Самый лучший комсомолец. Том седьмой (СИ)
— А кому не нравится? — хохотнул Андрей Андреевич.
— Приглашаю вас на «Парный прогон» тогда, — улыбнулся я. — Поаукаемся через степь немножко.
— Поаукаемся, — кивнул он и спросил. — Может мне тоже стихи на музыку начать читать попробовать?
— Это не «чтение», а «читка», — поправил я. — Симбиоз чтения и пения. Нужно попадать в ноты и выстраивать как бы речевой поток. Можем попробовать, у вас, я слышал, очень хороший слух, а это половина дела.
Рэп-альбом Вознесенского, ну не ржака ли?
— Я вам бобину с мелодиями дам — у меня много. Называется «биты́», текст нужно писать так, чтобы слоги попадали в такт. Лучше всего подходят куплеты в 12, 16 или 20 строчек. Стандарт строчки — половина такта размерности четыре четверти. Но творчество под стандарт подгонять необязательно, можно и повыпендриваться — лишь бы на бит хорошо ложилось и речевой поток был гладенький: этому способствуют полисиллабические рифмы — у вас они получаются замечательно.
Поэт важно кивнул — любят они похвалу, тем более — заслуженную.
— Но это — после того как с оперой разберемся. Мы, как ни крути, наследники Мусоргского и Чайковского, должны хотя бы пытаться соответствовать. Я вашему предложению очень рад — сейчас «хип-хоп», так я назвал этот музыкальный жанр, практически моя монополия. В США пожаром лесным вспыхнул — мне пленки кустарные присылают, неграм очень нравится, они ритм, метафорически говоря, генетически чувствуют.
— Я уже начал, товарищи со студии твою мелодию наиграли, — порадовал Вознесенский новостью. — Романс, настоящий шлягер будет.
— Сейчас на студию поедем, — пообещал я. — Продемонстрируете и сразу передачу заснимем. Извините, позвоню пойду — надо зрителей собрать.
Выбравшись из-за стола, позвонил на студию. Комсомол обещали собрать через два часа — нормально, как раз успеем.
— Удобно у тебя тут, — признал Вознесенский, когда я вернулся за стол.
— Экосистема! — глубокомысленно ответил я. — Спасибо Партии — предоставляют средства производства. На заводы ходили?
— Конечно! — кивнул он. — У нас без встреч с рабочими коллективами никак — там вкусно кормят.
— Опасный путь, — хохотнул я. — Там ведь и наливают.
— Когда болеешь с похмелья, стихи писать не получается, — хохотнул Вознесенский в ответ. — Стараюсь лишнего себе не позволять — что это за поэт, если он стихов не пишет?
— Говно, а не поэт! — согласился я.
— Говно! — с удовольствием плюнул в злоупотребляющих коллег Андрей Андреевич и спросил. — А ты у нас, значит, сталинист?
— Я Родину люблю, — пожал я плечами. — Пастернака мне жалко, но что такое страдания одного, пусть и гениального человека, по сравнению с тем, что аграрное, рыхлое, полуколониальное дерьмо при Сталине превратилось в сверхдержаву? Государство всегда кого-то гнобит, это плохо, но это — объективная реальность, и с этим ничего не поделать — зашоренные пожилые упыри так лояльность демонстрируют. Теперь это в прошлом, сейчас сборник готовят из бывших «самиздатовцев». Ваш персональный хейтер Всеволод Некрасов там тоже будет. Недоволен, говорят — с появлением в сборнике он потеряет ауру гнобимого кровавым режимом мученика. Это дедушка все — он Макиавелли любит, вот, принялся активно возглавлять то, что запретить нельзя.
— Гнида этот Некрасов, — поморщился Андрей Андреевич. — В работе на КГБ меня обвинял.
— Я папочку на вас видел, — кивнул я. — Агентом не являетесь.
Вознесенский поперхнулся китайским пельменем.
— Да ладно вам! — хохотнул я. — В папочке ничего такого нету — вы образцово-показательно держитесь, чести Советского поэта не роняете. На других там такое, что челюсть отпадает — такие затейники, в однокомнатной квартире оргии на двадцать тел устраивают.
Вознесенский прокашлялся и спросил:
— Кто?
— Извините, я под очень большим количеством подписок, — покачал я головой. — Да и зачем вам?
— Незачем, — подумав, согласился Андрей Андреевич.
Выпив через край тарелки остатки том-яма, я предложил:
— Идемте?
— Идем!
На студии Вознесенский, который, как оказалось, знает ноты и активно пользовался оставленным ему планом оперы и аранжировками, напел под рояль «Я тебя никогда не забуду».
— Страшной силы вещь! — сымитировал я радость.
Потому что по-другому получиться и не могло.
— Шлягер! — важно кивнул поэт.
— Успех неминуем, — подытожил я, посмотрел на часы. — Пойдемте.
— А что читать? — спросил он по пути в павильон для съемок телеконцерта.
— Без мата, если можно, — попросил я.
Ввалившись внутрь под ржач Вознесенского, прошлись через набитый комсомольцами зрительный зал, пожимая руки и иногда обнимаясь. Музыканты уже на сцене, куда забрались и мы.
— Концепцию передачи знаете? — спросил я Андрея Андреевича.
— Смотрел, — кивнул он.
— Я вас представлю, выйдете из-за кулис и прочитаете первое стихотворение. Дальше — по очереди.
— Понял, — кивнул он и ушел за кулисы.
Я подошел к микрофону:
— Мотор! Здравствуйте, товарищи!
Зал привычно ответил аплодисментами.
— С огромной радостью представляю вам своего сегодняшнего напарника, одного из лучших поэтов-«шестидесятников» и замечательного человека — встречайте, Андрей Андреевич Вознесенский!
Поэт вышел на сцену, поклонился, занял место у микрофона и объявил:
— Посвещается АТЕ-36–70, автомашине Олжаса Сулейманова, на которой мы попали в аварию. «2 секунды 20 июня 1970 г. в замедленном дубле».
Андрей Андреевич изобрел текстовое слоу-мо. Ну разве не гений?
Глава 15
Сидя в студии «Политинформации», я подводил итог стандартному рассказу об агрессивном американском империализме:
— Итак, считаем: Греция в 47-м году, Корея в 50-м, Иран в 53-м, Гватемала в 54-м, Египет в 56-м, Ливан и Китай в 58-м, Куба в 59-м и 61-м, Лаос, Бразилия, Вьетнам и Боливия в 64-м, Доминикана и Камбоджа в 65-м. Пятнадцать актов преступной, обоснованной исключительно желанием доминировать во всем мире, военной агрессии со времен Великой Отечественной войны. Сколько стран за это время подвергала военной агрессии Красная армия? Вопрос сугубо риторический, потому что ответом служит сияющий гуманизмом и миролюбием нолик. Ну а американские капиталисты, — пожал плечами. — Потерпев унизительное поражение во Вьетнаме и еще более унизительные неудачи в покушении на вашего покорного слугу, — скромная улыбка. — Будут вынуждены на какое-то время залечь на дно, позволив более здравомыслящим капиталистам — лучше эти кровопийцы от этого не становятся — начать разгребать чудовищные внутренние проблемы. В ближайшие годы, может даже десятилетия, они будут воздерживаться от прямой военной агрессии, имитируя очередную «разрядку». Обольщаться не надо — это просто тактическая пауза, от которой и они, и мы возьмем все возможное. Другого выбора, кроме как улыбаться нашим врагам, у нас нет, но обманываться нельзя — рано или поздно Холодная война выйдет на новый виток напряженности. Очень грустно, но я рекомендую держать это в голове, товарищи. За фальшивыми улыбками прячется хищный оскал — капиталисты не меняются, но иногда им приходится умерять аппетиты ради сохранения власти и капиталов. Сохраняйте чистоту понимания, товарищи, до новых встреч! Стоп!
Выбравшись из-за стола, потянулся, сошел с подиума, поблагодарил съемочную группу за работу, надел пальто и шапку и вышел под зимнее солнышко, направившись к выходу со студии.
Январь доживал последние дни. Вознесенский с женой убыли в Москву вчера вечером, с ними отправились готовая опера и бобина с битами для Андрея Андреевича. Кое-что он уже насочинял, и мне жутко интересно посмотреть на итоговый результат. Следом ведь неминуемо потянутся другие, и русский рэп в этой версии реальности станет благородным, очень высокохудожественным и одобряемым жанром. Кандидатуру лучше Вознесенского, пожалуй, не найти — его стихи изначально ориентированы на чтение вслух, он прекрасно играет голосом, обладает замечательным слухом, поэтому суть уловил почти моментально.