Преследуя нас (ЛП)

— Чарли! — Эрик закрывает рот в шоке, прежде чем повернуться к Лексу с серьезным выражением лица, — Ну, а ты?
— Я даже не собираюсь удостаивать это ответом.
Я крепко сжимаю его, очень довольная его ответом.
Эрик быстро вступает в разговор: — Держу пари, ее хорек как рукав волшебника. Я уверен, что слышал, как он свистел, когда она шла.
Мы все разражаемся смехом, даже Лекс, который больше не защищен от словесного поноса Эрика.
Близится полночь, когда музыка, наконец, прекращается, и Адриана с Элайджей готовятся попрощаться. Я отвожу Лекса в сторону. Сейчас или никогда.
— Лекс… Мне нужно сделать это сейчас.
— Что сделать? — спрашивает он, обеспокоенный.
— Мне нужно сказать тебе… показать тебе… Мне нужно, наконец, отпустить это.
Он не задает больше вопросов, кивает головой, прежде чем Адриана и Элайджа совершают обход и прощаются. После множества объятий, слез и добрых пожеланий мы оба выскользнули из зала и сели в мою машину, которую Рокки подогнал к залу регистрации.
Уже поздно, но мне нужно освободиться. Я хочу проснуться завтра и начать новую жизнь с ним. Я говорю ему, что поведу машину, хотя он спорит, что я беременна и устала, но я знаю, куда еду. Я никогда не смогу забыть.
Двадцать минут спустя мы стоим у ворот. Лекс смотрит на меня растерянно, но не задает вопросов.
Я подхожу к небольшой щели в заборе и слегка отодвигаю ограду, чтобы мы могли протиснуться. Большинство людей ужаснулись бы, оказавшись здесь, но это одно из единственных мест, где я чувствую себя спокойно, одиночество, которого я постоянно жажду. Я не возвращалась сюда с прошлого года, и чувство вины накатывает, когда осознание этого становится очевидным.
Каким-то образом я пропустила время мимо ушей, но, возможно, оглядываясь назад, это было хорошо. Мне нужно было вылечиться, а также пережить возвращение Лекса в мою жизнь.
Снаружи, в морозном воздухе, кромешная тьма и лишь слабый намек на луну. Я иду по тропинке — каждый шаг, каждый поворот запомнился. В углу, возле сонной ивы, я продолжаю идти, пока не вижу его прямо перед собой.
Он сидит там, камень выглядит слегка потертым. Я кладу на него руку и опускаюсь на колени, стирая снег, покрывающий имя.
Алтея Оливия Мейсон
В любящей памяти
— Лекс, я хочу познакомить тебя с моей бабушкой, потому что без нее жизнь бы не продолжалась. Она держала меня за руку в самые тяжелые времена, даже когда ее собственные демоны боролись с ней. В конце концов, я потеряла ее, но сейчас я должна сказать тебе, почему я так боялась влюбиться в тебя снова. Почему с того момента, как я увидела тебя в ресторане, я пыталась отрицать любые чувства, которые я все еще испытывала к тебе. Почему я оттолкнула тебя, почему я солгала тебе в тот день в больнице.
— Все началось во время летних каникул, ровно через шестьдесят дней после того, как я видела тебя в последний раз…
Девятнадцатая глава
Лекс
С того момента, как я впервые столкнулся с Шарлоттой в ресторане, я знал, что в моем уходе есть нечто большее, чем то, что она говорит. Я никогда не думал, что буду стоять посреди кладбища глубокой ночью.
Не обращая внимания на окружающую обстановку, я молчу, осторожно ступая, позволяя ей освободиться от бремени, отягощающего ее бедные плечи.
Я следую за ней к месту надгробий, расположенных под большой ивой. Она останавливается и молча смотрит на меня, а затем опускается на колени на холодную землю. Осторожно подняв руку, она проводит ладонью по камню, его слова теперь видны, когда я читаю их своими глазами.
Это могила ее бабушки.
Шарлотта не показывает никаких признаков испуга. Кажется, что она спокойно сидит на холодной, грязной земле, ничуть не затронутая своим жутким окружением. Когда она начинает говорить, я опускаюсь рядом с ней на колени и слушаю ее слова, слова, которые, как я знаю, наконец-то объяснят недостающую часть головоломки.
— Лекс, все началось на летних каникулах, когда я переехала в Коннектикут, прошло ровно шестьдесят дней с того момента, когда я видела тебя в последний раз…
 
Я сидела за обеденным столом, уставившись на лежащий передо мной конверт. Он был плотным, с логотипом Йельского университета, напечатанным в левом верхнем углу.
Когда я приехала сюда две недели назад, я сразу же подала документы в несколько муниципальных колледжей, надеясь, что мое позднее заявление примут. Благодаря помощи бабушки, а также тому, что она была выпускницей Йельского университета и до сих пор дружит с некоторыми старшими преподавателями, я знала, что этот толстый конверт означает только положительные события, и ее помощь окупилась.
Я посмотрела на часы, было четверть третьего. Бабушка сказала, что вернется домой не раньше трех тридцати, и я ждала, не в силах сделать это в одиночку.
Ровно в три тридцать она прошла через кухню, неся корзину с яблоками. Она готовила свой знаменитый домашний яблочный пирог, мой любимый. Она увидела, что я с тревогой сижу за столом. Поставив корзину на пол, она поставила чайник на плиту. Очевидно, чай решал все мировые проблемы. Поставив чашку чая передо мной и одну для нее, она наконец села за стол.
— Милая, сделай глоток, пожалуйста. Мы знали, что этот день настанет. То, что лежит в этом конверте, не определяет, кто ты есть.
Я вникла в ее слова — она была права. Что бы ни случилось, я буду делать то, что хочу, а это учиться на юриста. Я сделала глоток чая и открыла конверт, прочитав вслух слова: «Поздравляю, мисс Мейсон».
Вскочив со своего места, я поцеловала письмо, поблагодарив свои счастливые звезды за то, что меня приняли в Йель. Никогда в своих самых смелых мечтах я не думала, что такое может случиться, и хотя я знала, что бабушка сделала или сказала что-то «богам» Йеля, я приветствовала это принятие точно так же, как если бы меня приняли в первом туре.
— Дорогая, ты сделала это. Какое большое достижение.
— Не могу поверить, что я поступила в Йель. Это… просто вау!
— Это твой путь. Доверься ему во всей его красе. Из этого произойдут большие вещи, помяни мое слово.
Она была права, как всегда, и той ночью я лежала в постели, не в силах сдержать восторг от того, куда повернет моя жизнь.
Йель, я все еще не мог в это поверить.
Был час ночи, и сон не шел. Мне было немного нехорошо, но я продолжала выдавать это за волнение. Это была новая глава моей жизни, и, несмотря ни на что, я должна была двигаться дальше. Возможности были безграничны, и на краткий миг я задумалась о том, что он делает. Был ли он с ней? Какое это имело значение? Я собиралась в Йель. Набрав в кулак воздуха, я не могла поверить в свои счастливые звезды. Я перевернулась на спину и заснула, мечтая о новой жизни, в которую мне предстояло вступить.
На следующее утро я сидела и молча смотрела на миску с хлопьями, которая выглядела как куча рвоты.
— Дорогая, все в порядке? Ты сегодня выглядишь ужасно бледной.
— Да, конечно… просто не выспалась… знаешь, слишком взволнована.
— Ну, поешь, а потом давай отвезем тебя к доктору Фланнигану, чтобы убедиться, что все в порядке? — обеспокоенная, она отодвинула прядь волос от моего лица.
— Бабушка, я в порядке… сейчас. Просто хлопья выглядят… не могла бы ты их убрать?
Было слишком поздно, меня стошнило в кухонную раковину, глупые нервы. Теперь она точно отправит меня к врачу. Что это было со старыми людьми и их одержимостью посещать врача из-за малейшей мелочи? Я знала, что это просто нервы, вот и все.
— О, дорогая, не думай, что теперь ты выберешься из этого.
Час спустя мы сидели в комнате ожидания. Доктор Фланниган, которая оказалась женщиной, назвала мое имя. Бабушка предложила подождать в приемной, и я вошла, не зная, на что именно меня проверяют.
— Мисс Мейсон.
— Чарли, пожалуйста.
— Чарли. Твоя бабушка сказала мне, что ты плохо спишь, и тебя рвет.
— Ну, сон был вызван другими обстоятельствами, а рвота была только один раз.