Несгибаемый (СИ)

Эрик не мог дышать до тех пор, пока воздух не вышел из него скорбным шепотом:
— Есть.
Глаза ее потемнели. Клэр еще ближе подалась вперед.
— Какая? — молвила она жадно, будто готовая принять от него всё, что он пожелает дать ей.
У него закружилась голова. От того, что она продолжала делать.
— Ты знаешь… Я говорил тебе о ней.
Глаза ее ошеломленно расширились. Рука ее застыла на его носе.
— Да? Но… я бы такое запомнила. Такое нельзя забыть. — Она вдруг убрала от его лица свою руку, опустила голову и печально добавила: — Ты ведь не забыл мои…
Эрик потянулся к ней и, мягко взяв ее за подбородок, повернул ее лицо к себе, потрясенный тем, что она понимала это. Знала, что он украсил собор и посылал ей завтраки не просто так.
— Не забыл…
«Как я могу забыть такое?»
— А мне… почему мне не хочешь рассказать о своих?
Она смотрела на него с такой грустью, что запросто могла бы разбить ему сердце.
— Тебе нужно отдыхать. Ты устала.
Она медленно покачала головой.
— Постой, — прошептала она, снова схватив его за руку так, будто боялась, что он уйдет.
Мог ли Эрик представить себе такое? Чтобы Клэр была не в состоянии отпустить его?
— Что тебя тревожит?
Вместо ответа она снова потянулась к нему. Эрик сидел перед ней, едва живой, когда она снова коснулась его щеки, а потом осторожно провела своими пальцами по его носу. С такой удивительной лаской, что он испытал почти невыносимое желание зарыться лицом ей в ладошку.
— У тебя замечательный нос. Тебе наверно было больно, когда он сломался?
Эрик не мог перестать смотреть на нее, вспомнив ее слова, сказанные хозяйке «Маркиза», когда он приближался тогда к ней. Когда его пьяная жена подумала защитить его нос! Подумала сделать то, что никогда не должна была делать!
— Больно? — едва дыша молвил он. — Я… я не помню…
— Нав-верняка, было больно, — говорила она тем самым тягучим голосом, вызывая столь сокровенные и далекие воспоминания. — Я помню, как тебе было неп-приятно вспоминать об этом. Думаю, тебе следует запомнить что-то приятное, чтобы сгладить неприятное.
О Господи! Она помнила их разговор на прогулке! Помнила, о чем они говорили! Сохранила эти воспоминания и пронесла через всю ту боль, которую он заставил её испытать.
— О чем ты говоришь?
— Тебе ведь приходилось чихать в ту пору? Это было… Наверняка было больно. Но и забавно… Признайся, разве я не права?
Эрик внезапно вспомнил, как действительно чихал, пока заживал его нос. И мало того, что это было больно. Он всегда полагал, что это самое худшее наказание в его жизни. И самое забавное!
Пугающая нежность сжимала ему сердце, пока он смотрел на свою жену. И внезапно понял, что напуган. Напуган почти до смерти тем, что позволил себе остаться рядом с ней. И снова увидеть ту самую Клэр, которая играла на рояле его отца. Которая гуляла с ним в парке, танцевала на вечере своего дяди… Клэр, к которой он мог бы привязаться еще больше.
Клэр, которую у него не было сил отпустить. Даже сейчас.
— Кажется, ты права, — сделав над собой усилие, произнес Эрик, ощущая поглаживания ее пальчиков. Мысленно умоляя ее не убирать от себя руку, которая заставляла его сердце биться так, как оно никогда прежде не билось. И никогда не забьется вновь, когда она уйдет. — Это было очень забавно.
Она подалась еще чуточку ближе. Так, что от ее близости мурашки побежали по спине. Ее лицо оказалось так мучительно близко, что он видел даже золотистые крапинки в ее волшебных темно-золотистых глазах. А еще, он не мог перестать смотреть на слегка раскрытые губы, которых мечтал коснуться еще хоть бы раз. Губы, которые никогда добровольно не прижмутся к нему.
— У тебя замечательный нос, — пробормотала она, пристально глядя на него. — Самый необычный нос самого необычного человека.
Она даже не представляла, что сидела перед ним и спокойно переворачивала ему всю душу своими словами, одним своим прикосновением…
— Клэр, — прошептал он, умирая от желания обнять ее, прижать к себе и забыть о том, что она не принадлежит ему.
 
И словно всего этого было мало, она вдруг взяла его лицо в свои ладони.
— Эрик? — прошептала она, словно бы хотела что-то сказать ему. Что-то важное.
— Да? — молвил он, задыхаясь.
Она закрыла глаза и привалилась к нему свои лбом. Эрик так хорошо чувствовал ее, чувствовал запах ландышей и пачули, ее теплое дыхание, что задрожал вновь.
— Эрик… Эрик… — бормотала она, так ничего и не сказав, только лишь обжигая его своим теплым дыханием.
Было выше сил сдерживать себя. Эрик обнял ее за худенькие плечи свободной рукой, притянул к своей груди, в которой буквально все переворачивалось вверх дном, и держал ее так до тех пор, пока не понял, что она засыпает. Уставшая и истощенная. Он должен был отпустить ее, ведь она нуждалась в отдыхе. И все же он не мог побороть панику от того, что если это сделает, мир снова обрушится на него.
— Тебе… тебе нужно спать, — прошептал он больше для себя, чем для нее, а потом с величайшей осторожностью опустил ее на подушки. Она легла с закрытыми глазами и было понятно, что она уже спит. — Клэр…
Высвободив руку из-под ее головы, он не удержался и, погладив нежную кожу ее щеки, осторожно заправил за ушко шелковистую прядь золотистых волос. Она даже не пошевелилась. Его жена. На одно кроткое мгновение ему было позволено обнять ее и прижать к своей груди. Она сама прильнула к нему так, что он поверил, будто на одну короткую вечность она принадлежала ему. Будто он был нужен ей…
Ее удивительная красота сочеталась с удивительной красотой души, которые в итоге и сокрушили его. Настолько, что он уже не представлял, что будет делать без нее. Без того, что заставляла его чувствовать Клэр.
— Почему ты женился на мне? — внезапно раздался ее хриплый голос. — Почему хочешь отдать другому?
Она никогда не поймет. И не захочет понять, почему он женился на ней.
И уж тем более, почему он хотел отдать ее другому. Он не хотел, но должен был, потому что у него не было выбора. Как однажды без выбора он оставил ее.
Эрик снова погладил ее по щеке. На этот раз она пошевелилась и, не открывая глаза, повернула лицо в сторону его руки, будто ища его. Эрик не мог больше сидеть рядом с ней.
Его чувства к ней перерастали в нечто иное, опасное, такое глубокое, что нельзя будет потом отпустить. То, как его тянуло к ней, влечение, которое он запрещал себе испытывать к ней, усиливалось настолько, что в самый неожиданный момент могло поглотить его. И воскресить прежние кошмары. Чего он боялся больше всего на свете.
Тяжело дыша, он встал, чтобы укрыть ее одеялом. А потом потрясенно застыл, когда увидел ее левую руку. Руку, которую прежде никогда не замечал, поэтому не замечал того, что было на ней.
Его обручальное кольцо!
Кольцо, которое со слезами на глазах дала ему мать в тот же вечер, когда он приехал сообщить им, что собирается жениться на дочери маркиза Куинсберри. Это было фамильное кольцо рода Уортонов, всех герцогов Рочестерских, которое передавалось из поколения в поколение. Кольцо было отдано его бабушке матерью его деда, когда тот женился. Бабушка хранила кольцо до тех пор, пока не передала кольцо своему сыну, отцу Эрика, когда тот собрался жениться. Лидия берегла кольцо до того дня, когда смогла отдать его своему старшему сыну, своему первенцу. И Эрик догадывался, что на самом деле испытывала его мать, когда вручила ему это кольцо. Особенно после всего, что произошло с ним.
Красивое золотое кольцо с аккуратным бриллиантом по центру, обрамленным двенадцатью мелкими рубинами, камнями судьбы, камнями монархии. Рубин, который достался основателю их рода от самого Черного Принца Эдуарда, когда принц за помощь королю Кастилии получил в качестве вознаграждения особенный рубин. Рубин, который был вставлен в Корону Британской Империи. По преданию считалось, что был один рубин, но их было два. Второй долго хранился в резиденции всех предков Эрика, где сейчас жил его дед, герцог Рочестерский, пока однажды во время ограбления рубин не раскололся. Тогда останки аккуратно распилили на двенадцать частей и вставили в фамильное кольцо.