Трясина (СИ)

— Не рыпайся, падаль. Думаешь, из-за кого твоя любимая хозяйка здесь? — мужчина дёрнул юношу за волосы, заставляя посмотреть мне прямо в глаза: — Из-за тебя, демоново отродье.
— Надо было сразу убить его.
— Староста ведь предупреждал…
— Нечего было потакать этой… Хранительнице. — последнее слово мужчина почти выплюнул.
— Почему ты спасла эту тварь, но позволила моему сыну умереть?!
Рванувшего ко мне мужчину тут же оттащили обратно. Я вскинула голову. Живущие своей жизнью потрескавшиеся губы дрогнули:
— Он сам выбрал свой путь. — голос звучал хрипло, надломленно, незнакомо: — Разве внял он моим предупреждениям. Разве не остался глух к мольбам стариков и детей, сжигая их поселение?
— Стариков и детей? — в этот раз мужчину не смогли удержать, и моя голова резко дёрнулась в сторону от удара: — Они не люди. Так какая разница. Они должны сдохнуть!
— Тварь!
— Мы тебе молились!
— Ты должна была защищать нас!
Похоже, кто-то всё же не выдержал. Ощутив, как в плечо входит мясницкий нож, я вскинула голову:
— Тай… — я узнала мужчину, и губы растянулись в слабой улыбке: — Почему?
— Надо было отдать нам ребёнка, Ваше Высочество.
Нож покинул моё тело, но не надолго. Через мгновение за первым последовал второй удар… Третий… Четвёртый…
Я сбилась со счёта. Боль затопила каждую клеточку тела, но сознание всё никак не желало меня оставить. Люди один за другим наносили удары, используя всё имевшееся в деревне оружие. Сквозь кровавое марево я видела, как отчаянно Юэ вырывается из захвата. Как верёвки прорезают тонкую светлую кожу. Как занимается на кончиках пальцев голубой огонь. Кажется, всё прекратилось. Тело стало удивительно лёгким. Всё вокруг теряло чёткие очертания, а у меня в голове билась единственная мысль:
«Пустите. Не трогайте его. Он не виноват. Юэ…»
В опустившейся темноте больше не было ничего. Неизвестно, сколько я пробыла без движения. Не видя ничего вокруг, не чувствуя ни своего тела, ни тянущегося бесконечно времени. Не зная, где верх, где низ. И есть ли вообще этот самый низ. Моё «я» уже сложно было назвать живым. Кажется, «я» просто существовала в пространстве бесконечно долго, но прошло лишь мгновение.
Из непроглядного «ничто» раздался детский голос. Он звучал отовсюду и будто изнутри меня самой.
— Тебе нравится?
— Нравится?
— Тебе нравится? Сестрица! Нравится?
Тонкий голосок разбился на множество осколков, эхом отражаясь от несуществующих стен, множась и искажаясь. А после в наступившей тишине зазвучали осторожные шаги. Две пары маленьких ножек будто ступали по чему-то вязкому, постоянно приближаясь. В этот раз удалось повернуться к источнику звука. Но вместо облегчения я испытала лишь новую волну безнадёжного ужаса.
Из тьмы, держась за ручки, вынырнули две детские фигуры. Мальчики с пушистыми светлыми волосами, голубыми, как весеннее небо глазами, похожие, словно две капли воды. Они льнули друг к другу, словно проведя вечность в разлуке снова оказались вместе.
«Николас и Франк. Первенцы Ингрид».
Мысль едва успела оформиться, как дети заулыбались:
— Сестрица!
— Сестрица нас помнит!
— Сестрица, сестрица, он утопил их земли в крови для тебя!
— Сестрица, тебе нравится? Он убил их всех. Ты рада, сестрица?
Мне захотелось закрыть уши руками, зажмуриться. Не видеть и не слышать тонких детских голосов. Но ни глаз, которые можно зажмурить, ни ушей, которые можно закрыть у меня больше не было. Мальчики склонили головы на бок и, стукнувшись лбами, синхронно потёрли ушибленное место.
— Сестрица вернулась.
— Он ждал, и ты пришла.
Голоса всё не затихали, эхом расходясь по пустому, безжизненному пространству. Сколько прошло времени? Я так желала, чтобы боль прекратилась, но не чувствуя собственного тела, не в силах хотя бы отвернуться, осознала, что есть вещи страшнее боли.
Вдруг к весёлому детскому щебетанию добавился новый звук. Не имея чёткой формы, он шёл откуда-то издалека, мягкими вибрациями наполняя сознание. Если бы сейчас у меня было сердце, оно бы непременно потянулось к этому звуку. Стараясь полностью сосредоточиться на нём, я не заметила, как мальчики подошли ближе.
 
Николас, старший из близнецов, отпустил брата, и вытянул маленькую ладошку в мою сторону. На его пухлом, круглом личике больше не было улыбки. Постояв так некоторое время, он заговорил, и теперь в его словах не было ни смеха, ни детского задора:
— Сестрица, верни братика маме. Я останусь, но его, пожалуйста, сестрица, верни.
Вероятно, он ждал ответ. Но всё, что я могла, бессильно слушать и смотреть, как гаснут крохотные искорки надежды в голубых глазах.
«Что ты хочешь, малыш? Я правда не понимаю… Ничего не понимаю…»
Низкий урчащий звук всё приближался, пока не заполнил собой всё пространство. К нему примешался чистый звон серебрянного колокольчика. Будто взволнованные переливы горного ручья. И только тогда я разобрала отдельные слова:
— Вернись. Пожалуйста, вернись ко мне.
***
Я захотела открыть глаза. И они открылись. Захотела поднять руку, и она подчинилась. Кончики пальцев ещё подрагивали, но, в целом, вполне терпимо. Взгляд зацепился за тонкую ниточку клятвы. Мерно переливаясь, она свободным браслетом парила над запястьем. Постепенно успокаиваясь, я коснулась кончиками пальцев того места, куда пришёлся первый удар ножа. Ничего. Только гладкая кожа.
Окончательно придя в себя и убедившись, что всего лишь попала в лапы ночного кошмара, я осмотрелась. Солнце ещё не встало, но горизонт за окном уже окрасился фиолетовым. До рассвета оставалось не так много времени. Перевернувшись на другой бок, я едва не вскрикнула. Юэ уже не спал. Нахмурившись и поджав губы он сидел на своей половине кровати. Винные глаза вот-вот грозились прожечь во мне дыру. Но никаких попыток пересечь невидимую черту, определённую между нами ещё в первую ночь, мужчина не предпринимал. Судорожно вздохнув, я сделала вид, что сладко потягиваюсь, и предприняла безнадёжную попытку пошутить:
— Если на ночь много есть, будут сниться кошмары. Меня вот только что пытались пустить на колбасу.
— Мгм. — герцог оказался не настроен смеяться. Он бережно сгрёб меня в охапку вместе с одеялом и усадил к себе на колени. Прежде, чем я успела начать сопротивляться, он чуть сильнее сжал объятия: — Посиди так немного. Пожалуйста.
Солнце неуверенно поднялось из-за темнеющего на горизонте леса и заползло в окно спальни. Укутанная в тёплое одеяло, я сидела на коленях Юэ, слушая мерное биение сердца, и постепенно успокаивалась.
«Наслушалась жутких историй, вот и снятся ужасы всякие. Меньше о глупостях разных думать надо».
Старательно гоня от себя неприятные мысли, я решила глубже погрузиться в работу. Ни что так не улучшает настроение, как занятие любимым делом. Так я рассуждала, пока на скорую руку готовила завтрак и запихивала его в себя, совершенно не ощущая вкуса.
Но сколько бы я ни запрещала себе раз за разом прокручивать в голове жуткие картины, а всё же не удержалась. С самого утра увидев Сашу на привычном посту у двери, я поймала её лицо ладонями и долго всматривалась. Как и ожидалось, оба глаза были на месте. И от жуткого разреза не нашлось и следа.
Похоже, моё поведение всерьёз обеспокоило девушку. Но, к чести её надо заметить, осмотр она выдержала стойко, ни разу не показав недовольства. И всё же, стоило мне закончить и отпустить её выполнять данные накануне поручения, как в спину тут же прилетело два взволнованных взгляда. Не оборачиваясь я направилась в сторону мастерской. Что-то мне подсказывало, что я просто не найду в себе сил рассказать Юэ и Саше про странный сон.
К обеду горничная принесла стопку запрошенных ранее документов. Отложив часть, я взяла те, что интересовали меня сильнее всего, и направилась на кухню. Находя процесс готовки очень успокаивающим, я заперла дверь, строго наказав девушке никого не впускать.
Пока кастрюли исходили паром, а на сковороде соблазнительно скворчал вытопившийся из мяса жирок, я принялась изучать бумаги. В большинстве своём я нашла их содержание весьма удовлетворительным. В тех же местах, где возникали сомнения, тут же появлялись пометки на полях, с соображениями о том, как следует поступить.