Голая обезьяна. Людской зверинец. Основной инстинкт

Более развитая группа по своей природе стремится к дальнейшему продвижению, и поэтому она просто не в состоянии оставить все как есть и заниматься своим делом. Она пытается оказывать влияние на другие группы, устанавливая над ними господство или оказывая им «помощь». Пока она добьется того, чтобы в результате ее господства соперники утратили свою индивидуальность и полностью растворились в суперплемени (что зачастую является невозможным с географической точки зрения), ситуация будет нестабильной. Если более развитое суперплемя помогает другим группам и делает их сильнее, но формирует их по своему образу и подобию, придет день, когда они станут достаточно сильны для того, чтобы восстать и оказать сопротивление суперплемени с помощью его же собственного оружия и его же методами.
Пока все это происходит, лидеры других могущественных и развитых суперплемен будут с тревогой следить за тем, чтобы экспансия не была слишком успешной. Если же это все-таки произойдет, они рискуют лишиться своего межгруппового статуса.
Все это делается под удивительно прозрачным, но все же очень прочным идеологическим покровом. При чтении официальных документов никому даже в голову не придет, что на кон были поставлены самолюбие и статус лидеров. Всегда кажется, что это вопрос идеологии, моральных принципов, социальной философии или религиозных верований, но для солдата, в оцепенении уставившегося на свои оторванные ноги или держащего в руках собственные кишки, это означает лишь одно – потерянную жизнь.
Почему было так легко поставить его в такое положение? Причина в том, что он не только потенциально агрессивное животное, но еще и чрезвычайно коллективное. Все разговоры о защите принципов суперплемени трогают его лишь потому, что это вопрос оказания помощи его друзьям. Под влиянием ужасов войны, а также прямой и реальной угрозы, исходящей извне, его связь с соратниками стала еще сильнее. Он убивал, скорее чтобы не подвести их, чем по какой-либо другой причине. Древние племенные устои преданности были настолько сильны, что, когда настал решающий момент, у него не было другого выбора.
Учитывая давление суперплемени, глобальную перенаселенность и разницу в развитии различных суперплемен, практически не остается надежды на то, что наши дети, когда вырастут, забудут, что такое война.
Человек давно превзошел примата, но его биологические качества недостаточны для того, чтобы совладать с небиологической средой, созданной им же самим.
Теперь ситуацию можно спасти, только ограничив научно-технический прогресс. Признаки этого видны повсюду, но они исчезают в одном месте так же быстро, как появляются в другом. Кроме того, наш вид настолько неунывающий, мы, кажется, обладаем такой противоударной силой и так способны компенсировать потери, что даже не пытаемся извлечь пользу из жестоких уроков. Крупнейшие и наиболее кровопролитные войны из тех, что когда-либо происходили, в долгосрочной перспективе оказались лишь небольшими изгибами на кривой роста населения, стремящейся вверх. Вернее, на кривой уровня рождаемости всегда появляется «послевоенный горб», человечество возрождается, подобно изуродованному червяку, и быстро «ползет» дальше.
Что делает индивида одним из «них»; кого следует уничтожать как паразита, а не одного из «нас»; кого следует защищать как нежно любимого брата? Что делает «его» членом группы чужой, а нас держит в группе своей? Как мы узнаем «их»?
Безусловно, все упрощается, если «они» принадлежат к абсолютно обособленному суперплемени со странными обычаями, внешностью и языком. Все, связанное с «ними», так сильно отличается от всего «нашего», что можно, до крайности все упростив, считать всех их злодеями, несущими угрозу. Связующие силы, помогающие группе держаться вместе, подобно организованному сообществу, одновременно способствуют тому, что они отдаляются от нас и, в силу своей необычности, воспринимаются как нечто несущее угрозу.
На такие группы в основном и нацелена наша враждебность. Предположим, что мы атаковали и разбили их, – и что тогда? А если мы вообще не осмелимся напасть на них? Предположим, что в данный момент мы поддерживаем мирные отношения с другими суперплеменами. Что же произойдет теперь с нашей внутригрупповой агрессией? Если нам повезет, мы сможем сохранить мир и продолжить эффективную и созидательную деятельность внутри своей группы. Внутренние связующие силы, даже при отсутствии угрозы извне, могут быть достаточно сильны для того, чтобы держать нас вместе, но стрессы суперплемени никуда не денутся, и если внутренняя борьба за превосходство ведется слишком беспощадно, а ближайшие подчиненные страдают от чрезмерного давления и нищеты, то очень скоро все затрещит по швам. Если подгруппы, неизбежно образующиеся внутри суперплемени, перестают ощущать свое равноправие, их обычно здоровое соперничество перерастет в насилие. Сдерживаемая агрессия подгрупп, если не сможет объединиться для нападения на общего внешнего врага, найдет выход в форме бунтов, экстремизма и восстаний.
 
В истории существует масса подобных примеров. Когда Римская империя подчинила себе весь мир, спокойствие внутри ее было нарушено серией гражданских войн и кровопролитий. Когда Испания перестала быть державой-завоевательницей, организовывавшей экспедиции для создания своих колоний, произошло то же самое. К сожалению, между внешними войнами и внутренней борьбой существует обратная зависимость. Смысл этого достаточно ясен: в обоих случаях сдерживаемая агрессия пытается найти выход. Только благодаря тщательно разработанной суперплеменной структуре можно избежать и того и другого одновременно.
Было очень просто узнать «их», когда они принадлежали к абсолютно другой культуре, но как же это сделать, когда «они» принадлежат к нашей собственной? Язык, обычаи и внешний облик своих «их» не выглядят странными, а как раз наоборот – очень знакомы, так что грубое навешивание ярлыков всем подряд становится уже проблематичным, но все же это можно сделать. Одна подгруппа вовсе не обязательно должна казаться другой подгруппе странной, но она выглядит по-другому, и зачастую этого бывает достаточно.
Представители различных классов, различных сфер деятельности или различных возрастных групп – все они предполагают наличие собственных характерных особенностей в речи, одежде и поведении. Каждая подгруппа вырабатывает свой акцент или сленг. Манера одеваться также сильно отличается, и когда между подгруппами появляется (или вот-вот появится) некоторая враждебность, контраст в одежде становится еще разительнее, она начинает походить на униформу. Разумеется, в случае полномасштабной гражданской войны одежда действительно превращается в униформу, но даже в более мелких конфликтах появление псевдовоенных элементов (например, нарукавные повязки, значки и даже кресты и эмблемы) становится вполне типичным, а в агрессивно настроенных тайных сообществах они и без того широко распространены.
Эти и другие похожие элементы служат для усиления уникальности подгрупп, но в то же время они позволяют другим группам, входящим в суперплемя, с легкостью распознавать таких индивидов и причислять их всех без разбору к «ним». Но все эти элементы носят лишь временный характер: значки можно снять после того, как беда миновала, а те, кто их носил, могут быстро смешаться с основной массой населения. Даже самая жестокая вражда может угаснуть и забыться, но если подгруппа чем-то отличается физически, все может сложиться совсем иначе. Если, скажем, у ее членов темная или желтоватая кожа, курчавые волосы или раскосые глаза, то это те знаки, которые невозможно снять, как бы миролюбиво ни были настроены их обладатели. Если они в меньшинстве, к ним автоматически будут относиться как к подгруппе, активно ведущей себя как «они». Впрочем, никакой разницы не будет, даже если они будут вести себя крайне пассивно. Бесчисленные сеансы выпрямления волос и пластические операции по изменению формы глаз и цвета кожи не приводят ни к каким результатам и вовсе не воспринимаются как послание: «Мы ненамеренно выделяем себя и не несем никакой угрозы». Слишком уж много подозрений вызывают оставшиеся отличительные физические особенности.