С тобой навеки (ЛП)
Она отламывает кусок булочки, где нет глазури, и подносит его к моим губам. Я забираю его и мягко прикусываю её палец, заставляя её вскрикнуть, затем повернуться и поцеловать меня.
— Но? — подталкиваю я её.
— Но, — говорит она. — Потом я вышла замуж за тебя, потому что мне нужно было… обрести временное пристанище, и я сказала себе, что я идеальный кандидат для брака без любви. Я была практически уверена, что ты едва замечал моё существование, так что я сказала себе, что нет никакого риска превратить интенсивное влечение, которое я испытывала к тебе, в любовь.
— Едва замечал твоё существование?!
— Да! — со смехом отвечает она. — Учитывая, что ты выходил из комнаты в тот самый момент, когда я приходила.
— У меня от тебя тахикардия начиналась. Я что, должен был посчитать это за что-то хорошее? Ты настолько путала мои мысли, что я из неуклюжего собеседника превращался в того, кто только хмыкает.
Она снова смеётся и мягко гладит меня по щеке.
— Что ж. В итоге мы разгадали друг друга, не так ли?
Тронутый, я кладу ладонь поверх её руки. Руни знает, потому что я ей сказал, но она не понимает, как сложно для меня разгадать людей. Она не осознаёт, как много для меня значит то, что она чувствует себя разгаданной. Узнанной. Связанной со мной. Я притягиваю её поближе и целую в волосы.
— Да.
— И разгадывая друг друга, — говорит она, жуя очередной кусочек булки, — я поняла, что брак такой, каким ты его сделаешь. В некоторые дни казалось, будто между нами ничего нет, а в другие — что это всё на свете. В некоторые моменты я смотрела на кольцо и думала, как странно быть юридически связанной с тобой, обещать тебе свою жизнь, поклясться лелеять, верить и чтить тебя, и как легко я могла нарушить эти клятвы.
— И это… эта лёгкость, с которой клятвы могут быть нарушены… пока я росла и видела это в браке моих родителей, пока мои друзья начинали заводить серьёзные отношения, а потом рушить их несколькими плохими ссорами и неудачными решениями… всё это наводило меня на мысль, что такие обязательства и брак никогда не будут иметь для меня значения, ибо насколько же крепким может быть то, что так легко ломается?
— Но теперь я понимаю. Дело не в том, что брак сам по себе является неким укрепляющим элементом. Не слёзный день свадьбы, не юридическое свидетельство и не нерушимые кольца делают брак крепким. А люди. Их решения. Дело в том, каким крепким они сделают свой брак.
— Никакого давления, ага, — бурчу я.
Руни кивает.
— Вот именно. Это давление. Большая ответственность, — она поворачивается, целует меня в подбородок, затем прислоняется ко мне. — Но я хочу этого с тобой, — шепчет она. — Я хочу научиться этому.
— Мы научимся, — говорю я ей, прижимая её к себе. — Вместе.
***
Когда мы возвращаемся в дом, нас встречает Гарри, который счастливо несётся к Руни. Я для него вообще перестал существовать, и если честно, это задевает чуть сильнее, чем хотелось бы.
— Привет, красавчик, — говорит она ему, позволяя ему прыгать и лизать её. — Сидеть, Гарри.
Он опускается и идёт за нами, пока мы не останавливаемся в изножье матраса на полу. Палатка была убрана вчера вечером, когда я почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы передвигаться и разобрать её.
— В какой-то момент, — говорю я ей, — мне придётся снова купить нормальную кровать.
Она аккуратно снимает рюкзак с моих плеч.
— Твоей спине наверняка не помешает нормальная поддержка под матрасом, на котором ты спишь.
Скугга выбегает в комнату из студии, мяукая, и вьётся между моих ног. Она не отставала от меня с тех пор, как я сорвал спину.
Метнувшись обратно в студию, она громко мяукает и смотрит на меня с порога. Я чувствую тягу к тому месту, которой не чувствовал уже месяцами. Всё, что нарастало внутри меня с момента приезда Руни, теперь будто проливается через край. Я хочу писать её, и я хочу писать нечто большее. Я хочу писать то, что внутри, то, что не совсем не могу назвать, то, что ощущается иначе теперь, когда мы это озвучили. Теперь, когда я знаю, что это.
Любовь.
Отведя взгляд, я замечаю, что Руни наблюдает за мной. Улыбается.
— Тебе хочется взяться за кисть, — спрашивает она, — не так ли?
Я переступаю с ноги на ногу.
— Ну, то есть… можно было бы, да.
Её улыбка становится шире.
— Тогда иди и рисуй.
«Но я беспокоюсь, как долго ты будешь здесь, и как я могу проводить хоть секунду вдали от тебя до твоего отъезда?»
— Ты могла бы… — прочистив горло, я беру её ладонь и переплетаю наши пальцы. — Ты могла бы пойти со мной. Посидишь, пока я рисую. Я могу сделать небольшое гнездо из диванных подушек и одеял. Можно даже принести стул, чтобы ты была там… мммхм!
Её рот накрывает мой, её руки крепко сжимают мою талию.
— Да, пожалуйста, — шепчет она.
Глава 28. Руни
Плейлист: Chloe x Halle — Cool People
Мечты всё же сбываются. Я устроилась в гнезде из подушек и одеял в студии Акселя, с чашкой горячего шоколада, любовным романом, который он мне читал, и лучшим чёртовым видом во всём штате Вашингтон:
Аксель Бергман, пишущий картины.
На нём надеты шумоподавляющие наушники, его волосы торчат во все стороны. Его заляпанные краской джинсы низко сидят на бёдрах, а белая футболка настолько проносилась, что я вижу, как сокращаются мышцы его спины, пока он водит кисточкой по холсту, затем набирает побольше краски. Когда он кладёт кисть и помахивает руками, разминая их, его округлые мышцы плеч напрягаются. Склонив голову, он изучает свои холсты.
А я изучаю его.
— Сколько времени ты читала эту книгу? — спрашивает он, стягивая наушники и бросая на меня взгляд искоса через плечо. — И сколько времени ты пялилась на мою задницу?
Я выгибаю бровь, захлопнув книгу.
— Я прочла несколько страниц.
— А я рисовал два часа.
— Мне ли не знать.
Он улыбается и отводит взгляд, сосредоточившись на вытирании рук.
Внезапно оборвав тишину, котёнок вытаскивает бумагу с одной из узких полок в высоком шкафу возле красок Акселя.
— Скугга, — отчитываю я её. — Вылезай оттуда!
Аксель поднимает взгляд, и его лицо искажается от паники, пока он наблюдает за ней. Если бы его спина была уже в полном порядке, он наверняка опередил бы её, но Скугга метнулась прочь, таща такой большой лист бумаги в сравнении с ней, что она спотыкается о него, пока бежит ко мне.
Я подхватываю и аккуратно извлекаю бумагу из её крохотных зубов.
— Плохая Скугга, — я ставлю её на пол. — Это было очень плохо.
— Мяу, — говорит она с интонациями неискреннего «упс», затем убегает и набрасывается на матерчатую мышку.
Я расправляю тот угол, который помялся от зубов Скугги, и говорю себе, что я не должна смотреть на работы Акселя без его согласия, но потом мой взгляд цепляется за очертания груди, изгиб бедра.
— Срань Господня, — бормочу я. — Это же я.
Аксель тянется к рисунку. Я отдёргиваю его в сторону.
— Руни, — умоляет он.
— Что это такое? — спрашиваю я у него.
На его щеках расцветает розовый румянец. На протяжении долгого, затянувшегося момента он молчит.
— Ты сама сказала. Это ты.
Взглянув на рисунок, я чувствую, как всё моё тело становится горячим, сужается до внезапно чувствительных грудей и ноющего ощущения между бёдрами. Он нарисовал меня обнажённой.
— Когда? — спрашиваю я.
Аксель притих.
— Когда, Аксель?
— Месяцами, — тихо отвечает он.
Я резко вскидываю голову.
— Что?
— Я… я использую искусство, чтобы осмысливать вещи, — говорит он, опускаясь на пол напротив моего гнезда из одеял и усаживаясь со стоном. — Я не знал, почему каждый раз после встречи с тобой мне всё тяжелее было взять кисть и писать то, к чему я привык. Почему каждую ночь мне снилась ты, смеющаяся, улыбающаяся, вздыхающая, кончающая, со мной.
Я ошеломлённо таращусь на него, затем смотрю обратно на рисунок. Я возбуждена настолько, что едва могу дышать.