Да запылают костры! (СИ)

— Я не такой как он! — отрезал Абрихель. — И это не имеет значения. Лучше задайтесь вопросом, что этот фигляр скрывает от вас.
Мясник встал, широко расставив ноги, прямо напротив колдуна. Он выглядел здоровым и разъярённым, точно бык.
— Пока мы слышим только твоё слово против его.
— У-у-у, — издевательски завыл старый аптекарь, — ну уж колдуну-то скрывать нечего!
— Тебе не понять, болван! — громко зашипел Абрихель. — Я хожу тропами, которые ты даже во снах не увидишь!
«И это всё, — догадался Куова. — Он опирается не столько на слова первосвященника, сколько на своё колдовство. То, что позволяет ему по-настоящему чувствовать за собой силу…» Только сейчас Куова заметил неровную осанку колдуна, его подрагивающие веки и неестественно напряжённые мышцы возле правой скулы. Без тёмной магии он был бы обычным человеком, в расцвете сил страдающим от болезни. С ней — живым бичом вероотступников.
— Я пытаюсь добиться ответа от вас, — всё больше распалялся Абрихель, — какое право имеет проходимец вещать о заветах Спасителя?
— Но нас заботит другой ответ! — неожиданно воскликнул Гольяс. — Ответ, почему искажающий реальность колдун говорит нам об истине.
И тут же бросился за спину Куовы, когда колдун метнул в него хищный взгляд.
— Да ты совсем из ума выжил со своими пыльными книжками! Сколько лет я служу первосвященнику? И теперь ты заявляешь, что мне нет веры?!
— Это ты из ума выжил, колдун, — процедил мясник. — Скоро того, кому будет хватать ильташи, чтобы купить у меня кости, можно будет звать зажиточным. А ваша братия призывает подчиниться и кормиться вашей ложью! Да в задницу себе её засуньте!
— Вот как? — вкрадчиво переспросил Абрихель, став вдруг воплощением спокойствия. — Я лгу? А чем ты подкрепишь своё обвинение, мясник?
— Уж искренность от вранья я отличить смогу! Я видел, как бьются свиные сердца. Прямо как твоё, колдун.
Абрихель некоторое время помолчал, придерживая гнев и тщательно взвешивая свои следующие слова. Куова понял, что колдун пусть и не блестяще контролировал свои эмоции, но играть на них долго — бесполезно.
— Так значит теперь твоим ртом говорит Спаситель? Не многовато ли толкователей Его заветов в одном храме?
Вперёд выступил старый аптекарь, который почти всё время перепалки стоял позади.
— Раз богам не интересен наш спор, пусть его рассудит тот, кто стоит в стороне, но на земле.
Старик остановил взгляд на стоявшем в стороне Артахшассе.
— Что насчёт вас, юноша?
Молодой жандарм вытянул голову так, что жилы на его худой шее натянулись. Теперь он на время стал новым центром внимания. На его лице впервые чётко проявилась неуверенность. Тем не менее, Куова осознал, что именно этот парень станет ключевым персонажем в его представлении.
— Может быть, спросить у этого человека, — несмело предложил Артахшасса, — на чём лежит его знание?
Куова одобрительно посмотрел на жандарма, в его полные ожидания голубые глаза.
«Задать правильный вопрос — большего я бы у тебя и не попросил».
— Я пришёл издалека, — Куова решил начать свой рассказ с короткого ответа.
— Так вы чужестранец? — удивился Артахшасса. По его беспокойному взгляду было видно, что он не знает, проблема это или преимущество. — Вы принесли с собой верования другого народа?
— Я несу с собой не верования, юноша, но всего лишь слово. Мой народ очень стар, он берёт начало в предгорьях Эзилкаша. Именно там, в одном из кишлаков, я вырос…
— Кишлаков? — презрительно перебил Абрихель. — Мы будем слушать деревенскую байку, чудесно!
— Господин Абрихель, где ваше терпение?! — возмущённо воскликнул старый аптекарь.
— Из-за череды трагических событий, — продолжил Куова, — мне пришлось оставить горы. Когда лишаешься дома, свобода становится непосильным бременем. Так что я отправился искать новое пристанище. То, что я увидел в дороге, по-настоящему меня поразило.
— Поразило? — переспросил Артахшасса с любопытством. — Но что именно?
— То, каким прекрасным может быть мир, которого никогда не видел.
 
— И я так считаю, — сказал Артахшасса, и его лицо озарила улыбка.
Куова обернулся на Гольяса, обвёл глазами лица прихожан и вернулся к Артахшассе.
— Так ли это, юноша? В чём-то уважаемый Абрихель прав. Я говорю загадками, и может сложиться впечатление, словно я пытаюсь вас запутать. Да, мой путь до Алулима был длинен. Иногда мне кажется, что этот путь занял не одну тысячу лет. Но в дороге я кое-что посмотрел, узнал о жизни многих людей. Вы, наверное, ничего не знаете о том, как живут за пределами столицы. Впрочем, я когда-то тоже не знал, что происходит за пределами родного кишлака. И вот, явившись к вам, я вижу все эти величественные здания, машины, свет чуть ли не на каждом шагу — это ли не дар Спасителя? Что если это Его воля коснулась рук тех, кто создавал всю эту красоту? Или нет. Быть может, Спаситель лишь открыл нам дорогу и, как понимающий отец, предоставил нас самих себе, но не переставал наблюдать? В своём путешествии я понял главное: истина не может быть однобока, она складывается из самых разных граней, а не диктуется указом одного человека.
Наступила тишина: все обдумывали услышанное. Затем старый аптекарь воодушевлённо потряс над головой скрюченным пальцем.
— Вот уже сорок годков я каждую неделю прихожу в храм, и всё меня пытаются вести как слепого барана. И меня уже порядком утомили субчики, считающие себя непогрешимыми. Проходимец, фокусник, шарлатан — плевать! — этому человеку, как по мне, веры больше.
Он обратился к вжавшемуся в трибуну жрецу и неодобрительно покачал головой:
— А ещё святоши! Стыдно должно быть!
Гул в храме вновь начал нарастать.
— Вот именно, стыдно! — громко провозгласил мясник. — Вы и есть самые что ни на есть настоящие шарлатаны! Вруны!
Вслед его словам посыпались смешки, завывания и неприкрытые оскорбления. Куова понимал, что, если это не прекратить вовремя, дело может дойти до рукоприкладства. Если только стражи порядка не подоспеют раньше. Он взглянул на тревожную кнопку по левую руку от жандарма.
Артахшасса колебался. Куова перехватил его взгляд поверх толпы. Пожалуй, если в храме и был по-настоящему благочестивый человек, то никто иной, как этот молодой жандарм. Но, всю жизнь стремясь поступать правильно, сейчас он, похоже, не знал, какое решение будет верным.
— Добрые люди, прошу вас, — незначительно повысил голос, но добавив в него умиротворяющие нотки, произнёс Куова. Прихожане умолкли. — Мы приходим в храм за ответами, а не ради оскорблений.
Он воспользовался привычными словами, которые ожидаешь услышать в храме, но в то же время ни к чему не обязывающими, а потому не вызывающими отторжения. И вот ему доверяют уже малость больше, нежели крикливому жрецу.
— Вы не должны думать, будто я смогу провести вас за руку к ответу. Ответы в каждом из вас, стоит лишь прислушаться. Но… вы сомневаетесь. Как посмел я заявить, что Спаситель — такой же простой человек, как и мы с вами?
Он пожал плечами и неловко улыбнулся.
— В нашем кишлаке за такое бы изгнали.
Раскатистый смех. Беззлобной шуткой Куова подкрепил свой тезис всеобщего равенства, показал, что над ним можно посмеяться точно так же, как всего несколько минут потешались над жрецом, разбрасывающимся заумными фразами. Более того, он позволил усомниться в своей правоте, но с тем лишь расчётом, чтобы слушающий сам решил, что любые сомнения тут — беспочвенны и даже несправедливы.
— Пожалуй, я действительно бродяга, и поручиться за меня некому, а уж за мои слова — тем более. Так обратимся же к священным истокам истории! Когда мир накрыла собою тьма и начала терзать его, князья и пастухи с одинаковым рвением бежали из городов, надеясь спастись. В пещерах и подземельях дворцов цари, звездочёты и горшечники одинаково стояли на коленях и напевали одинаковые молитвы, ожидая конца.
Он дружески дотронулся до плеча стоявшего рядом мужчины, заглянул в глаза застывшей поодаль пожилой женщине, сдержанно кивнул двум недоумевающим в толпе солдатам. Он был как будто одним из них — звездочёт среди ткачей и кузнецов, плотник среди царей и жрецов.