Эвис: Заговорщик (СИ)

— Пресветлая, как же здорово чувствовать себя человеком, а не вещью…
…Вэйлька проснулась сама чуть более чем за половину стражи до рассвета. Снова прильнула ко мне, ушла в себя на двадцать ударов сердца и удовлетворенно заключила:
— С ума сойти, раны затягиваются куда быстрее, чем я могла себе представить в самых смелых мечтах — по моим ощущениям, дней через пять-шесть вы сможете начать нормально тренироваться!
— Спасибо! — поблагодарил ее я, а затем задал ей первый из того доброго десятка вопросов, которые мучили меня с момента пробуждения: — Скажи, а когда ты лечишь свою маму, чувствуешь то же самое?
Девушка, успевшая слезть с кровати, встать и натянуть рубашку, расстроено опустила уголки губ:
— К сожалению, нет. Если использовать все ту же аналогию с мечом, то с мамой я отрабатываю связку с оружием, которое для меня слишком тяжелое и которое взято в руки впервые. Прошлой ночью, начав вас лечить, я почувствовала, что держу в руке с клинок, привычный с детства. А сегодня упивалась боем с мечом, который был частью меня!
— Но почему⁈ — удивился я. — Ведь ты любишь маму, а она тебя…
Девушка подошла к двери, расстроено пожала плечами и в сердцах рванула засов в сторону:
— Понятия не имею! А опыта у меня немного — я лечила только ее и вас…
…Смена «стражника» от души повеселила: мелкая, вломившаяся в спальню в обычное для себя время, первым делом оценила выражение лица моей «сиделки». И, таким хитрым способом удостоверившись, что со мной все, по крайней мере, неплохо, засияла:
— Доброе утро, Нейл, привет, Вэйль! Ужасно рада вас видеть!
Судя по всему, эмоции, которые в этот момент Алька испытывала к хейзеррке, были очень теплыми, так как Дарующая не просто улыбнулась ей в ответ, но и ласково провела ладошкой по плечу «сменщицы»:
— Привет! Я тоже очень рада тебя видеть!
Впрочем, эмоции, испытываемые мелкой, не мешали ей помнить о том, что мне, раненому, требуется особо заботливый уход: ответив радостной улыбкой на прикосновение Дарующей, она сразу же метнулась ко мне. Убедилась в том, что и бинты, и постельное белье свежие, проверила, полон ли кувшин, стоящий на табурете, а затем кинула красноречивый взгляд под кровать.
Видимо, Вэйлька сочла ее поведение совершенно нормальным, так как комментировала каждый взгляд. Причем не без ноток гордости в голосе:
— Бинты сменила, простыню перестелила, взвар принесла, а горшок опорожнила и ополоснула…
Когда Дарующая удалилась, плотно прикрыв за собой дверь, Алька потрогала мой лоб, пощупала запястье, смешно морща лоб и прислушиваясь к биению жизни в жилах, а затем принялась терзать вопросами типа «не знобило ли вас во сне». Убедившись, что я иду на поправку и в ближайшее время точно не умру, она окончательно успокоилась и, прислонившись плечом к столбику балдахина, радостно сообщила, что сегодня, скорее всего, Майра разрешит мне понемногу ходить.
Услышав эти слова, я мысленно усмехнулся, так как уже получил такое разрешение напрямую от главного лекаря и сильнейшей Дарующей рода. Но расстраивать девушку не стал, поэтому «обрадовался». Потом Алька кинула взгляд за окно, вспомнила о том, что пропадет и сегодняшняя тренировка, и рассказала, что вечером, перед тем как лечь спать, добросовестно позанималась в их с Тиной гостиной.
Я ее похвалил. Расспросил, что именно она делала, и дал пару не особенно нужных, но ожидаемых советов. А потом с интересом уставился девушке в глаза:
— И чего это мы все еще стоим?
Алька отклеилась от столбика и сместилась чуть ближе к стене, чтобы мне, лежащему на животе, было удобнее на нее смотреть:
— Я хочу научиться двигаться так же, как Майра! С чего мне надо начинать?
Я задумчиво посмотрел на нее и мысленно схватился за голову, ибо считал, что моей заслуги в преображении Майры было очень немного. Да, тогда, в бане, пытаясь вытащить девушку из омута отчаяния, в котором она тонула из-за носа, сломанного в третий раз, я действительно помог увидеть себя со стороны. Ну, и потом при любом удобном случае старался добавлять ей уверенности в себе, напоминать о своем отношении и о новом статусе благородной. Но пластику движений я не менял — она была ее собственной.
 
Одновременно с этим я понимал и то, что Алька слепо верит и мне, и Майре. То есть, уверена, что я могу помочь, а значит, любую мою попытку объяснить истинное положение дел может принять за нежелание. И либо расстроиться, либо потерять веру в себя.
— Давай сначала немного поговорим, ладно? — предложил я и легонько шлепнул правой ладонью рядом с собой.
Девушка мгновенно оказалась на кровати, и взглядом, полным ожидания, уставилась на меня. Само собой, не забыв вцепиться в руку.
— Каждый возраст, который мы проживаем от рождения и до смерти, хорош чем-то своим. Детство радует новизной мира, возможностью постигать его тайны и создавать себя с помощью родителей. Юность — первыми самостоятельными шагами и ощущением гордости за опыт, полученный без посторонней помощи. Молодость — уже обретенной уверенностью в себе и так далее. Согласна?
— С тем, что касалось детства и юности — да. А дальше не знаю, так как молодой, зрелой и пожилой еще не была! — хихикнула она.
— Я тоже не был, просто повторяю слова отца. Так вот, мне кажется, что торопиться перепрыгивать через ступеньки этого пути не стоит. Ибо шаг вперед одновременно означает отказ от возможности испытать то, чем ты мог наслаждаться, оставаясь на месте. Скажем, когда я потерял родителей и был вынужден взвалить на себя ответственность за пусть и небольшой, но Старший род, мне стало не до игр и развлечений…
Слава Пресветлой, девушка и в этот раз слушала не разумом, а душой. То есть, пропускала каждое слово через свое сердце, пыталась примерять мои мысли к себе и не торопилась делать выводы.
— Майра чуть старше тебя, но уже перешагнула тоненькую грань между юной девушкой и молодой женщиной. И дело даже не в разнице в годах — просто ей пришлось принимать несколько очень тяжелых решений. В результате, одновременно с вынужденной сменой «ступеньки» изменились и ее внутренние ощущения: она окончательно перестала чувствовать себя юной и к этому привыкла.
— Ну да, даже когда Майра дурачится, она кажется мне старше… — согласилась мелкая.
— Вы и со стороны выглядите по-разному. В тебе больше непосредственности, восторженности и наивной чистоты. В ней — основательности, вдумчивости и женской мудрости. Но и то, и другое одинаково прелестно.
— Вы считаете, что мне рано выглядеть такой же женственной, как она? — без тени обиды спросила Алька. — И что со временем я стану такой сама?
— Нет, я хотел сказать, что вы разные. И красота ваша тоже разная. Поэтому тебе имеет смысл доводить до ума то, чем Пресветлая одарила именно тебя. А не пытаться стать похожим на того, кто одарен иначе.
— Хм… разумно! — кивнула она и, как обычно, пришла к не самому очевидному выводу: — Значит, вы сможете объяснить, чем именно вы подтолкнули Майру к изменениям, за которые она вам благодарна, а когда я начну меняться, помочь сохранить то, что подойдет именно мне, и убрать ненужное!
Вывод получился… нормальным. Вернее, далеко не худшим из возможных. Поэтому я назвал мелкую не по возрасту мудрой и был вынужден перейти к той части объяснений, которые казались мне несколько преждевременными:
— Помнишь, не так давно ты сказала, что красота зависит не столько от лица и фигуры, сколько от внутренней уверенности в себе, осанки и взгляда?
— Конечно!
— Обрати внимание — словосочетание «внутренняя уверенность в себе» стоит у тебя на первом месте. И это правильно…
Девушка заинтересованно подалась вперед.
— Так вот, когда-то Майре не хватало именно ее. А оснований для ее обретения она не замечала. Пришлось показать и объяснить.
— Это что-то очень-очень личное? — стараясь не расстраиваться заранее, тихонько спросила Алька, но ее глаза подозрительно заблестели.
— Если бы она не хотела, чтобы ты это знала, не стала бы наталкивать на путь… — потрепав ее по волосам, мягко улыбнулся я. Потом сделал небольшую паузу, чтобы подобрать нужные слова, и продолжил: — Я ей сказал, что есть мы вдвоем и весь окружающий мир. Что я давно считаю ее неотъемлемой частью своего внутреннего круга. И что со мной она может быть самой собой, так как я все равно знаю, какая она на самом деле…