Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ)

Пока озадаченные функционеры на чистых рефлексах подхватили и начали скандировать «Ура!», я добрался до цели. Три полочки — на первой и второй снизу — награды европейские, они же находятся в других шкафах. Промытые антисоветчиками граждане из моего времени считают, что СССР — воистину окруженный Занавесом Мордор, но кинонаград у Родины реально много. На третей полке — два «Оскара», один из них, полученный Сергеем Фёдоровичем Бондарчуком, меня не интересует, а вот второй — очень даже.
— Дядь Жень.
КГБшник достал из внутреннего кармана плаща очень предусмотрительно заготовленную мной, полностью идентичную оригиналу, реплику статуэтки.
— Дядь Семен.
Товарищ майор — очень хорошо рядом с Сережей кадры повышаются — достал из кармана брюк отмычку и принялся вскрывать замок.
— Сергей, а что здесь, собственно, происходит? — пришел в себя один из функционеров.
— Происходит восстановление социалистической справедливости, — честно ответил я.
Замок щелкнул, и я открыл дверцы шкафа.
— Сергей, мы понимаем, что фильм был снят по твоему сценарию, но…
— Но мне статуэтка не нужна, товарищ, — перебил я его, взяв с полки «Оскар» и заменив его репликой. — По традиции награда за «лучший иностранный фильм» вручается режиссеру. С Сергеем Федоровичем разбирайтесь сами, но товарищ Меньшов проделал потрясающую для вчерашнего студента работу. Отбирать у него заслуженную награду — несправедливо и бесчеловечно.
Спрятав «Оскара» во внутренний карман дяди Жени, я аккуратно закрыл дверцы шкафа.
— Дядь Сём.
КГБшник при помощи отмычки закрыл шкаф обратно.
— Это — моя личная инициатива, — заявил я на прощание. — И я готов ответить за нее по всей социалистической справедливости. То есть — никак, потому что я целиком и полностью в этой ситуации прав. Расступитесь, товарищи, иначе придется пачкать моими грязными сапогами ваши замечательные импортные ботинки.
Лучше резиновых сапог для наших широт по весне обуви не сыщешь!
Функционеры расступились, из дальних рядов пара товарищей ломанулась в двери. Начальству жаловаться.
Председатель Госкино, Алексей Владимирович Романов, догнал нас у главного входа. Совестно немного — он седьмой десяток разменял, а приходится за мной бегать.
— Сергей, что случилось? — правильно сформулировал он вопрос.
Неправильно — это когда «что ты себе позволяешь»? Даже немного грустно, что такой формулировки я не слышал уже очень давно.
— Здравствуйте, Алексей Владимирович. «Москва слезам не верит» снималась без участия Комитета, сценарий согласовывала Екатерина Алексеевна. Я бы понял, если бы статуэтку забрали на «Мосфильм» — они ведь мощности предоставляли, но лишать очень талантливого молодого режиссера настолько важного приза ради того, чтобы на статуэтку любовались ваши сотрудники я считаю несправедливым, при всем уважении к работникам Комитета. Все они, и вы в том числе — замечательные, преданные Советской культуре, высокопрофессиональные товарищи. Извините за беспокойство, Алексей Викторович. До свидания.
— До свидания, — сипло отвесил он нам в спину.
— Жалко деда, — поделился чувствами дядя Женя. — Инфаркта бы от такой физкультуры не получил.
— Да он Брежневу и Юрию Владимировичу лично кино показывал, — успокоил напарника дядя Саша. — Была бы склонность к инфаркту — до таких лет бы не дожил.
— Я тоже так считаю, — хохотнул я.
Погрузившись в машину, направились к расположенному в Сокольниках неприметному кафе «Борька-обжорка», которое пользуется любовью пенсионеров за пятидесятипроцентную скидку по предъявлению пенсионного удостоверения. В целом — одна из самых вялых «моих» точек общепита, но такие тоже должны быть — в «Потёмкиных» теперь даже в вип-зале не спрячешься: эта франшиза нынче самая популярная, и новорожденный класс Советских охотниц на богатых мужиков лишь презрительно фыркает на приглашения пожилых кооператоров посидеть в старой-доброй «Праге». «Это же клоповник для совков, папик, ну ты чего?».
В кафешке нашлись двое лакомящихся пирогом-сметанником (с учетом скидки — пятьдесят копеек за шестьсот граммов вкуснятины) под душистый китайский чай (две копейки чашка, шесть — литровый чайничек) бабушек лет семидесяти.
 
— А я ему и говорю — у нового БХСС, или как там оно щас называется, не забалуешь: каждый день кого-то за налоги сажают, а он мне «не боись, теть Клав, я аккуратно»… — рассказывала обладательница вязанного коричневого свитера и черной юбки своей одетой в белую блузку и серую юбку подруге.
Увидев меня, осеклась, и обе расплылись в приветливой улыбке:
— Ой, Сереженька! Здравствуй, хороший, а ты чего здесь? Садись, чаю попьем. И вы тоже, товарищ, садитесь, — это для дяди Семена. — Сметанник здесь хороший, мы с Зиной каждую неделю приходим.
«Осеклась» не потому, что я такой страшный и сейчас начну карать кого-то за налоги (что очень хочется на самом деле — ишь че удумал, «аккуратно» он), а потому что не найдется в стране бабушки, которая такого хорошего мальчика не любит.
— Здравствуйте, товарищи дамы, — я приложился к пожилым, распухшим и затвердевшим от многолетнего труда, ручкам. — С радостью! — уселся к ним за столик. — Только я с товарищем здесь встретиться хотел, поэтому, извините, недолго. Это Семен Иванович, он из «Девятки», меня бережет.
Дядя Семен сел рядом, мы познакомились с дамами, подошла официантка, и я «уговорился» на пустые кружки — очень бабушки меня угостить хотят. Они налили нам чай, отрезали по кусочку пирога и расстроились, потому что дядя Семен достал из внутреннего кармана коробочку с колбами и лакмусовыми бумажками, принявшись проверять и то, и другое.
— Простите, Зинаида Игоревна, Зоя Алексеевна, я совершенно уверен, что вы меня травить не собираетесь, но вы же сами знаете, насколько меня капиталисты ненавидят — вот, даже перекусить как человек не могу, все проверять приходится. У Семена Ивановича работа такая, и, если я буду мешать, ему попадет.
Бабушки заверили, что все понимают, и Зоя Алексеевна спросила:
— А какого товарища ждешь, если не секрет?
— Не секрет, — улыбнулся я. — Владимира Валентиновича Меньшова, он «Москву слезам не верит» снимал. Смотрели?
Бабушки смотрели и им очень понравилось, поэтому я «уговорился» при появлении режиссера остаться за их столиком. Далее, под ожидаемо оказавшийся «чистым» сметанник и не менее «чистый» чай поговорили о жизни: старушки новые экономические реалии одобряют, потому что пенсии повышаются, криминал — давится, а жить стало лучше и веселее. Приятно такое слушать! Поговорили и о новом канале — шоу «Жди меня» трогает дам до слёз.
А вот и Владимир Валентинович, молодой и еще совсем не лысый. Натурально секс-символ! Компания в виде пенсионерок его не смутила, он с улыбкой отвесил дамам пару комплиментов и предложил угостить нас всех еще одним сметанником — старый-то кончился. Когда официантка, записав заказ, ушла, я выставил на стол «Оскара»:
— Добыл! Владейте, Владимир, по праву ваш.
Товарищ Меньшов с загоревшимися глазами цапнул награду:
— Как?
— А это чего? — спросила Зоя Алексеевна. — Приз какой-то?
— Ты чего? Это ж «Оскар», главная киношная награда, — авторитетно пояснила Зинаида Игоревна.
— Представляете, Владимир Валентинович за «Москву» «Оскар» выиграл, в номинации «лучший иностранный фильм», — заодно отвечая режиссеру, доверительным шепотом поведал я бабушкам. — На Родину вернулся, а у него козлы из Госкино застуженную награду отобрали, у себя в здании в сейф заперли, чтобы самим смотреть, а другим — не давать. А Владимиру Валентиновичу говорят — это чтобы не зазнался. Представляете, какая несправедливость?
— Да ты что⁈ — поразились дамы. — Вот же ж суки!
Меньшов сдавленно хрюкнул.
— Самые настоящие! — поддакнул я. — А мы с дядей Семеном сегодня ночью аккуратненько в окно взлезли, он сейфы взламывать умеет — из КГБ же, их там учат — и статуэтку сперли, подменив копией — чтобы тревогу никто не поднял. Только вы не говорите никому, хорошо?