Удержать престол (СИ)

Уверенный, что более сабля не пригодится, Матвей вложил ее в ножны и стал быстро обыскивать комнату, начиная свой грабеж с сундука, в котором был спрятан мальчик.
— Злато? — удивленно воскликнул убийца.
Завязав узел, обернув его еще и в рубаху, что лежала в сундуке, Белов пошел, к так и стоявшему посреди комнаты, мальчику. Вор и убийца подхватил мальчонку… потом подумал, поставил Демьяха на пол, пошел снимать пояс с саблей у своего подельника, который также был дворянином. Белов и раньше засматривался на «баторку» того, с кем уже больше полгода промышлял грязными делами [баторка — сабля с вензелем короля Речи Посполитой Стефана Батория].
Ульяна терпела. Она понимала, что ей оставалось жить… не важно сколько, главное спасти сына. Но, всегда остававшаяся умной женщиной, стрелецкая вдова правильно расценивала свои шансы. У нее был только один вариант — собрать все силы, и свои, и те, что Господь дарует, ибо собственных будет мало, и ударить кинжалом. Но сделать это можно будет только тогда, когда у убийцы будут заняты обе руки. Как же вовремя Ульяна принесла золото, которое не бросит ни один грабитель.
Матвей Белов держал в правой руке золото, с трудом держал, тяжелый получался узел. Ну, а вторая рука была занята тем, за которого обещали, может, и меньше, чем в узле денег, но так же немало. Мужчина сделал шаг, второй. Он не обратил внимание на лежащую женщину, которая принесла немало проблем, был уверен, что она умерла. Более того, Белов был даже ей, в некоторой степени, благодарен: не нужно делиться вознаграждением. Убитым подельникам деньги ни к чему.
Шаг, еще один.
Какая сила подняла Ульяну Никитичну с лавки, на которой она, окровавленная, лежала, было не понять. Наверное, эта сила, которая дается матери, чтобы сделать невозможное, но, жертвуя всем, спасти своего ребенка.
— Как? — спросил Белов, разворачивая голову, но не бросая ни золото, ни Демьяха.
А Ульяна все ударяла ножом, и ударяла. В шею, в спину, не защищенную ничем, снова в шею, в спину, уже заваливаясь, женщина колола в бедро, в голень. Белов сделал шаг, второй. Ульяна, опираясь на окровавленный нож, подтягивалась к убийце, чтобы нанести еще один удар ножом. Белов рухнул, рассыпалось золото, а Демьях зашелся в плаче, ударившись при падении рукой.
Два человека умерли практически одновременно.
Если бы священнику нужно было прочитать проповедь о добре и зле, об убийстве и самопожертвовании, то этот эпизод стал бы основой проповеди, которая надолго бы отложилась в сердцах истинно верующих христиан.
Только через час Милка, пришедшая с рынка, увидела… а чуть позже и осознала, что есть такое мать, и что стрелецкая вдова Колотуша-Ульяна Никитична была МАТЕРЬЮ.
  
Глава 6
 
Глава 6
Москва
22 августа 1606 года
Я был вне себя от ярости. Не кричал, не топал ногами, но был готов карать, подписывая указы о самых изощренных казнях, в которых современники толк знали. Может быть, я так бы и поступил, казнил и Ермолая, и Шаховского, да еще несколько человек, включая полусотенного Третьего стрелецкого приказа некоего Никифора, что должен был смотреть за порядком в районе Москвы, где напали на семью моего человека. МОЕГО!
О том, что произошла попытка то ли убийства, то ли похищения пасынка Егора, я узнал от него же, когда парень, плюхнувшись на колени, долго не решался озвучить свою просьбу. Решившись, Егор только лишь и попросил, что быстрее переселиться хоть на конюшню, но в Кремль, что он опасается за свою семью. Но мое слово уже было сказано, и я и не думал, что по прошествии нескольких дней, жена и пасынок парня все еще живут в ремесленном посаде.
Егор уже стал частью команды, парень был одарен и показывал отличные результаты в освоении науки убивать. Он и ранее умел лишать людей жизни, но теперь превращался в государственный инструмент, становился частью охраны, и не столько меня, но русской державы. В лишний раз убеждаюсь, что новшества воспринимать наиболее способны молодые умы. Более опытные, матерые воины, которые вошли в состав моей охраны, первоначально бывшие на голову выше иных, более молодых телохранителей, развивались медленно, в отличие от молодежи.
 
И я собирался показательно покарать виновных, чтобы все телохранители видели, как я, государь-император, ценю их. Но виновных и не было. Конечно, придумать тех, из-за которых вообще произошло нападение на дом того человека, которого я прилюдно пообещал охранить, можно. С восприятием действительности человека из будущего, так и вовсе — виноваты в своей халатности многие. Но… это иное время. И в тот же миг, сразу же по велению царя исполняют даже государеву волю только в том случае, если государь угрозой или крепким словцом, может, и посохом по горбу добавит мотивации. Так что не казнить нужно, а приучать к исполнительности, чтобы одно слово мотивировало более, чем звонкая монета или показательная порка.
— Григорий Петрович, я велел тебе прознать, кто угрожает людям, что подле меня. Ты разумеешь, что это крамола, что, может быть и заговор? — отчитывал я Шаховского. — Я ценю то, как ты мне помог, еще там, в Туле. Токмо при мне работать нужно, так, и никак иначе.
Глаза Шаховского бегали. Я не мог понять, откуда такая реакция. Еще вчера, когда я не знал о случившемся, Шаховской стал стольным воеводой Москвы. Он явно обрадовался этой новости. Так, что же? Почему такое смущение? Это проявление чувства вины? Наверное. Ну, тогда не все потеряно, и Григорий Петрович обязательно найдет тех, кто так рьяно возжелал подобраться ко мне по ближе.
— Ты подобрал людей, кабы установить догляд за митрополитом Филаретом? — спросил я.
Вновь Шаховский дернулся, и стрельнул глазами в сторону. Нет, не подобрал, если судить по реакции.
— Государь, найду людей, буду работать, не подведу, живота не пожалею своего, — говорил Шаховский, и я не ощущал фальши. Он, скорее всего, верил в то, что говорил.
Что ж, один промах может совершить каждый. Но тот, кто после промаха не будет бить прямо в цель, не способен к работе. Шаховской свой промах сделал, посмотрим, насколько он умеет поражать цель.
— Занимайся. Москва — то твое, но обо всем мне сообщать. И… — я максимально жестко посмотрел на Шаховского, поймав его до этого блуждающий взгляд. — За измену, али какое плутовского за моей спиной… весь род…
— Зразумел, государь-император! — сказал Шаховской и взял мою правую руку, чтобы ее облобызать. — Я поспешил его выпроводить, чтобы не изменить решение и все-таки не начать рубить с плеча, что очень распирало сделать.
А еще я практически прогнал стольного воеводу потому, что было неприятно ощущать его слюни на своих руках. Не люблю я эти передачи бактерий со слюной. Да, и вызывает некоторое отвращение, когда один мужик другому целует… руку. Но это так заведено, да и Шаховской впервые облизал мою кисть…
Тьфу, нужно руки помыть, благо мыло есть. Ну, как мыло, — щелок. А мыло будет. Вот что я налажу, чуть ли не в первую очередь, так производство мыла. Нечего ждать петровских указов, мыться с комфортом нужно уже сейчас.
Я уточнял, была мыловарня в Москве еще четыре года назад, но мастер разорился. Кому во время голода и начала смущения в умах дело до мыла? Не дешевого, так как мыло было весьма дорогим товаром.
Я приказал Луке все разузнать о мастере, но пока результата нет. Это же не двадцать первый век, когда документооборот достиг немыслимых масштабов, тут о людях можно знать часто по принципу «я казала, ты казал», то есть по средствам слухов [производство мыла на Руси было, но столь незначительным, что приходится говорить, что мыло стали массово производить при Петре Великом].
А нужно что? Сода! Поташ, который используется в этом времени для изготовления мыла, очень дорогой. Соду можно получать из поваренной соли… Как? Хрензнат. Что-то еще там из жиров производить можно… глицерин. Как? Хрензнат. Но в памяти всплывает свинец. Что-то этот элемент часто всплывает… ну, да, хрусталь.