ЛВ 3 (СИ)
***
Сирена — это имя подходило ей в полной мере. Черные с зеленым отливом волосы, огромные цвета морской воды глаза, бледная, почти белая как снег кожа, и побелевшие до такой степени, что едва были различимы на лице губы. Действительно как Сирена.
Чародейка вскинулась, едва мы с Водей сошли на траву перед ней, бессильно лежащей, и даже попыталась призвать магию, но тщетно. Это мой лес, моя территория, здесь равных мне нет.
— Ведунья, — хрипло прошептала осознавшая все чародейка, враждебно, исподлобья взирая на меня.
Она была скрыта темно-зеленым плащом и от него исходила какая-то магия, слабая, вероятно магия иллюзий, и теперь, когда чародейка приподнялась, капюшон почти скрыл ее обескровленное лицо, но от меня не скроешься. Легкое движение клюкой и порыв ветра откинул капюшон и уничтожил магию плаща, который оказался вовсе не зеленым — скорее серо-бурым, покрытым пятнами застарелой крови, тленом и гнилью. И в тот же миг вскинулась чародейка, из последних сил выплеснула чары на плащ свой, прежний вид ему возвращая. Что это было? Попыткой скрыть что-либо, или попыткой сохранить остатки достоинства, горделиво вернув себе не менее гордый вид, я не знаю. Но узнать следовало. Снова ветер призвала, сорвала плащ с чародейки, растянула как белье на веревке, вгляделась в истинный вид. Но не обнаружила в том плаще ничего — ни тайных знаков, ни игл сокрытых, ни знаков рунических. Значит, гордость ее поступку причиной была. Молча плащ вернула, молча придала ему прежний вид, да не приняла чародейка, гордо ткань зеленую от себя отбросила.
— Ты сильная, — проговорила, на меня не глядя, — мы… не ожидали.
Могла бы сказать, что часть силы моей ими же и подарена, да не стала. С чародеями лучше лишнего слова не произносить, запомнят, да против тебя же и используют.
— Что это за заклинание было? — и на меня взгляд свой сине-зеленый вскинула, да глядела враждебнее прежнего. — То ли песня, то ли заговор? Откуда у ведуний лесных такие знания? С каких пор?
Промолчала я, все так же на чародейку молча взирая. Но вот что мне интересно стало — Лесную Силушку склонила к идее общего образования всех ведуний ведьма Велимира, что, по сути, была чародейкою, и склонила не просто так. Покуда учили ведуньи, чем подлесок отличается от древостоя, пока законы гостеприимства заучивали — и не заметили, как становимся уязвимыми. Ведь правила и законы враг составлял-придумывал.
— Что это? — продолжила чародейка. — «Я ведьма, Я сила, Я свет, И я здесь»? И речитатив… Ты заворожила меня, ведунья? Заставила поверить, заставила ощутить. И ты знала, что готовится и чем дело кончится. Ты все знала! Иначе как объяснить: «А ты беги, беги как загнанный зверь. Беги скорее, я распахну дверь». Распахнула, значит?
Промолчала я и на этот раз, да взгляд был все такой же пристальный. Чародейка спрашивала не зря. Ей по всему выходит лет около трехсот, такая время даром терять не будет, и спрашивает не из любопытства совсем. Подняла клюку, мигом перенеслась в тело Мудрого ворона — ворон за чародеями наблюдал-следил, и его глазами узрела я, как остановились чародеи, как прислушиваются, словно слова Сирены этой слышат. Так вот в чем дело. Даже брошенная своими, чародейка им верность хранила, сейчас вот информацию из меня вытянуть пыталась настойчиво, ведь она знала — по законам, чародеями же написанным, ведунья на вопрос ответить должна.
«Меж ними связь есть, — сообщила Воде, лешему, ворону Мудрому, коту Ученому и вообще всем, кто слышать мог».
«Застоялись, смотрю, заскучали… Чай на речкобродовом пути повеселее им будет», — мстительный у меня лешенька.
И возможности прислушиваться к словам Сирены у чародеев не осталось — хлынула лавиной вода ледяная горная, да с валунами-каменьями, с рыбой, что с ног сбивала, да брызгами сверх меры одаряла, вот и пришлось им о выживании крепко задуматься, не до разговоров стало.
А я в свое тело вернулась, вновь на чародейку посмотрела.
— Что? — словно прислушиваясь к чему-то отдаленному, да пальцы к виску прижав, прошептала она потрясенно. — Что происходит? Река горная? Откуда в лесу горная река?!
И на меня посмотрела ошарашенно.
Улыбнулась я в ответ.
И только тогда, лишь вот тогда осознала чародейка, что такое Лесная Ведунья. Остолбенела. Словно даже дышать перестала. На меня глядит так, словно вообще впервые увидела, а пальцы прижала к виску с такой силой, что кончики пальцев побелели, но все напрасно. Более, чем напрасно.
«Клюку подержи, — попросила я Водю мысленно».
И сильнее прежнего побледнела чародейка — клюку отдавать кому-то кроме лешего запрещено было, один из главных законов. А я его нарушила. И очередной собиралась нарушить.
— Я ведьма,
Я сила,
Я свет,
И я здесь, — произнесла, взгляда от глаз чародейки не отводя.
Дернулась было та, вновь магию призвать попыталась, зов своим кинула, я почти что расслышала «Заир, ты слышишь меня? Кто-нибудь слышит меня?».
Я слышала.
И плавно двинувшись к чародейке, тихо продолжила, в сознание ее проникая:
— Сражайся, когда теряешь силу.
Взлетай, когда падаешь вниз.
Дыши, когда воздуха нет.
К победе поведет ответ.
Ее глаза вспыхнули зеленью, поглощая магическое заклинание, кое-как, весьма коряво переведенной мной с магического. Вспыхнули и взгляд сделался стеклянным, а потому, когда я опустившись на колено, прижала ладонь к ее щеке, чародейка сопротивляться не смогла. Уже ничего не смогла.
А я закрыла глаза, проникая в ее сознание.
Вспышка! И я вижу план, как наяву вижу — двадцать четыре амулета, да двадцать два по кругу, два в центре, линией разделены, и сила, пространство леса моего Заповедного способная разорвать без усилий. Двадцати четырех амулетов у них не было, но они обошлись и меньшим количеством. Им это удалось.
«Сирена? — отдаленный зов. — Сирена, ты меня слышишь?»
Она слышала. Отзывалась на этот зов всем сердцем, всей своей сутью, всем телом и магией. Словно звал хозяин, господин, повелитель… любимый? Это слово заставило чародейку вздрогнуть, сжаться, попытаться скрыться за чужими чувствами и эмоциями, за чужими жизнями и историями. А она прожила много, очень много жизней, она познала множество историй, она называла детьми тех, кого никогда не рожала, а мужьями тех, кого никогда не любила. Рада, Радуница, Силестия, Элледа, Ханнари, Дана — десятки имен, десятки мужчин, но истинное лишь одно имя. И любила она всегда лишь одного мужчину, того с кем не провела и ночи, годами отдаваясь другим. И все во имя великой цели. Она все, всю себя посвятила цели великой, любовь сокрыв в самых потайных глубинах своего сердца, но любить не переставала никогда.
Из сонма ее воспоминаний меня выдернул вопрос, прозвучавший в моем собственном сердце: «А как проживешь ты сама?». И взгляд синих, как летнее небо перед грозой глаз, на таких почти разных лицах — раб, человек, охранябушка, маг, аспид…
«Веся, случилось что?» — вопрос водяного заставил вернуться к существующему.
Опомнилась я, вернулась к сознанию коллективному, сделала вид, что не ощущаю тревоги лешеньки, что не вижу ухмылки кота Ученого… кто б его разучил бы! Клюку чуть не призвала, для уверенности, но удержалась. Боялась я пользоваться магией леса близ чародейки этой, чувствовала — знает она ее, и ведьмовскую магию знает тоже, от того пользовалась смесью проверенной — немного магии ведьминской, немного ведовской, много сильно искаженной маговской. Смесь работала преотлично.
«Ее жизнь не смотри, а то знаю я тебя и доброту твою, — сообщил Водя. — Смотри план, что делать собирались».
И прижала я вновь ладонь к щеке чародейки, глаза закрыла, да и прошептала всего одно слово:
«План».
А план был не один.
Планов имелось не менее десятка, да все к одному сводились — меня хотели сделать нежитью. Да не полностью, а так чтобы кинулся Водя меня спасать, в Заводь свою увел, в воду окунул… И еще момент открылся один…
«Они не знали, что ты ведунья, — произнес очевидное водяной».