Выстрелы с той стороны (СИ)
Вот эта…
Ампула щелкает в гнезде инъектора, сжатый воздух шипит, выжимая адреналин в вену, сереющие губы мальчика обретают более-менее нормальный цвет.
— Что с ним?
— Пока я вижу только пороховой ожог и довольно приличный ушиб, — Вик накладывает медицинскую салфетку, опускает задранную майку напарника, застегивает прожженную куртку. — Ты. Должен. Был. Стрелять. Сразу.
— Он. Бы. Ушел, — так же отрывисто шепчет мальчик.
— И черт с ним! — рычит Саша из-за руля. — Приоритеты у нас другие. Твоя жизнь стоит дороже, чем наш покой.
— Это мне решать.
— Нет, братец, — резко говорит Саша. — Пока Ростбиф твой "папа", это решать ему.
— Мы не на задании, — вяло возражает юноша. Эйфория прошла, осталась просто боль.
Инъектор снова шипит, на этот раз впрыскивая в кровь раствор глюкозы.
— Выкинешь такое на задании — отстраню навсегда, — Виктор поворачивается к Саше. — Вон подходящий мусорный бак, снитчей нет. Лида, тебя не затруднит…?
— Нисколько, — она вымучивает улыбку, поднимает с пола тяжелый пакет и, когда Саша притормаживает у мусорного бака, выбрасывает пакет туда. В отделение для органических отходов.
Через пять минут машина останавливается у Площади Восстания.
Саша вынимает из багажника чемоданы.
Мальчик перебирается на переднее сиденье.
Вик — за руль.
Ничего не случилось. Просто друзья подбросили до вокзала пару, которая отправляется в свадебное путешествие.
______________________
[1] Японский политический деятель XIX века. Сторонник модернизации страны, создатель первого японского торгового картеля. Вдохновитель роялистского антисёгунского альянса княжеств Сацума и Тёсю. Автор проекта мирной передачи власти от сёгуна к императору — т. н. "Восьми статей". «Вот идет Рёма» — исторический роман Сиба Рётаро.
[2] «Шнарант» — на идиш «босяк», «попрошайка». Заимствовано в украинский со значением «разгильдяй», «авантюрист».
Глава 1. НЕБЕСНАЯ СПРАВЕДЛИВОСТЬ
Ipsa se fraus, etiamsi initio cautior fuerit, detegit[1].
Тит Ливий
Лех Курась, псевдо Юпитер, вёл на удивление размеренную жизнь. Как "хозяин" транспортного узла, он был "на свету", то есть жил легально и даже по настоящим документам. Агентство по торговле недвижимостью было отличным самоокупающимся прикрытием: у Курася на балансе всё время находилось около полутора десятков пустых квартир в разных концах Европы. Квартиры ожидала перепродажа, и в них можно было поселить кого угодно на недолгий срок, а когда возникнет опасность — перебросить.
Всё поведение этого худощавого шатена сорока пяти лет сигналило: вот он я — чист, непорочен и весь на виду. Антон многого не знал о работе оперативников подполья — впрочем, работа оперативников СБ, наверное, ничем не отличалась. Но главное, чего он не предполагал — это непроходимой скуки. Они следили за Курасем несколько дней, выясняя его расписание, и это было все равно что несколько дней смотреть на часы, сверяя работу механизма. Рутина.
— Обычное средство борьбы с наблюдением, — сказал Эней, когда Антон ему пожаловался. — Для стационарников. Все свои нелегальные действия вписать в деловой день. Чтобы снаружи не разобрать было, что тут что — и есть ли вообще что-то. Ещё устоявшиеся привычки хороши. У Юпитера давно всё налажено — его текущие контакты мы так не засечем. Но для того, чтобы понять, что он задёргался, нужно знать, как он ведёт себя, когда не дергается.
Он подумал и добавил:
— Знаешь, как называется оперативник, который следует стандартным схемам? Мертвец. Точно так же называется оперативник, который стандартных схем не знает.
Но для того, чтобы понять, что сделает идеальный механизм, когда в него попадет песчинка, нужно было незаметно подсунуть в этот механизм датчик. С рабочим узлом связи оказалось просто: огромный офисный комплекс на Малаховской убирали в 7-30 и 19–30 две смены уборщиков. Жёлтую форму попросту купили в магазине спецодежды, эмблемы срисовали и под трафарет набили акриловой краской — если присмотреться, видно, что не термопечать, но кто будет присматриваться? В рабочее время офис не охранялся, так что Игорь с Антоном совершенно спокойно в утренние часы уборки зашли, поставили на стационарный узел связи микрофон и вышли. Труднее было прицепить "жука" самому Курасю: тот наверняка проверялся. В "кладе имени Ростбифа-Каспера" были подходящие "клопы" — достаточно слабые, чтобы стандартные сканеры их попросту не заметили. Но такие "клопы" требовали, чтобы приемник находился очень близко. А главное — при тщательной проверке их все равно обнаруживали, поэтому подсадка непосредственно на Курася предполагала или снятие "клопа" в течение дня, или переход к решительным действиям в том же промежутке времени.
Сама подсадка прошла как по нотам: в кафе офисного комплекса, где господин Курась каждый день ровно с 16–40 до 17–00 то ли полдничал, то ли ужинал, в очередь к кассе за ним встал долговязый молодой человек, судя по надписям на цветастой майке — немецкий мототурист. Курась еще и рассчитаться не успел, как его пиджак оказался оборудован "жуком". Теперь оставалось только пролететь над гнездом и уронить туда кукушкино яйцо.
— Ну что ж, пускай;
В том и забава, чтобы землекопа
Взорвать его же миной; плохо будет,
Коль я не вроюсь глубже их аршином,
Чтоб их пустить к луне; есть прелесть в том,
Когда две хитрости столкнутся лбом! — распевал юный техник, налаживая качество звука в маленьком фургончике какой-то цветоводческой фирмы, сдававшей в неходкие дни лишние грузовики в прокат. Надо ли говорить, что Антон любил Шекспира?
Оставалась опасность, что Курась проверит пиджак — у него могла быть и такая привычка. Поэтому Эней собирался звонить почти сразу же по выходе Курася из кафе, чтобы не дать ему времени и заставить действовать быстро. Загвоздка была только в одном: Антон не знал польского языка. Он понимал, что ему говорят Малгожата, Хеллбой и Стах, потому что они, обращаясь к нему, артикулировали четко и раздельно. А когда с Антоном заговаривал на улице случайный поляк, ему оставалось только "пшепрашивать". Поэтому разговор Энея с Курасем он слушал в компании Малгожаты и Игоря, которые должны были, если что, объяснить ему все на пальцах.
— Курась слуха, — сказал голос до того респектабельный, что обладателя хоть в парламент избирай. Впрочем, зачем образованному человеку со своим делом заниматься такими глупостями как политика?
— Пшепрашам, — сказал в другое ухо голос Энея. — Пшиехали джишь з Кресув.
Несколько секунд Курась переваривал информацию.
— Чи пан хчял бы вынаёнчь локаль?
— Квартиру? — спросил Антон. Игорь кивнул.
— Так, — сказал Эней. — Мало мешкание в Варшаве, таньо, на бжегу Вислы.
— Что такое таньо? — спросил Антон.
Слово было знакомым, но значение — неизвестным.
— За мало деньги, — сказала Малгожата.
— Мамы тако, — произнес Курась. — Чи може пан почекачь до завтра, же бы я показалем бым?
— Не, — быстро ответил Эней. — Тераз, як пан бендже ласкавы. Муй ойчец хчял вынаёнчь тераз.
Курась снова выдал паузу.
— То гды и кеды пан хце вызначичь споткание? — спросил он наконец.
Малгожата показала руками — встретиться. Антон кивнул.
— Чекам ту, в галерее, в кавярни. Кды бы пан дал рады пшийшчь тераз…
— Бендом за хвыле[2], — бархатно пророкотал Юпитер и отключил микрофон.
Ойчец… Курась снял наушник и посмотрел на него, словно тот только что превращался в скорпиона. Отец. Значит, все опять враньё и Михал опять жив. Михал жив, и Михал очень захочет знать, как так вышло, что безпека нашла их за два дня. И как так вышло, что безпека была уверена, что это именно он. Настолько уверена, что отрапортовала об успехе, не дождавшись результатов анализа. Курася передёрнуло. Но… но он позвонил мне, а не пришел. Значит, он верит мне, а если и подозревает, то небольше, чем прочих. И почему звонил не сам Михал, а этот его приемыш? Нет, нужно пойти и поговорить.