. Приходили лекари от хая, но Хешай отказывался их принимать. Слуги, которые пытались до него достучаться, скоро поняли, что все вопросы проще задавать Маати. Иногда он действовал, как посредник в переговорах, иногда принимал решения сам.
Его собственная жизнь протекала в неопределенности. Кроме ухода за недужным учителем, ничто его не направляло, и вскоре он научился заполнять досуг, следуя собственным порывам. Когда им овладевала тревога или усталость, он шел читать Хешаеву книгу в поисках идей, которые сможет использовать для удержания Бессемянного. Когда ему становилось совестно, он садился у постели Хешая и пытался вывести его на разговор. Когда мучило одиночество — а это часто случалось, — он разыскивал Лиат Чокави. Иногда она ему даже снилась. Она и тот краткий поцелуй.
Если Маати и путался в своих чувствах к ней, то лишь из-за ее красоты и еще потому, что она была девушкой Ота-кво. Ничего дурного в своих мечтах он не находил, ведь между ними ничего и быть не могло. А потому она оставалась его другом, единственным на весь город.
Он так хорошо заучил ее привычки и места, где она проводила дни, что когда пришло известие — его доставил дворцовый раб вместе с завтраком, — Маати легко ее отыскал. Поляна, которую Лиат показала ему как-то вечером, находилась к западу от пристани. Оттуда открывался вид на побережье — узкий отрезок пляжа. Полуголые деревья и изгиб берега скрывали город из вида. Лиат сидела на нерукотворной скамье из камня, откинувшись на гранитную глыбу в половину своего роста, и смотрела сквозь волны.
Маати шагнул к ней, хрустнув опавшими листьями. Лиат обернулась, увидела его и, ни слова не говоря, снова перевела взгляд на море. Маати расчистил рядом с ней место и сел.
— Значит, это правда? — спросил он. — Амат Кяан ушла с должности?
Лиат кивнула.
— Вилсин-тя, наверное, рвет и мечет.
Она пожала плечами. Маати наклонился вперед, уперев локти в колени. Волны накатывали на песок и всякий раз отступали, чтобы дать место следующим. На востоке с криками кружили чайки, а у горизонта стоял на якоре огромный гальтский корабль. Больше о городе ничто не напоминало. Маати разгребал пяткой кучу сухих листьев, пока не показалась темная земля.
— Ты знала?
— Она мне не сказала, — ответила Лиат. В ее спокойном тоне звучала пустота и отрешенность. — Просто ушла, и все. У нее в доме не осталось ничего, кроме шкатулки конторских бумаг и письма для Вилсина-тя.
— Что ж, значит, она не от одной тебя это скрыла. А почему она ушла, известно?
— Нет, — сказала Лиат. — Я виню себя. Если бы я постаралась, не поставила бы всех в дурацкое положение…
— Ты сделала так, как было приказано. Не будь этот торг двойной игрой, тебя похвалили бы.