Охотники на троллей

– ОХОТНИКИ НА ТРОЛЛЕЙ!!!
Моргунчик вцепился в меня и завыл, и я тоже завыл, мысленно призывая Клэр, призывая всех пропавших: держитесь.
 
Часть 4
 
Битва Палой листвы
 
33
Джек ввалился через незапертую входную дверь, почувствовал запах едкого воздуха и бросился в мою комнату, где оттолкнул в сторону останки кровати. Моргунчик протянул щупальца, так что покрыл весь пол своим слизеподобным телом. Я взобрался на комод, чтобы убраться с дороги. Кончик каждого щупальца сморщился, словно унюхав мерзкое животное.
– Нос АРРРХ!!! больше подходит для этой задачи, – извинился Моргунчик. – Хотя с другой стороны, у меня их семьдесят семь.
Это дало мне надежду, пока щупальца не втянулись обратно как рулетка. Моргунчик дал задний ход к безопасности шкафа, брызнув шипящей слюной, которая стала разъедать несколько разбросанных предметов моего гардероба.
– Мерзавцы пустили самый кошмарный запах, чтобы сбить нас со следа! Клубника! Ваниль! Азалии! Боюсь, я грохнусь в обморок как барышня в корсете! Или меня стошнит. Или и то и другое разом.
– Мы атакуем, – сказал Джек. – Прямо сейчас. Но нужна другая дверь.
– Что угодно, кроме этой! – простонал Моргунчик. – Или мы будем рыгать весь вечер.
– Я знаю нужное место, – заявил Джек. – Но нужно спешить.
Никто не спорил. Джек нацепил оружие, металл звенел и лязгал, предвещая битву. Я отпихнул в сторону промокшую в слюне тролля одежду и выбрал штаны и футболку, в которых не жалко и умереть. Моргунчик протянул мне Кошку № 6 и Клинок Клэр, они показались тяжелее, чем когда-либо.
Мы промчались через гостиную, я схватился за дверную ручку. Она повернулась, но дверь не открылась. Все десять замков оказались запертыми. Я начал ритуал отпирания и только потом понял, что это означает. Я повернулся и увидел папу, прижимающего к груди потрепанный портфель, лицо в клочках щетины, на расстегнутой левой манжете пятна от фастфуда, на котором он прожил весь день.
Папина реакция на настоящего тролля была настолько незаметной, что я уже забеспокоился, не взорвались ли у него тихонечко мозги под черепом. Пытаясь уменьшиться в размере, Моргунчик спрятал максимальное число щупалец за спину. Джек тем временем теребил в руке маску, явно желая надеть ее и избежать этой встречи. Папа вдыхал и выдыхал, словно под дулом пистолета, и ухватился за полку над электрокамином, чтобы сохранить равновесие. Некоторые предметы из коллекции Джека Старджеса упали.
Заговорив, папа смотрел на школьные фотографии брата.
– Джек, – сказал он. – Почему ты вернулся?
– Мне пришлось, – прошептал Джек.
– Тогда не уходи, – голос папы сорвался. – Останься со мной. Я до сих пор храню коробки с твоей одеждой. Я могу купить нам обоим велосипеды, самые лучшие, тебе красный, а мне желтый. И твое радио я сохранил. Можем кататься и слушать музыку, Джек. Стрелять из лазерных пистолетов. Можем крутить педали так быстро, что просто не успеем вспомнить ничего плохого. Можем наконец-то вырасти вместе! Ну разве это не мечта?
– Я не могу вырасти, Джимбо. Ни с тобой. И ни с кем.
Папа стукнул по полке кулаком. Она дернулась, и рамка с фотографией из молочного пакета свалилась на пол, стекло разбилось о камин. Джек подпрыгнул, а Моргунчик охнул. Папа развернулся, по его лицу текли слезы.
– Я так здесь одинок, Джек! Останься со мной. Или возьми меня с собой.
– Джимбо…
– Куда бы ты ни пошел, я пойду с тобой, мне следовало так поступить много лет назад!
– Я не могу…
– Возьми меня! Я готов!
– Нет.
– Теперь я – старший брат, Джек! Ты должен меня слушаться!
– Ты слишком стар!
От крика Джека замки на двери звякнули, а стальные ставни загудели. Мы стояли, а жестокое эхо мучительно пыталось найти выход. Папино напряженное и ошеломленное выражение лица сменилось печальными складками. Он поднял руку, отмеченную первыми старческими пятнами, и дотронулся до челюсти, под которой в последние годы стали провисать щеки. Рука поднялась к тревожным морщинам на лбу, к теряющему волосы затылку.
 
– Значит, я опоздал, – сказал папа.
Рука Джека стиснула маску.
– Мне жаль, – пробормотал он.
Мы подтянули оружие и повернулись к двери.
– Ты заберешь Джимми? – спросил папа. – Оставляешь меня и забираешь моего сына?
– Папа, – сказал я. – Мне нужно идти.
– Я запрещаю, – ответил папа, взбодрившись при этой мысли. – Там опасно, разве ты не смотрел новости? Повсюду опасности!
– Я приведу его назад, – пообещал Джек.
– А если нет? Что тогда? Ты разрушишь последние остатки семьи. Когда в твоей власти всё вернуть!
Джек помедлил, положив шипастую перчатку на дверную ручку. На мгновение он уставился в пол, и я понимал, что он взвешивает, какая доля правды содержится в словах папы. Возможно, этой ночью мы отправлялись на самоубийственное задание, и даже если это значило нашествие троллей и уничтожение целого континента, город за городом, вероятно, все же было несправедливо лишать отца и сына последних драгоценных дней.
– Это не обсуждается, – огрызнулся я. – Я ухожу.
– Джим, – сказал Джек. – Ты должен подумать о том, что мы собираемся…
– Мне не нужно думать. Завтра соберут тот мост. Дети погибнут. Ребята, которых я знаю. А мы будем сидеть здесь и это обсуждать? Слушай, все так, как и сказал Таб, хотя тогда я ему не поверил. Вот для чего я здесь, папа. Это единственное, что у меня хорошо получается. Бывают времена, когда нужно поступать правильно, как бы ни было страшно. Вам обоим следовало бы это знать, как никому другому! Если сейчас я не буду сражаться, прямо сейчас, то когда же еще?
Джек уставился на меня. Предупреждающим, вопросительным взглядом.
Я не пошевелился.
На его губах медленно заиграла улыбка. Он кивнул.
– Мы будем сражаться.
– Сражаться? – засмеялся Моргунчик. – Слишком скромное слово для покорения и разрушения!
Папа рухнул на диван как манекен.
– Твой Шекспир, – пробубнил он. – Как же твой спектакль?
Натренированными пальцами я отпер оставшиеся замки. Потом увидел ключи от фургона компании «Сан-Бернардино электроникс» на крючке у двери. Мы опаздывали, и колеса наверняка помогут нам нагнать расписание. Я взял ключи, даже не задумавшись.
– Завтра я поеду на поле, чтобы в последний раз постричь траву, – продолжил папа. – Чтобы оно чудесно выглядело для твоего спектакля.
Я подтолкнул Моргунчика в ночь, потом Джека, который бросил прощальный виноватый взгляд на брата. Я положил руку на литые машинки, покрывающие его грудь, и направил его вниз по ступеням. Взялся за ручку и захлопнул за собой дверь, замешкавшись всего на миг, чтобы увидеть тупо глядящего в выключенный телевизор папу. Возможно, я видел его в последний раз. Мне хотелось, чтобы он обернулся и сказал, что верит в меня, что у меня получится.
– Я вернусь, папа. Я попытаюсь. Изо всех сил попытаюсь.
– Да, конечно.
Он не взглянул на меня.
– Увидимся завтра вечером на спектакле. Уверен, что ты сыграешь прекрасно.
34
Уходить было больно. Но эта боль знакома каждой семье, потерявшей ребенка, а главная задача охотников на троллей – положить конец этой боли тем или иным способом, прежде чем она превратится в то, что нельзя излечить.
Тем вечером Джек осуществил давнюю мечту: он вел машину. Он вырвал у меня ключи со словами, что знает о вождении не меньше меня, и прыгнул на водительское сиденье, пока я втаскивал Моргунчика в кузов, где папа обычно возил газонокосилку. Как только я пристегнулся на пассажирском сиденье, фургон дернулся вперед, пробив аккуратную дыру в гаражных воротах.
– Ошибка, – сказал он. – Я ошибся.
Он дал задний ход по лужайке и не останавливался, пока колеса не смяли цветочную клумбу на другой стороне улицы. К этому мгновению Джек глубоко дышал, его глаза сверкали с таким неистовством, какое я видел только во время битвы. Он переключил сцепление и надавил на газ. Как только вращающиеся колеса коснулись мостовой, мы рванули вперед в облаке паленой резины, а Джек заулюлюкал с нетипичной веселостью.