Новый порядок. Часть 1 (СИ)

И в довершении всего Арно выделил для ухода за кабирцем Розу. Кьяннку-сироту, которую он приютил пару лет назад и об отношениях с которой на улице ходило много нехороших слухов. Напрасных. Самым близким их общением была разве что воспитательная порка полотенцем, когда девчонка что-нибудь била или лодырничала.
Роза, конечно, сразу заартачилась — она до визга боялась крови и брезговала, когда приходилось убирать… всякое. Пришлось намекнуть, что пора бы ей уже получать не только еду и угол, но и деньги, хотя бы на новое платье, а то старое уже лодыжки не закрывает и жмет даже в ее худющих боках. Арно заверил, что за новую работу Роза получит полкроны в неделю, хотя сам за услуги девчонки планировал навариться минимум на десять.
Главный и здесь просто сунул Арно остатки денег, чтоб старик уже заткнулся.
Тогда-то мэтра Бономэ и осенило: если неприятные жильцы согласны на любые условия, значит, им есть что скрывать. А значит, если выведать их тайны, можно заработать значительно больше.
Он наказал Розе держать ухо востро и внимательно подмечать все, что покажется подозрительным. Девчонка капризно сморщила веснушчатый нос. Тогда Арно выразительно погладил полотенце на плече. Кьяннка взлохматила черные вьющиеся волосы и гордо удалилась на кухню, гремя деревянными башмаками по полу. Это означало, что она недовольна, возмущена, обязательно устроит мелкий саботаж, но деваться некуда.
Беда была в том, что в гостинице оставался один только кабирец, но он был не особо разговорчив. Двое других посменно пропадали где-то в городе. Если оставался доходяга, исчезал злобный. Доходяга запирался у себя в комнате и разве что матерился в потолок. Если оставался злобный, убегал куда-то доходяга. Злобный запирался в одной комнате с кабирцем, и оттуда если и доносились звуки, то или болезненные, страдальческие стоны побитого хакира, или кабирская речь. По-кабирски Арно не знал даже, как будет «добрый день».
Только вчера вечером, когда все трое заперлись в одной комнате, мэтр Бономэ улучил подходящий момент, тихонько пристроился у тонкой двери и принялся слушать. Но не расслышал ничего, кроме очередного потока бессвязной менншинской матерщины от доходяги.
Это огорчило мэтра Бономэ, но он не отчаялся и принялся ждать очередного подходящего случая.
* * *
Арно пересчитывал дневную выручку, когда дверь в «Спящую сельдь» открылась. Мэтр лениво бросил взгляд на порог — день был не очень хорошим, народу было мало, да и сейчас зал пустовал. Арно никого не ждал и планировал уже закрываться. Увидев вошедшего, Бономэ чуть не обронил монеты.
На пороге стоял доходяга. Выглядел он, как аристократ, которого целый день гоняла толпа брефов от фонаря до фонаря по Фонарной площади Сирэ. Измученный, грязный, едва держась на ногах. Арно даже стало жаль его на какой-то миг. Но с другой стороны, чего жалеть? Бономэ не знал ничего о его делах. Может, весь день бегал от полиции, обчистив чей-то карман. Доходяга был очень похож на мелкого вора, скорее всего, мелким вором и был.
Арно дежурно кивнул ему. Доходяга не отреагировал, зашел в гостиницу, жмурясь и шипя от боли при каждом шаге. Прошел мимо стойки.
— Ужинать будете, мсье? — окликнул его Бономэ.
Доходяга обернулся, тупо уставившись куда-то мимо хозяина, и механически кивнул.
— Все уже остыло, а плиту топить мы будем только утром, — сказал Арно.
Доходяга безразлично махнул рукой.
— Здесь или подать в комнату?
— К… коллекам, — хрипло ответил доходяга и поплелся к лестнице.
Арно быстро смекнул, что, каждый раз вернувшись со своих делишек, все трое запираются у кабирца и что-то обсуждают. Значит, и сегодня не исключение.
Бономэ повеселел, напел себе под нос развеселую песенку из юности и любовно погладил прикарманенную накуду, которой злобный расплатился еще вчера. Арно все забывал отнести ее к себе в коллекцию — он давно собирал монеты, а кабирские накуды все никак ему не попадались. Коллекция была для Арно настоящим сокровищем. Единственным, которое он смог увезти с собой из горящего революционным огнем борделя под названием «Тьердемонд».
 
— Роза, где ты, mon petitdiable? — крикнул он.
Бруно тем временем поднялся на второй этаж и добрел до комнаты Кассана. Дверь была не заперта. Маэстро не стал искушать судьбу и сразу же вошел в нумер. Все равно ведь сигиец припрется и притащит за шкирку.
Кассан лежал на кровати, тяжело дышал и, кажется, спал. Сигиец сидел на полу у стены. Как обычно, в штанах и распахнутой рубашке, скрестив босые ноги, сложив руки на коленях. Как обычно, глаза были закрыты. И как обычно, он практически не дышал.
Бруно прошел по комнате до стола и упал на стул. Сигиец сразу же очнулся и повернул голову, впившись в него серебряными бельмами. Маэстро уже привык к таким выкрутасам и почти не вздрагивал, а сейчас и при всем желании не смог бы.
— Он согласился? — спросил сигиец, моргнув и вернув себе нормальные глаза, и спокойно задышал.
— Угу, — сонно кивнул Бруно.
Он заохал, задирая правую ногу и кладя ее на колено. Расшнуровал туфлю и, стиснув зубы и зажмурившись, осторожно снял. Оргазмически застонал, избавившись от одной оковы и свободно шевеля пальцами ног в поистершемся уже носке.
— Не боишься, что это подстава? — спросил Бруно, переведя дух.
— Нет, — сказал сигиец. — Он знал, что могу его убить. Хотел помощи и предлагал помощь. Он не лгал. Поэтому риск минимален.
— Но есть же, — заметил Бруно, подняв и положив на колено левую ногу.
— Есть, но в этом нет смысла, — равнодушно повторил сигиец.
Бруно снял вторую туфлю и смахнул выступившую слезу счастья.
— Если в чем-то нет смысла, это не значит, что риск маленький, — произнес Маэстро, разглядывая свои стопы.
— Почему? — спросил сигиец.
— Не во всем, что делают люди, есть смысл, — ответил Бруно, расплываясь в блаженной улыбке вышедшего на волю каторжника.
Сигиец повернул к нему голову и пристально посмотрел на счастливого Бруно.
— Почему? — спросил он.
— Потому что люди.
Сигиец чуть нахмурил брови, что обычно означало глубочайшую задумчивость. Видимо, его прямое, как палка, мышление не могло постичь простейший парадокс «хомо сапиенс равняется овис вульгарис дебилис».
— Когда-нибудь поймешь, если перестанешь убивать каждого встречного, — добавил Бруно, поставив локоть на стол и уронив на ладонь тяжелую голову.
— Тебя не убил, — сказал сигиец.
— Да, спасибо, что напомнил, — кивнул Бруно, не скрывая сарказма. — Не представляешь, как я тебе, бля, благодарен. Кстати, не хочешь спросить, где я столько времени шлялся? — между делом осведомился он.
— Нет, — сказал сигиец.
— Ну и ладно, — безразлично пожал плечами Бруно.
В дверь нетерпеливо постучали.
Глаза сигийца мгновенно заплыли серебром, он пару секунд пристально смотрел на дверь и моргнул.
— Открыто, — сказал он несколько громче обычного.
Ручка повернулась, дверь тихо открылась внутрь. На пороге стояла Роза и, чуть согнувшись и гремя посудой, попятилась в комнату. Повернулась и поднесла к столу поднос, с которого составила блюдо с холодной грудинкой, сыром, нарезанным огурцом, помидором, немного зелени петрушки и укропа, маленький глиняный кувшинчик с вином, пустую глиняную кружку, вилку и нож. На подносе остался только стакан воды. Роза молча повернулась, заметила сидевшего на полу сигийца, вылупила на него синие глаза, едва не опрокинув стакан. Насчитала на его груди четыре шрама от пуль — два из них рядом с сердцем, отметила через весь живот белую полосу от глубокого рваного пореза и еще с десяток следов от мелких колотых и резаных ран, а на правом боку — три борозды от чьих-то когтей. В основании шеи, на левом плече, следы от чьих-то зубов, слишком огромных, чтобы быть человеческими. Правое плечо проткнуто, над правым соском след от ожога, скорее всего, кислотой.