Порция красивого яда (ЛП)

Я кладу руку на ногу Лейкин и трижды постукиваю по ней, как мы делали раньше. Я. Люблю. Тебя. Потому что я действительно люблю ее. Я никогда не любил никого, кроме нее. Может быть, я еще работаю над тем, чтобы суметь сказать это снова, но она должна знать, что я люблю ее.
Она сразу же замечает это и поворачивается, чтобы улыбнуться мне. Я обнимаю ее, и она откидывается назад, прижимаясь губами к моему уху.
— Я тоже тебя люблю.
Чем ближе к полуночи, тем радостнее становится Лейкин. Мы все предусмотрели. В одиннадцать тридцать мы выносим торт с заднего двора, и все поют поздравления с днем рождения и Лейкин, и Мали. Вместо свечей из торта вылетают искры, и они обе выглядят чертовски счастливыми. И когда приходит время Лейкин загадывать желание, она смотрит на меня, смотрит так, что я снова становлюсь живым.
Я наблюдаю со стороны, как она смеется с несколькими своими друзьями, но ее внимание всегда возвращается ко мне. Мы всегда сосредоточены друг на друге, даже когда кажется, что это не так.
Будильник, установленный на моем телефоне, срабатывает, сообщая мне, что уже 23:59. Я отказываюсь позволить кому-либо еще первым поздравить ее с днем рождения, когда пробьет полночь. Я подхожу к ней и обнимаю ее, как только оказываюсь достаточно близко.
— Ты потрясающая, ты знаешь это?
Она прижимается ко мне, как раньше. — Ты потрясающий. Я не могу поверить, что ты сделал все это.
Я прижимаюсь поцелуем к ее щеке. — Ты это заслужила.
Это так приятно — вот так обнимать ее и снова чувствовать себя так близко к ней. Я так скучал по этому. Она единственная, кто когда-либо вызывал у меня желание заключить в объятия и никогда не выпускать.
Бросив взгляд на часы, я наблюдаю за тем, как тикают секунды, и в тот момент, когда пробило полночь, я отступаю назад, чтобы посмотреть на нее.
— С днем рождения, детка, — говорю я, улыбаясь, когда она загорается от этого ласкового слова. — Я рад, что ты празднуешь его там, где тебе положено.
— Я не хотела бы быть в другом месте, — говорит она, и самое приятное, что я наконец-то ей верю.
Все собираются вокруг, когда мы переходим к бару, и на этот раз Лейкин протягивает мне свое настоящее удостоверение, хотя знает, что оно мне не нужно. Тем не менее, я беру его и восхищаюсь тем, как моя фамилия все еще следует за ее именем. И я собираюсь убедиться, что так оно и останется.
Впервые я протягиваю ей меню напитков, в то время как Кэм передает меню для Мали. Ее глаза двигаются туда-сюда, пока она просматривает его, и я точно знаю, на чем она остановилась, когда она ухмыляется.
— Красивый яд?
Я откидываю голову назад и смеюсь. Это ее собственный напиток — ром с «Малибу», ананасовый сок, клюквенный сок и апельсиновый сок. Это ее фирменный коктейль уже много лет. И когда мы придумывали меню, название показалось нам подходящим. Потому что именно такой она была для меня — красивым ядом. Она течет по моим венам и атакует каждый дюйм моего тела, заставляя меня не думать ни о чем и ни о ком, кроме нее.
Неудивительно, что они шепчутся друг с другом, а потом смотрят на нас с Кэмом, ухмыляясь.
— О Боже, — простонала я. — Боюсь спросить, что вы решили.
Лейкин мило улыбается. — Мы хотим текилы, но я хочу, чтобы моя порция была с тебя.
Господи, мать твою. Мой член уже наполовину твердый от одних только ее слов. Мы с Кэмом смотрим друг на друга, и я понимаю, что мы оба на одной волне.
Никто из нас не собирается отказываться.
Я стягиваю футболку через голову и замечаю, что Лейкин бесстыдно разглядывает меня. Свернув ее, я перекидываю через ее голову и использую для того, чтобы притянуть Лейкин к себе.
— Ты ведь знаешь, что после этого я тебя точно трахну, да?
Она хмыкает, глядя на меня. — Хорошо. Я на это рассчитываю. А теперь ложись на стойку.
Я делаю, как она говорит, и ложусь на одну сторону барной стойки, а Кэм ложится на другую. Каждая из них вылизывает полоску по бокам наших шей, а затем насыпают на нее немного соли. Лейкин осторожно кладет лайм между моих губ, а Оуэн подходит и протягивает мне бутылку текилы. Она холодная, когда я наливаю ее себе в пупок, но вскоре Кэм тоже приступает к делу. И в то же мгновение они начинают.
 
Ощущение, когда Лейкин высасывает текилу из моего живота, а потом слизывает соль с моей шеи, — самое горячее, блядь, ощущение. А когда она берет ртом у меня лайм, я ревную ее к гребаному фрукту.
Как только она выплевывает его, я снова притягиваю ее к себе и накрываю ее рот своим. Ее язык переплетается с моим, и я ощущаю вкус текилы. Это чертовски опьяняет, и я не могу дождаться того, что сделаю с ней потом.
— Ты такая дразнилка, — пробормотал я ей в губы.
Она отстраняется и подмигивает мне. — Тебе это нравится.
— Еще как нравится.
Лейкин выглядит так, словно она кайфует от жизни, она отступает назад и обнимает Мали, радуясь тому, что им обоим наконец-то исполнился двадцать один год. Я могу только представить, как пройдет остаток лета. Тем более, что у меня снова есть моя девушка. Лучше и быть не может.
Но когда я сижу и смотрю на барную стойку, то понимаю, что все может быть еще хуже. Потому что там, не далее, чем в двадцати шагах от меня, стоит девушка, одетая в знакомую рубашку с совершенно ужасающим пятном на ней.
У меня сдавливает грудь, и кажется, что дышать становится все труднее.
— Лейкин, — говорю я, не отрывая взгляда от девушки.
Она поворачивается ко мне, смущенная моим тоном. — Что?
Я притягиваю ее ближе, чтобы говорить прямо в ухо. — Разве это не та рубашка, которая была на тебе в ночь смерти Монти?
Ее глаза расширяются, и она резко оборачивается. Могу сказать, что в тот самый момент, когда она увидела ее, все ее тело напряглось. От нее исходит страх, когда мы начинаем понимать, что это дерьмо еще не закончилось.
— О Боже!
24
Является ли преступлением против двадцать первого дня рождения то, что тебя вырвало от первой законной рюмки? Потому что, глядя на рубашку, которая была на мне в ночь смерти Монти, ту самую, которую я сняла, чтобы попытаться остановить кровотечение, я чувствую, что могу. И это очень обидно, потому что выпить с тела горячего бармена — это просто охренительно.
— Не может быть, — шипит Мали. — Это должно быть какое-то дерьмовое совпадение.
Это вряд ли возможно. Это точно такая же рубашка, с пятнами крови и всем остальным. Все это время я думала, что Хейс избавился от нее, когда убирал все остальное. Но, к моему ужасу, я ошибалась.
— Нет, — говорю я, качая головой. — Это точно моя рубашка.
До той ночи она была одной из моих любимых. Я узнала бы ее где угодно. Я подумывала купить новую, но после этого она, понятное дело, была для меня испорчена, так что я решила не делать этого.
— Невероятно, — хмыкнула Мали. — Нет. Мы не будем этого делать. Они не испортят нам день рождения.
Она права. Достаточно того, что они испортили день рождения Хейса. Но когда она начинает набрасываться на девушку, я думаю, что три дня, которые она провела без выпивки, могли сделать текилу слишком крепкой.
— Ты, — требует она. — Дай мне поговорить с тобой минутку.
Девушка выглядит искренне смущенной, оглядывается по сторонам, пытаясь понять, действительно ли Мали обращается к ней, но затем соглашается. Мали ведет ее в заднюю комнату, и я тяжело вздыхаю, когда Хейс, Кэм и я следуем за ней.
— Где ты взяла эту рубашку? — спрашивает Мали.
Она опускает взгляд на свою рубашку, а затем снова на Мала. — Кто-то дал мне ее. Они поспорили на двести долларов, что я не надену ее сегодня вечером. Я же показала им, не так ли?
Моя лучшая подруга притворяется, что смеется, но потом становится серьезной. — Мне нужно, чтобы ты отдала ее мне.