Удержать престол (СИ)

Филарет! Нужно было раньше всех иных его валить. Но он не мог быть фигурой сам по себе — это же целый пласт людей, среднего звена, дворянства, которое может устроить бойкот и тогда я стану лишь болванчиком на троне. Но и это уже не аргумент, когда стерлись все линии.
Я летел домой, меняя коней, благо дороги ближе к столице были хоть немного разъезжены санями. Прошло шесть дней с момента покушения и уже было ясно, что все, или почти все, закончилось благополучно для семьи. Но я спешил. Машка… Ксюха… мои люди, ведь было только три предателя, остальные же оказались верны, а мамка Прасковья, так и вовсе поступила героически. Нужно будет подробно узнать кто остался у погибшей женщины, чтобы помочь. Важно, чтобы у всех сложилось убеждение, что защитить царя и его семью — самое выгодное дело в жизни.
При въезде в Кремль меня проверили. МЕНЯ! Но по этому поводу я только дал опешившим проверяющим по серебряной монете. Они вначале и не поняли, царь прибыл. А как тут поймешь? Да, кричат телохранители, угрожают сабельками и пистолями, но царя не видно. Я же был верхом на коне, да в обычной… соболиной шубе. Дорогой, конечно, но подобные вещи могут позволить себе все бояре и не только они. Ну, а награда — так пусть все ревностно исполняют свой долг.
— Ты почему нас оставляешь? Отчего не взял с собой? Жена должна быть рядом с мужем, если только не на войне! — Ксения встретила меня претензиями. — Я испугалась! Сколько еще мне нужно пережить покушений? Сколько видеть смертей? Мало мне?
Я молчал. Пусть выговорится. В ней кричал страх, испуг, гнев.
— Убей! Убей их всех! — жестко потребовала Ксения Борисовна.
— Что, внучка? Кровь деда Малюты Скуратова проснулась? — спросил я не менее строго.
Мне не понравился и тон и сам факт выставления требований. Я глава семьи, и это если за скобками держать, что государь-император.
— Но они покусились… — сбавила тон Ксения.
— Да! И виновные будут наказаны, жестоко, — спокойно сказал я и уже с напором добавил. — Но это мне решать.
А, вообще, обидно, так… слегка. Я же о ней и о дочке думал, можно сказать, что и скучал, а прием так себе. Нет, прыгать на семейное ложе по приезду, как бы не хотелось, нельзя. Хотя бы немного разобраться с делами нужно, проведать горемыку-Ермолая. Но все же… хотелось иной встречи.
— Я к Ермолаю. На обед жду тебя, — сказал я, сделал два шага на выход, остановился, вернулся и впился в губы жены. Соскучился!
Ермолай был в Кремле. Впрочем, больницы в Москве еще не было ни одной, чтобы он пребывал на больничной койке. Так себе здравоохранение в моей державе, хотя и получше, чем в иных. По крайней мере, реже случается и моровое поветрие и всякие кори со скарлатинами.
— Что у него? — спросил я у моего доктора, который отрабатывает свой хлеб, пока кого не найду посмышленее, или все же этого вразумлю.
Еремы на месте не оказалось.
— Три дня был без памяти. Длань отрублена. Прижег, где зашил, как ты, государь-император и говорил, шелковой нитью, да пропущенной через уксус. Стало заживать, жить будет, — отчитался доктор.
— Гречей и коровьей печенью кормили? — спросил я.
— Да, я уразумел, что он крови много потерял и нужно гречу есть, да кровяную печень, говядину. Еще вина немного давали, — уверенно, как-то победно, сказал доктор.
В принципе, я и не знал, что еще нужно было сделать. Антибиотиков нет, стрептоцида тоже.
Ермолай был у своей жены, вернее, со своей женой, так как кухарская, где находилась женщина, все же не собственность Фроси. Пусть дел у меня за гланды, но решил сказать Ермолаю, человеку, который стал рядом со мной одним из первых, хоть какие слова. Он мой человек и в очередной раз это доказал. И то, что побежал к моей жене, а не спасать свою — стоит благодарности, пусть и поступок вполне рядовой для служивого.
— Государь-император! — Фрося с Еремой поклонились.
— Ты почему здесь? — спросил я.
— Прости, государь, за ответ такой, но сколько не лежи, а рука не вырастет. Ты прости меня, не углядел измены, — Ермолай рухнул на колени.
 
Пришлось объяснить и пожурить. Но не стал я говорить, что в произошедшем виноват я. И даже не потому, что просмотрел Али, а из-за того, что так и не наладил в должной мере систему госбезопасности. Как военный, я направил силы, что могли и крамолу выявлять, на нужды военной разведки и организации специальных операций. Нужны два ведомства. А Захарий Ляпунов раздвоиться не может. Ну, и Али — он почти с первых дней существования службы телохранителей и я лично привлек его к этому.
— Ничего! Крюк тебе, али перчатку на руку, замест длани, так и в бою еще сгодишься! И пока ты голова над телохранителями, так что набирайся сил и через седмицу, или две, может, и после Крещения Господня, жду участия в тренировках, — сказал я и поспешил в приемный зал, а меня уже окружали двенадцать кремлевских телохранителей, присоединившиеся сразу после въезда в Кремль.
Быстро сорганизовались. Сложно моим охранникам придется, меньше их стало. Но людей, которые прибыли со мной нашлось кому сменить. И получалось, что я, уставший от дороги, работаю, а люди мои уже отдыхают и сальными взглядами присматривают к какой кухарке поприставать.
Я так и не понял механизм, как в этом времени распространяется информация. Как у человека будущего, я подспудно равняю способы доставки новостей этого мира и того, откуда переместилось мое сознание. Ну, как могли так быстро узнать бояре, что я прибыл? Ну, ладно, узнали. Но они уже и собраться смогли на Боярскую Думу.
Я же думал посовещаться уже после Рождества, ничего слишком срочного не было. Вообще жизнь замерла с пришествием суровой зимы и можно говорить только о перспективах и планах на весну. Зимой никто не воюет… пока. Я-то думаю, что это неплохое время для военных действий: и не ждет никто, и по рекам можно лихо проскочить. Некогда монголо-татары показали, как нужно воевать зимой.
— Государь-император! — как будто тренировались, в унисон сказали бояре, как только я спешно, лишь одев кафтан по богаче, зашел в тронный зал и занял свое место на массивном троне. — Мы прибыли, дабы сказать тебе, что никто из нас не измысливал супротив тебя и семьи твоей ничего дурного.
За всех говорил князь Телятевский. Он же и объяснил причину собрания. Все-таки недавние казни создали мне репутацию жесткого правителя, который не особо думает: казнить или миловать и чаще выбирает первый вариант. Наверняка, собравшиеся считают, что главным вопросом для меня стоит: как именно казнить. Был бы я действительно столь кровожаден, как это может показаться другим, так и половина собравшихся сегодня людей уже общались с пращурами.
Оглядевшись, я увидел новое лицо среди бояр. Нельзя вот так взять и прийти на заседание Боярской Думы, даже, если бояре собрались только лишь для того, чтобы увидеть меня. Поэтому, у меня был только один вариант — это Матвей Михайлович Годунов прибыл из Тюмени. Вопрос только почему Ксения не сказала? Хотя можно ли было говорить о родственных чувствах между неблизкими родственниками, объединенными лишь одной фамилией? Где он был, когда убивали Федора Борисовича?
— Матвей Михайлович! Я рад тебя видеть подле себя, — сказал я и мужчина невысокого роста с недобрыми глазами, поклонился, а я обратился уже ко всем. — Я вас не виню, знаю, кто это покушался. А в остальном… побыть с семьей мне нужно, да с дороги отдохнуть. Через седмицу соберу Думу, будет что обговорить.
Бояре, с явным облегчением на лицах, стали раскланиваться и уходить. Оставались только двое — Телятевский и, собственно, Годунов. Оба боярина хотели дождаться выхода всех остальных, и приватно со мной поговорить, оттого было смешно за ними наблюдать, как два мужика жгут друг друга глазами. Вот чуть было не предложил выкинуть на «камень, ножницы, бумага», кому первому со мной поговорить.
— Матвей Михайлович, ты где остановился? — спросил я.
— Так пока на постое встал на постоялом дворе, — чуть обиженно отвечал Годунов.