Несгибаемый (СИ)

Его приговор.
Застонав, Эрик опустил руку, которую сжал в кулак. Да, так было лучше для всех. Так было бы лучше, прежде всего, для Клэр, которая теперь смотрела на него с такой нежностью, что болело сердце. Во время перевязок касалась его с такой неприкрытой лаской, что сердце его таяло, а потом наполнялось таким несокрушимым желанием, что он начинал задыхаться. Желанием, которое сводило с ума. Желанием, которое он больше не мог контролировать. Желанием, которому не могли помешать даже демоны прошлого!
Черт! Он должен был следовать первоначальному плану, чтобы вернуть ей всё то, что отнял. Поэтому обязан был как можно скорее подняться с проклятой постели, в которой так долго залежался.
На пятый день после ранения, который пришелся на третий день после его пробуждения, Эрик кое-как побрился с помощью Тони, который принес ему все бритвенные принадлежности, а потом попытался подняться. И хотя Клэр не было рядом, он всё же не смог этого сделать, потому что организм был еще слишком слаб. Зато на следующий день, когда с плеча сняли большую часть повязки и рукой стало возможно шевелить более свободно, он смог подняться, а еще через день прошелся по своей комнате.
На этот раз Клэр это увидела, но он остановил ее у самого порога своей комнаты, понимая, что не вынесет, если она приблизится к нему. Теперь, когда она стала относиться к нему с пугающим дружелюбием, заботой и каким-то странным пониманием, он боялся не устоять перед ней. Знал совершенно точно, что если она снова посмотрит на него своими нежными темно-золотистыми глазами, он… он пошлет всё к черту и… и навсегда разрушит ее жизнь.
И никогда не позволит музыке вернуться к ней.
А этого он не смог сделать. Как бы отчаянно его сердце не рвалось к ней.
Черт побери всё на свете, он ведь никогда ничего не просил у жизни. Ему было достаточно того, чем он занимался. Любимое дело, которому он отдал всю свою сознательную жизнь. У него… и отношений не было потому, что он не искал их, погрузившись в свою работу. Да, он иногда приходил туда, где на короткое мгновение находил забвение, но никогда не задерживался там. А последний раз, когда он был там… Это было так давно, почти три года назад. События в стране настолько захватили его, что он не мог думать ни о чем. Да и не хотел ничего, а после того, как ему удалось сбежать из плена, после событий, которые перевернули его жизнь, ни о чем подобном не было больше речи.
Пока он не встретил Клэр.
Он даже не думал, что сможет позволить своему телу испытать то, что ввергало его в глубочайший ужас. Но Клэр… она обернула всё это тем, без чего он не мог уже жизнь.
Без чего он должен был прожить остаток жизни, потому что обязан был освободить ее от себя.
Поэтому Эрик прикладывал нечеловеческие усилия для того, чтобы поправиться.
На десятый день с момента пребывания в Пембертоне и на седьмой день после своего пробуждения Эрик смог спуститься в грандиозный сад поместья вместе с Тони, который присел рядом с ним на кованой скамье. Спроектированный с невероятной точностью, засаженный всевозможными цветами, сад столь гармонично сливался с окружающей природой, что захватывало дух.
— Я написал твоему отцу и сообщил, что вы гостите у нас, — заговорил Тони, глядя на мрачное лицо Эрика.
Эрик оторвал взгляд от ярких цветов, которые почти ослепляли из-за прямых лучей дневного солнца, и посмотрел, наконец, на Тони.
— Надеюсь, ты не писал о том, что на нас напали? — Опустив голову, он взглянул на свои пальцы, которые медленно сжались в железный кулак. — Им ни к чему волноваться за меня еще и на этот раз. Всё ведь обошлось.
— Ты должен быть осторожнее.
— Я знаю.
Теперь, когда с ним была Клэр, он должен был быть не просто осторожен. Он должен был убедиться в том, что довезет ее до места в целости и сохранности.
— Я могу дать тебе еще людей, которые помогут…
Эрик быстро покачал головой.
— Нет. Это привлечет к нам ненужное внимание. К тому же до границы… — У него перехватило в горле. Эрик на мгновение закрыл глаза, не в состоянии говорить об этом, но даже если бы он не произнес роковые слова, от правды никуда невозможно было деться. — До границы всего день езды.
 
Тони тяжело вздохнул. В его золотистых глазах таилось беспокойство.
— Ты уверен в том, что делаешь, Эрик?
Тони был единственным человеком, который после отца знал, куда они на самом деле держали путь. Эрик не собирался говорить ему об этом, но никак не мог написать письмо раненой рукой. Ему пришлось обратиться к Тони еще и потому, что он должен был попросить его еще об одном одолжении.
— Если… если со мной что-то случится, пообещай, что поможешь ей добраться до Эдинбурга.
— Я даже не хочу об этом думать! — грозно произнес Тони, стукнув кулаком по колену. — Как ты можешь такое говорить?
Его враги могли прятаться за каждым кустом. Как он мог рисковать благополучием Клэр, когда осталось ехать совсем немного?
Тяжело дыша, Эрик повернул голову и заметил газету, которую сжимал в руке Тони.
— Это «Таймс»? — спросил он, не в состоянии больше продолжить невыносимый разговор. И внезапно заметил заголовок от 7 июня 1832 года, который невозможно было не заметить. — Там написано?..
Он не смог договорить, потрясённо глядя на газету, которую Тони медленно протянул ему и сокрушенно покачал головой.
— Сегодня король подписал закон. Тяжелый удар уже то, что к государственной службе и в парламент допустили католиков, а теперь виги допустили к правлению страной и буржуазию. Надеюсь, это не обернется очередной катастрофой. — Он с беспокойством посмотрел на Эрика и добавил: — Палата Общин убедила его подписать закон… без твоих поправок. Мне очень жаль, Эрик.
Эрик так и не взял в руки газету. Ему ни к чему было читать о том, что больше ни при каких обстоятельствах не должно было войти в его жизнь. Он лишь просил короля доработать закон, чтобы не лишить простой народ истинных прав на голос, который им обещали, но который, Эрик был уверен, вряд ли будет позволен им, учитывая амбициозные настрои тех, кто на самом деле желал получить эту власть. Будь всё проклято, но даже его лишения и разрушенная жизнь не стали уроком для короля, который вероятно стремился как можно скорее избавить себя от тягот этого закона.
Закон, ради которого искалечили его жизнь так, что он едва не умер. Лорды же, которых он уговаривал доработать и принять закон, чтобы не стало слишком поздно, спрятались в своих домах и выжидали, гадая, кому еще придется заплатить, чтобы закон был подписан. Они не пошевелили и пальцем, чтобы помочь ему, когда напали на его дом. Только Тони, отец Клэр и его собственный отец пытались отыскать его.
И вот теперь, когда Эрику стало все равно, что сделают с поправками и примут ли этот закон, его все же приняли. Приняли без доработок тогда, когда он даже под страшными пытками не написал королю и не попросил его о милости. Даже когда мадам Бова доводила его до исступления, сжимая холодными железными тисками невообразимо чувствительное место, и удерживала его так до тех пор, пока он не согласится написать письмо. Эрик думал, что когда-нибудь точно свихнется или умрет от боли, но когда этого так и не произошло, он понял, что единственный выход для него — постараться побороть боль, а не сопротивляться пыткам. Он сделал всё, чтобы стать бесчувственным. Ко всему.
Но однажды он кое-что почувствовал. Почувствовал Клэр…
Почувствовал то единственное, что совсем скоро исчезнет из его жизни.
Он действительно не собирался больше возвращаться в политику. Эрик не представлял, чем будет заниматься. И уж тем более не представлял, что станет делать, когда и Клэр уйдет из его жизни…
 
Какой-то леденящий холод сжал все его внутренности, заставив оцепенеть от ужаса. Он всё смотрел на газету, понимая, что должен ощутить обжигающую боль, там, где билось его сердце. Но боли не было. Не было больше ничего. На этот раз зияющая, разрушительная пустота собиралась поглотить его, и он… он не имел больше сил противостоять или остановить это.