Сигиец (СИ)
Этого гед не выдержал, взорвавшись бурей возмущения.
— Я ни на что не соглашался! — крикнул он. — Прекратите мне угрожать, иначе…
— Иначе что? — спокойно осадил его Бальтазар. — Подашь жалобу? Я готов ее выслушать, — издевательски дружелюбно сказал он. — А после мы проедем в Комитет Равновесия для дальнейших разбирательств.
— Но вы же приказали… — опешил астролог, холодея от ужаса.
Бальтазар разогнулся, однако отходить не стал.
— В свете новых показаний подозреваемого я могу отменить приказ, — пояснил он, заложив руки за спину и глядя куда-то в сторону.
— К-каких показаний? — прошептал астролог и отчаянно воскликнул: — Я не собираюсь давать никаких показаний!
— А вам и не придется, — самодовольно сказал Гайстшписен. — Знаете, мы разговариваем лишь потому, что Ложа всегда до последнего надеется на сотрудничество и чистосердечное признание. Ложа дает подозреваемому возможность облегчить свою участь. Поэтому и я даю вам шанс, а вы упорно отказываетесь им воспользоваться. Что вынуждает меня прибегнуть к крайним мерам, — сокрушенно вздохнул Бальтазар.
— Нет, вы не посмеете! Это произвол! Это противозаконно!
— Почему же? — удивился дознаватель. — Вы слышали об указе «Statera super omnium»? Данный указ дает мне в чрезвычайной ситуации полное право на магическое вмешательство в обход согласования с Комитетом Равновесия. А мы с вами находимся в чрезвычайной ситуации, гражданин Вайс. Конечно, я обеспечу себя сверх меры бумажной работой, но что поделать, — Бальтазар развел руками. — Равновесие превыше всего.
Астролог уронил голову в подставленные ладони, окончательно сломавшись. Дознаватель улыбнулся бы, добившись своего, однако это была бы горькая улыбка. Его подозрения стали почти уверенностью.
— Так что же, гражданин Вайс? — все же спросил он. — Вы готовы сотрудничать?
Гед поднял голову и покивал. Дознаватель сосредоточился, прикрыв глаза, и дотронулся до его сознания. Это было легкое касание, едва ощутимое, позволяющее лишь следить за ходом мыслей, видеть возникающие в памяти образы. Бальтазару было необходимо это, чтобы вовремя направлять астролога в нужное русло, но он чувствовал, что даже это вряд ли поможет.
— Я не знаю, откуда у меня эти талисманы, — заговорил астролог. — Честно, клянусь всеми богами! Я помню только смутно. Вроде бы ко мне кто-то приходил. Один. Или трое… не знаю, не уверен. Не помню даже, когда и где. Может, никто и не приходил вовсе. Может, мне это только приснилось. А потом появились эти талисманы. И две тысячи крон. И записка, которую я сам себе написал. Наверно, написал — почерк точно был мой.
Бальтазар просмотрел череду наплывающих друг на друга образов, пытаясь надавить на те или иные картины, но гед лишь чувствовал, как стучит в висках кровь, словно от сильного волнения, а ухватиться за подбрасываемые Бальтазаром образы и уйти вглубь своей памяти, чтобы те стали четче и яснее, не мог.
— Что было в записке? — спросил дознаватель.
— Чтобы я не думал о странностях. И чтобы передал талисманы тому, кто назовет пароль…
— Какой?
— «Время прошлого ушло».
— Отзыв?
— «Передайте миру, что новый порядок уже здесь».
— Когда должна состояться передача?
— Не знаю!
Бальтазар поджал губы, не открывая глаз. Глухо и бессмысленно.
— Понятно. Дальше.
— Это все. Записку я сжег, как сам себе и указывал в ней. Больше я ничего не знаю!
Бальтазар вышел из сознания астролога, открыл глаза и проморгался. Вайс отчаянно потер разболевшиеся виски. Ни одной зацепки. Любые, даже самые тонкие ниточки, за которые можно было бы ухватиться и распутать клубок воспоминаний, были обрезаны. Бальтазар сжал кулаки от бессилия.
— Охотно верю, гражданин Вайс, — произнес он отрешенно. — От лица Ложи благодарю за сотрудничество. Однако вынужден огорчить: ваше положение тяжелее, чем я подозревал.
— Что… что это значит? — всхлипнул дрожащий астролог.
Бальтазар посмотрел на него с сочувствием.
— Вашу память заперли, поэтому вы ничего и не помните. К сожалению, даже стресс не позволил ослабить блок. Боюсь, я не смогу снять его. И в Ложе тоже не смогут. Я имею в виду, не смогут безболезненно и без вреда для вас. Но мне необходимо знать, кем был посредник. Поэтому… — дознаватель помедлил, глядя в расширяющиеся от ужаса глаза астролога. — Мне очень жаль.
* * *Из лавки донесся душераздирающий вой, перешедший в пронзительный писк. Аэромант вздрогнул, пиромант резко обернулся на дверь, зажигая в ладони огонь. Ульрих Бренненд вскинул руку, останавливая своего подопечного, и покачал головой.
Потом наступила тишина.
Через несколько минут за дверью послышались неуверенные шаги, прозвенел дверной колокольчик. Бальтазар Гайстшписен вышел на улицу, держась за голову, и тяжело привалился к дверной коробке. Он был бледен, жмурился и болезненно морщил выбритое лицо.
Бренненд недовольно хмыкнул.
— Подозреваемого… — выдохнул дознаватель, — больше нет необходимости везти в Комитет Следствия.
— Отменять транспорт? — угрюмо проворчал Бренненд.
— Нет… Он жив, но… еще долго ничего не скажет. Возможно, вообще ничего не скажет. Никогда.
Лицо следователя покраснело от злости, старые шрамы отчетливо выделились на нем белыми рваными полосами. Медные глаза раскалились до красных огоньков. Однако Бренненд сдержался и быстро взял себя в руки.
— А что с другой статьей?
Бальтазар махнул рукой, отталкиваясь от дверного косяка.
— Я все улажу… сам. Бумаги оформлю позже. А теперь извините, я должен идти.
Он неуверенно спустился с крыльца, держась за перила, потряс головой, глубоко вздохнул и зашагал по улице, покачиваясь из стороны в сторону. Бальтазар не оборачивался, но чувствовал, как спину ему жгут два красных огонька глаз старого пироманта.
Равновесие превыше всего.
* * *— Я все выяснил.
Бальтазар стоял, привалившись к стене, в глухом переулке, откуда сильно несло прокисшей мочой. Не самое приятное место, однако именно здесь он мог спокойно переговорить, не опасаясь лишних ушей.
— И кто же он? — донесся механический голос из вокса — восьмигранной коробки с открытой крышкой, которую дознаватель извлек из кармана и держал в руке, поднеся к лицу.
— Альберт Айнзахт.
Вокс несколько секунд молчал, издавая лишь тихое шипение.
— Я так и знал, — эмоций вокс передавать не мог, но невероятной концентрации злорадства в голосе собеседника хватило, чтобы ее отголоски донеслись даже через колдовское устройство.
— Вы подозревали его?
— Я всегда подозреваю людей с именем «Альберт». И тебе советую.
— Он работал с Эрвином Месмером, — продолжил доклад Бальтазар. — Это ренегат-менталист, который уже два года в розыске по обвинению…
— Я знаю, — бесцеремонно перебил вокс. — К делу.
— Месмер зачистил память продавцу, пришлось его «вскрывать». Есть вероятность, что Месмер зачистил память и Айнзахту.
— Есть, а может, не есть, — безразлично сказал вокс. — Давай не будем гадать. Ты мне скажи, что с талисманами?
— Они у меня.
— О них кто-нибудь знает?
— Только я, продавец и Бренненд.
Вокс на секунду затих, противно шикнув.
— Хорошо, — сказал он. — Приведи себя в порядок и через три часа у меня.
Бальтазар поморщился.
— Мне нужно в Комитет, — неубедительно запротестовал он, — подать рапорт, оформить…
— Я тебя в КР не для того оформил, чтобы ты там бумажки писал, — монотонно обрезал протесты вокс. — Потом напишешь. Сперва подумаем, что с нашим Альбертом делать. Вопросы есть?
— Нет.
— Вот и славно. Жду.
Вокс мгновенно перестал издавать шум, дав понять, что связь прервалась. Бальтазар закрыл крышку и досадливо поджал губы. Паук не любил долгих прощаний.