Мама по принуждению (СИ)
— Эй, куда, — доктор тут же толкает его обратно. — Я что сказал можно встать? Тебе постельный режим дня три, в идеале, конечно, пару недель, но я-то тебя знаю. Обильное питье, питание, уход, и это… — он бросает мимолетный взгляд на меня. — Воздержитесь пока.
— Мы не… — тут же возражаю.
— А, да, — Павел будто что-то вспоминает, — я забыл, что ты только родила.
Пока я осознаю смысл его слов, он дальше раздает напутствие Адаму.
— Никаких физических нагрузок. Я помогу перевезти тебя отсюда в спальню, но оттуда — никуда. И без попыток встать, герой, ты слаб после операции и с такой потерей крови.
— Заканчивай, — произносит Адам. — К спальне дойти помоги.
— Дойти? Ну нет. На каталке поедешь.
— Хрена с два!
Адам снова упрямится, упирается руками о кушетку, старается подтянуть тело, а когда ему это удается, тяжело дышит и заваливается на здоровую сторону.
— Придурок.
— Помоги лучше!
Я раздраженно закатываю глаза и отворачиваюсь. Хочу пойти к сыну и забыть все, что здесь видела и слышала, но такой возможности мне не дают. Павел просит помочь с Адамом, и я не могу отказать. Помогаю ему дойти до второго этажа и лечь на постель.
— Рана открылась снова, — комментирует Павел.
— Я три дня полежу. Обещаю.
— Надеюсь. На вот, скажи своим, чтобы все купили, и пей. Перевязки умеешь делать? — а это уже мне.
— Я сам, — отрезает Адам. — Ангелина, можешь идти к себе.
Я киваю и спешу скрыться за дверью, пока меня снова не взяли в оборот. Хочется просто отдохнуть, закрыть глаза и представить, что ничего из этого всего не было: ни ранения, ни моего участия в перевязках — ни-че-го!
Я едва дохожу до двери своей спальни, распахиваю ее и под удивленный взгляд Елены Эдуардовны направляюсь в душ — смыть с себя сегодняшний день.
Под струями теплой воды думаю о том, куда, а точнее, к кому я попала? Кто этот мужчина, что решил заплатить за меня столько денег, а спустя пару дней приехал с серьезным ранением? Не грозит ли нам всем опасность? И пусть в доме около десятка вооруженных охранников, я боюсь.
Когда выхожу в комнату, Родион хнычет, а няня готовит смесь.
— Не нужно, я покормлю его, — улыбаюсь ей сквозь растерянность и страх, подхожу к малышу, прижимаю его к своей груди, окутываю теплом.
За считанные секунды он успокаивается, начинает есть и смешно причмокивает губами. Я засматриваюсь на эту картину и улыбаюсь уже искренне, правда, тут же натыкаюсь на любопытный взгляд Елены Эдуардовны. Естественно, я не могу ей рассказать, что произошло, поэтому пытаюсь отвлечь ее.
— Расскажете, как себя вел Родион?
— Замечательно, мы один раз покушали, я его поразвлекала на руках, потому что он хныкал и все, остальное время он спал. А вы как? Пришли такой бледной, будто покойника увидели.
Не говорить же ей, что практически так и было. Лишь киваю и пожимаю плечами.
— У нас был непростой разговор с мужем, — решаю слукавить, чтобы не говорить правду.
Кажется, женщина верит, потому что больше ни о чем не спрашивает. Я же заканчиваю кормление Родиона и понимаю, что тоже проголодалась. Так как прислугу всю отпустили, видимо, придется что-то приготовить самой. Разобраться бы, где здесь кухня.
— Я отойду приготовлю еду, — произношу, оставляя сына на няню. — Прислугу мы отпустили, поэтому…
— Идите-идите, не волнуйтесь.
Я благодарно киваю и выхожу из комнаты. Когда прохожу мимо комнаты Адама, невольно замедляю шаг и прислушиваюсь. Убедившись, что ему не больно, иду дальше, спускаюсь вниз и натыкаюсь на Машу с Дашей. Они сидят в гостиной за столом и что-то рисуют на листочках.
— Простите, — тут же спохватывается Анна Павловна. — Я не смогла ее удержать в комнате, она решительно захотела вниз.
— Ничего страшного. Девочке не пора домой?
— Видимо, да, — кивает няня. — Я попрошу кого-то из охраны отвести ее.
Девочки настолько увлечены рисованием, что вовсе не замечают, как я прохожу мимо них. Попав на кухню, осматриваюсь. Здесь убрано и чисто, будто прислугу не заставили бросить работу сию же минуту. Плита сверкает чистотой, на столешницах нет и крошки. Даже мусорного пакета и того нет. Идеально до ужаса.
Мои ожидания оказываются напрасными: холодильник забит едой. На первой полке салат из свежих овощей, запеченное мясо по-французски и десерт тирамису. Мой взгляд опускается ниже, и я вижу куриный бульон. Почему-то сразу думаю об Адаме, правда, тут же отбрасываю эту мысль. Еще чего. Хватило того, что я вообще помогла ему после всего того, что он сделал и в какое положение поставил перед Машей.
Решительно закрываю холодильник и иду в гостиную, чтобы предложить поесть Маше, но когда выхожу, ее уже нет. Я вздыхаю и поднимаюсь на второй этаж, предлагаю Маше пообедать, но она оказывается сытой: ее покормила няня.
— У меня сейчас будут занятия, — гордо сообщает она. — Я приду к Лоди позже.
— Конечно, малыш.
Я выхожу в коридор и, чтобы не есть в одиночестве, иду за Еленой Эдуардовной. У двери Адама снова останавливаюсь, прислушиваюсь и корю себя за то, что меня мучает совесть. Вместо того, чтобы злиться на него за все, думаю о том, что ему некому принести поесть. Вся прислуга придет завтра, да и то я не уверена, что он позволит кому-то остаться, раз уж никто не должен знать о случившемся.
Несколько минут шагаю под его дверью туда-сюда, останавливаюсь, чтобы постучать, но снова не решаюсь. Кажется, моей совести пора ставить памятник, потому что именно она толкает меня внутрь. Я тихо открываю дверь и захожу в комнату, где царит полумрак. Мои глаза едва привыкают к темному освещению, когда я слышу:
— Не ожидал, что ты придешь.
— Я хотела спросить… то есть, врач сказал… — я почему-то запинаюсь, не зная, как объяснить свой приход. — Тебе нужно поесть, а в холодильнике я обнаружила куриный бульон, тебе принести?
Я едва фокусирую взгляд на темном силуэте Адама, который лежит на кровати. Когда взгляд привыкает к темноте, я вижу, что он накрыт теплым одеялом, рядом стоит вода, а у кровати валяется коробка, а около нее — блистеры с таблетками.
— Тебе плохо?
— У меня температура, — произносит и тут же замолкает, будто жалея о том, что сказал.
Я же даже в темноте различаю злой блеск его глаз и стиснутые зубы.
Он злится на себя за беспомощность и на меня за то, что вижу его таким. Только сейчас понимаю, какой Адам упрямый и гордый. Даже при смерти не попросит помощи у другого, тем более у женщины, не покажет слабость, делая из себя героя.
— Давай я, — делаю шаг к нему, но его властный раздраженный голос останавливает меня.
— Я не нуждаюсь в помощи, иди к себе!
Глава 23
Громко хлопнув дверью, выхожу в коридор. Почему-то хочется заплакать, хотя я сама не знаю, в чем причина такого желания. Наверное, после родов гормональный фон все еще не в порядке. И это мешает. Заставляет поступать неправильно и говорить то, что не должна.
Закрыв дверь, останавливаюсь и чертыхаюсь себе под нос, потому что даже после того, как меня открыто послали, я ощущаю вину и желание помочь. Сжимаю руки в кулаки, до боли впиваясь ногтями в ладони и иду на кухню.
Не хочет помощи — черт с ним!
Пусть изматывает свой организм, мне-то что.
Убеждая себя в этом, спускаюсь на кухню, открываю холодильник, достаю оттуда мясо и салат, аккуратно насыпаю в тарелку, а когда кладу контейнера обратно, взгляд натыкается на бульон.
Резко захлопываю дверцу и отворачиваюсь, правда, аппетит куда-то пропадает. Вместо этого начинаю открывать тумбочки и искать столик для завтраков. Наверное, я с ума сошла, потому что, найдя его, складываю туда свой обед, а после иду разогревать бульон. Когда все готово, ставлю на столик тарелку с горячим супом, приборы, соль на всякий случай, и салфетки.