Плюс

А Имп Плюс тогда знал кое-что кроме слов «Я нездоров», выкашлянных в ответ Въедливому Голосу. Он знал, что Въедливый Голос более одинок, чем Хороший, и сам сделал себя таким.
И это еще больше взбесило Имп Плюса, чем прощальная реплика Въедливого Голоса: о том, что Имп Плюс, возможно, найдет способ использования Концентрационной Цепи для общения с собой.
Желание показать им росло в Имп Плюсе, словно плавающая субстанция, которая, как он сейчас видел, как раз была тем, что он и желал показать. В отдаленных мембранах слои света были ниже, но распростерлись. Он хотел сказать то, что, как он думал, происходило всю ночь. Но он мог этого и не увидеть, пока не попытался бы сказать. Он хотел, чтобы у него было то, что было у Слабого Эха.
Он бы лучше рассказал, где было Слабое Эхо, когда Слабое Эхо перестало спать. Он думал, что, когда придет время. Центр притянет слово СПАТЬ, поскольку Имп Плюс однажды ощущал это как линию вдоль середины и видел, что по-прежнему не перестал это ощущать.
Но не хотел делать ничего наполовину.
И не видел половин, когда смотрел. Однако вообще не видел Слабое Эхо. Однако на всю другую ночь видел, что некогда здесь не было никакого Слабого Эха.
Ночь с женщиной у мексиканского костра.
Не с той женщиной у Калифорнийского моря.
Той бледной на ночном плато.
Переспал с ней. Он сказал СПАТЬ. Что он имел ввиду — мог бы спросить у Слабого Эха, но Слабого Эха там у костра не было, и именно Имп Плюс сказал прежде женщине, когда они вернулись из темноты, и он сел, согревая ногу, которая болела, и убирая прочь от ноги что-то болезненное, пока этого не захотела сделать женщина, и то, что она убрала со ступни были вовсе не пальцы, потому что пальцы были в том, что он ей рассказывал, пальцы тогда были его, но заячеенные и запутанные ребенком, которого не было там с ними в мексиканской ночи, и кто заставил его попытаться шевельнуть пальцем, на который она указала, и он шевельнул, но не тем, — и после того, как он рассказал об этом бледной женщине, он тогда произнес слова, от которых она рассмеялась, и она сказала, что почувствовала себя новоиспеченной вдовой, готовой начать все заново. Он сказал слова: «Переспи со мной».
Но он не мог вспомнить, что это раньше значило, если оно тогда подразумевало СПАТЬ.
Он тогда был очень близко к ней на земле у красок костра, и его желтые ботинки были подле ее темных волос. Были сдвиги субстанции.
Люмены дуг глюкозы распростерлись в ночи и выглядели бы ниже, как уровни света вдоль отдаленных мембран, но, более чем ниже, они были распростертыми. Но затем Имп Плюс понял.
Его свечения сейчас могли быть ниже, потому что им отвечали.
Но передача повсюду была не на частоте. Она была слишком медленной или слишком быстрой, чтобы ускоряться. Она приходила больше, чем из ее собственных мест, и сперва она была иной темнотой, но была она больше чем-то вроде перемены, и не это делал сам Имп Плюс, но оно навещало и оставалось с субстанцией того, что сделано, и разделяло это не на два, а на все утра, что раньше знал Имп Плюс.
То было Солнце, и первая далекая мысль о дыхании Солнца.
Солнце возвращалось.
И Имп Плюс возвращался к Солнцу.
Это был его поступок? Он покажет Въедливому Голосу.
Он увидел, как тут же глубокая железа вспыхнула, и вдоль шва, скошенного вниз позади железы, пропитанное желтым поле клеток угасло. И за ним и глубоко под железой краткие отсеки полосы показались сквозь пропасть, через которую однажды проходила одна из перекладин его желания. И, глядя сквозь расселину на эти отсеки полосы, — они были трубками, — он понял, что трубки не были им, а шли из него, — и были той же самой системой трубок, какую он уже видел идущей к водорослям; понял, что, если водоросли, и анабена, и другие опытные грядки не имели Концентрационной Цепи для переговоров, у них были цепи к Имп Плюсу.
Он мог наблюдать сквозь расселину и все же, словно дыхание со всех сторон, ощущать, как волны субстанции проходят сквозь него, что также было припоминанием того, что происходило раньше в ночи.
 
Бросив взгляд на окно, которое, как он припоминал, могло думать само за себя, и где не было напечатано никакой решетки, поскольку никакой человек не станет здесь отображать через него положение, Имп Плюс едва ли мог сказать, что он видел в том, что когда-то видел как внешнее тело, растущее из того, что он считал своим мозгом.
Он хотел сказать.
Но не мог говорить с Центром, поскольку что бы Центр сделал? И ему нужно было получить что-то от Слабого Эха, и он не собирался вливаться в Слабое Эхо во сне, чтобы получить, что бы там, как он обнаружил, он ни хотел.
Рассвет углубил цепи трубок. Там было то, что, уходя далеко назад к женщине на ночном плато или к его безумию и громоздящейся, выкручивающей головной боли при прощальных словах Въедливого Голоса, было чудесным: дело в том, что потоки в трубках двигались в двух направлениях. Они питали его через опытные грядки. И также выходили из него.
И зная, что он почти что готов столкнуться с новым ростом, какой теперь следовало увидеть после этой ночи, которая иногда, казалось, заключает в себе много ночей, он был Уклоненным полем мчащихся независимых частей или зияний, желая сказать Въедливому Голосу, что Солнце, несомненно, тоже выходило из него, из Имп Плюса, — так сильно желая, чтобы его отозвали от слов меньшей зеленой комнаты для того, чтобы он, возможно, отыскал способ использовать Концентрационную Цепь для общения с собой: но слова произнес не Въедливый Голос, — они были сказаны Имп Плюсом, а затем Въедливый Голос тихо добавил: «Воля ваша», — точно так же менее года спустя он тихо отразил слово Хорошего Голоса восстановление.
Разрешение Хорошего Голоса прощупывало серединную грядку известного тела Имп Плюса, но, главным образом, через будущего наблюдателя в дюнах с его темными очками, отражавшими то, где один известный Имп Плюс встретил известную женщину с кожей, которая никогда не будет его, но, если он с достаточной силой захочет, может у него появиться.
Он ощущал, как в нем пробуждаются известные. Известные солнечные панели над известной потребностью энергии известного проекта.
Но известное, разделенное на известное, давало непредвиденный прирост.
Вызывала Земля, но Имп Плюс нащупывал пальцы Солнца, которые были и его пальцами тоже. Но не его старые, не те, что сошлись воедино из космоса, чтобы сделать пергаментный глянец перекрестий, поименованный ладонью его руки.
Новые пальцы Солнца и его самого. Тракты неизвестного начинались с лишения мозга.
Или что пришло к нему, как нездоровое тело над нездоровым желанием, известное над известным, о каком он думал, но не так: поскольку нездоровое желание была не просто в том, как Операция Проекта по солнечной энергетике «Путешествовать по свету налегке» раньше использовала его из доброты своего голоса — это нездоровое желание было и его тоже. Желание, чтобы весь этот дым впал обратно во Въедливый Голос, и тот им подавился, и только из-за того, что Въедливый Голос ему не улыбнулся, как Хороший Голос, к которому у Имп Плюса, должно быть, имелся другой и незнакомый огонь ненависти.
Желание уже встретило Солнце. Дуги люмена и люмен глюкозы выкатились не из Имп Плюса и не из Солнца, а из их смешения, что было глубже касания.
Возле переборки на плаву держалось смещенное полушарие. Когда он прежде увидел мерцание его сегмента в темной ночи капсулы, он припомнил картину Земли, и подумал, что видит то, о чем не думал раньше: полушарие ему не внимало.
Земля могла вызывать бесконечно.
Земля разбудила Слабое Эхо.
То, что сейчас видел Имп Плюс в свете зари, было больше, чем он видел раньше, и в спазме разворачивающейся премоторной расщелины он был рад, что Земля не знала.
Имп Плюс увидел себя.
8.
Себя.
Он обнаружил это у себя на рту и в своем дыхании. Себя. Что-то в нем всем. Но сейчас он не был уверен. Он видел, что ощущал это себя в мозгу. Но где это сейчас? В слишком многих центрах.