Удержать престол (СИ)

То, что война с Речью Посполитой будет, для меня факт, как и направление главного удара. И дело даже не в том, что полякам уже дали по носу, так, щелбана. И не в том, что через месяц планируется вновь дать по носу, но так, чтобы пустить юшку крови. Главной причиной, почему войны не избежать, являются внутренние дрязги в польско-литовском государстве.
Сигизмунду жизненно важно укрепиться, чтобы иметь возможность противостоять Сейму и основать свою династию польских королей, кабы сына Владислава не выгнали в чистое поле, а он, как и отец ранее, был польским королем. Для этого нужно расшить собственные королевские земли, с которых кормиться и на которых создавать основу для дополнительного увеличения коронного войска. И Смоленск подходил для таких целей, как нельзя лучше. Взяв его, как и Вязьму, иные города региона, можно угрожать Москве, диктовать свои условия, ну, и так укрепиться, чтобы никакой шляхетский рокош не имел шанса на победу. Ну, а мы еще подкинем повод для того, чтобы Сигизмунд начал неподготовленные военные действия.
Если не пустить кровь, а после не договориться на взаимных условиях, то такие вот Лжедмитрии, или Петры, хоть Пугачевы, не закончатся никогда. На сильного не попрут, а слабого ослаблять будут постоянно.
Я не хочу войны, отчетливо понимаю, что России нужна передышка не менее, чем пять лет, дабы жирок поднакопить. Но без жестких ответов смута не закончится, терзать будут со всех сторон. Пока есть возможность вместе со шведами ударить по Речи Посполитой, и победить, с поляками нормальных отношений не предвидится. А то, что Швеция пойдет на совместные действия с нами, почти уверен.
Скопин-Шуйский немного, но порезвился в шведской Ливонии. Оттуда уже прибыло пятнадцать тысяч крестьян, что после фильтрации по навыкам и профессиям, направятся на русские южные рубежи. Да, есть опасность того, что вскорости эти люди появятся на невольничьем рынке в Кафе, но нельзя не обрабатывать земли южнее Орла, Тулы и Воронежа. Там хоть какие-нибудь урожаи, но будут, всяко лучше, чем на Севере. Только еще решить, чем обрабатывать черноземы. Там такая земля, что никакая лошадка в одиночку не потянет, тем более рало или соху.
Головной воевода не должен был сильно хулиганить на тех землях, что нынче считаются шведской Ливонией, а не так давно бывшие русскими. Задача была одна — показать шведам иные варианты наших отношений, где мы сидеть сиднем не станем. Тем более имея, казаков, может, и башкир, имеем все возможности тревожить приграничные области шведского короля. Надо, так и до Ревеля дойдем, может и в еще не существующей Финляндии пошалим. Не нужно тащить огромные пушки, даже пехоту посадить в телеге и быстрыми наскоками грабить и разорять, принуждать, так сказать, к миру.
— Государь-император! — Михаил Борисович Шейн склонился в поклоне.
Низенький, с редкими волосами на голове и куцей бородкой, этот человек не отвечал ожиданиям былинного богатыря. И как он мог руководить обороной Смоленска? Но ведь смог.
— Михаил Борисович, а догадываешься ли, отчего вызвал тебя? — спросил я.
— То не ведаю, государь! — тихим, скрипучим, голосом отвечал не так, чтобы и пожилой мужчина.
— Ну, так узнаешь нынче, — улыбаясь сказал я.
Вот так и запомнит государя по-идиотски улыбающегося. Но настроение приподнятое, отчего грустить.
— Ты отправишься в Смоленск воеводой, первым воеводой. Там нынче и розмысл Федор Конь. С тобой поедет князь Пожарский, может что подскажет по обороне, да прознает о нуждах, но головою в Смоленске ты, а Пожарский опосля мне доложит, как дела с обороной обстоят. Окромя Смоленска на тебе и Вязьма, и иные крепостицы нужно измыслить и обустроить. Нынче возьмешь снеди, пороху, да пушек крепостных дам. Людей служивых пока не даю, но грамота будет, кабы исполчить смоленское дворянство, да иных послуживцев. В зиму отправлю еще обозы и людей, — говорил я, наблюдая за реакцией смоленского воеводы.
Он, как будто все знал наперед, не показывал своего удивления новым назначением, да еще и каким. Шейн в миг подымался по социальной лестнице на несколько ступенек. Воевода принимал информацию спокойно, без эмоций. Теперь в пору Шейну претендовать на место в Боярской Думе с такими полномочиями в Смоленщине, а он смотрел отрешенным взглядом усталого человека.
 
— Государь, ты нынче привечаешь Годуновых? — спросил Михаил Борисович все с тем же отрешенным видом, как будто он только что участвовал в сложнейшем бою и настолько устал, что не реагировал на внешние раздражители.
А раздражителем мог быть и я. Мало было таких принципиальных, кто почти до последнего воевал с Лжедмитрием, то есть с тем, кто ранее был арендатором мое тела. И воевода мог до сих пор что-то таить и не особо привечать меня. И плевать. Смоленск он не сдаст, в той истории не сдал, и в этой не должен. Кроме того, воевода в иной реальности смог создать целую шпионскую сеть и знать о передвижении польских войск, если не все, то очень многое. Пусть едет и займется делом.
— Если ты про своего тестя Матвея Годунова?.. Я послал к нему в Тобольск, — ответил я, зная, что Шейн был женат на Марии Матвеевне Годуновой.
У меня уже формируется картотека с личными делами на каждого воеводу, как и на остальных видных деятелей.
— Прости государь. Сложно принять то, как быстро все меняется, но я оправдаю, не пущу ляхов в Смоленск, — с долей пафоса произносил Шейн, наконец, проявляя эмоции.
— Верю, от того тебя и ставлю воеводой. Токмо, Михаил Борисович, буде тебе уже местничать, — сказал я и поспешил закончить разговор [Шейн часто местничал, спорил о своем преимуществе, задирался по поводу назначений].
Вызвав Луку, я повелел ему свести Шейна и Пожарского и пусть сами занимаются подготовкой обоза. Это точно не царское дело. Пожарскому, правда, не позавидуешь, только что вернулся с похода, и вот опять. Но надсмотрщиком к Шейну я не мог иного отправить. К примеру, Прокопия Ляпунова я не мог поставить своим представителем при Шейне, уже потому, что, как бы я не просил, но проблема местничества возникла бы сразу.
И вообще не могу сказать, что Шейн по итогу разговора прибавил мне настроения. Как-то сложно с ним. Не прибавил, но хорошо, что и не убавил.
— Ерема! А ну пошли шпагами помашем, разомнемся! — выкрикнул я и даже расслышал горький вздох адъютанта. А нечего было злоупотреблять алкоголем.
Тренировка, посещение спящей Ксении, обед, силовая тренировка и… пьянка.
С казаками, что были приглашены на вечер, я все-таки выпил. В меру, чтобы не уронить свое лицо ни в фигуральном смысле, ни в физиологическом.
Мы обсудили с казачьими представителями основы нашего договора, да предстоящие рейды. Детали, как именно будем кошмарить литвинов, еще обговорим. Главное, что казаки выразили неподдельный энтузиазм и в принципе готовы пограбить соседнее государство, примерно так, как это недавно сделали литвины с ляхами, прикрывшись ложью могилевского вора.
Жди Сигизмунд своих магнатов с заплаканными глазами, да принимай жалобы о вероломстве русских!
  
Глава 10
 
Глава 10
Москва
3 октября 1606 года
Я отец! Получается, что дважды папа, ведь свою дочь, что осталась в иной реальности, забыть не могу, да и не хочу. Для меня она словно вышла замуж и уехала по месту жительства мужа, далеко уехала. А сейчас еще один ребенок. Мой ли? Ведь Ксения была беременна до того, как я появился в этом мире? А есть существенная разница в этом? Для меня нет, дочь моя, и точка, без всяких сомнений.
Именно, что дочь. Наверное, я и хотел рождения девочки, несмотря на то, что из истории знал о слухах, которые утверждали, что Ксения тайно родила мальчика. Но это досужие допущения историков и молва людей из иной ветви истории, которая уже изменилась.
У дочери не было шанса получить какое-либо имя, кроме как Мария. Очень удобно получалось: можно думать, что девочку нарекли в честь матери Ксении Борисовны, Марии Малютовны. Если такое объяснение выбора имени кому-то не по вкусу, то Марией в миру звали и Нагую, якобы, мою мать. Удобство имени было и в том, что при замужестве и при этом обязательной смене конфессии, дочери не придется выбирать иные имена, так как сложно придумать более интернациональное имя, чем Мария.