Сигиец (СИ)
— Сколько стоит?
— Аааа… ээээ… — протянул Толстый Том. — Нисколько.
Сигиец пристально уставился ему в глаза, и ломбардщик непроизвольно сжался.
— Эта хрень не продается, — торопливо пробормотал он. — В смысле уже того… продана, то бишь. Я обещал ее другому клиенту. Вот, жду — должен прийти со дня на день.
— Тысяча, — сказал сигиец.
— Нет, — с сожалением покачал головой Швенкен.
— Две.
— Да говорю же: товар куплен, — виновато пожал плечами Томас. — Хочешь, расписку покажу?
— Три.
— Слышь, фремде, — нервно облизнул губы ломбардщик, — мне совесть не позволит наебать хорошего клиента. Он уже и задаток внес…
— У тебя ее нет.
— Э? — состроил дурацкую мину Швенкен. — Кого?
— Совести. Четыре.
— Слышь? — набычился Толстый Том. — Ты мне тут это, не наезжай, а? Я щас плюну на все твои рекомендации да выставлю к херам собачим!
— Пять, — с упрямством и равнодушием чародейского вокса сказал сигиец.
— Да еб твою мать… — безнадежно вздохнул Толстый Том. — Ты не отвалишь?
— Нет.
— А если скажу, что десять?
Сигиец невыразительно посмотрел на ломбардщика, умудрившись проделать это крайне выразительно и красноречиво.
— Понял, — кивнул Швенкен. — Ну, — набрал он в тощую грудь воздуха, — значит, пять так пять. Считай даром за реликт, а?
Сигиец ничего не ответил.
— Но знай, — погрозил пальцем Томас, — я из-за этого спать теперь не смогу!
— Это твои проблемы.
— А ты не самый чуткий мужик, да? — усмехнулся ломбардщик. — Я тут, можно сказать, во грех впадаю, репутацией рискую, доверие дорогого клиента подрываю — мог бы и посочувствовать ради приличия.
— Нет, — сказал сигиец.
— Ладно, — безнадежно махнул рукой Толстый Том. — Давай аванс.
— Принесу все сразу.
— Ты в курсе, что я совершаю сделки по установленным правилам: половину вперед и половину, когда придешь за товаром? Но… — ломбардщик перемялся с ноги на ногу, встретившись с немигающим взглядом бездушного механизма, — но для тебя, так и быть, сделаю исключение. Скажи спасибо Кассану, этому хитрожопому хакиру, который крепко взял меня за яйца, иначе я б с тобой тут не цацкался. Чтоб еще раз с ним связался! — проворчал Швенкен. — Завтра приходи. Вечером, с деньгами. А я пока улажу дела с клиентом. В ножки ему поклонюсь, покаюсь, в жопу поцелую.
Сигиец молча передвинул по прилавку ножны с мечом, чуть не ткнув Тома рукоятью в тощее брюхо. Ломбардщик отскочил, как ошпаренный.
— Ты че, бля, угробить меня удумал? — взвыл он. — Не знаю, как ты свой фокус провернул, но я этой хреновины боюсь до усеру! Сам видал, как один полудурок сдуру чуть руки не лишился!
Сигиец молча развернулся и, не оборачиваясь, направился к выходу. Толстый Том, косясь на меч, задумчиво потер небритый подбородок.
— Эй! — окрикнул он поднимающегося по ступеням клиента. — И смотри не опаздывай! Опоздаешь — никакой сделки! Я тут из-за тебя сидеть до ночи не собираюсь!
Но дверь за сигийцем, звякнув колокольчиком, уже захлопнулась.
— Вот урод… — облегченно выдохнул Толстый Том и, осторожно взявшись за ножны дрожащими руками, убрал меч под прилавок.
Глава 9
Безумие все-таки заразно.
Еще вчера Бруно был уверен, что не сделал бы нечто подобное даже в пьяном угаре и похмельном бреду. А сегодня он это делал. При этом добровольно. И испытывал настоящий охотничий азарт, распаляющий адреналиновый голод.
Маэстро с большим трудом уснул только под утро и почти тут же проснулся, судя по ощущениям. Вернее, сигиец проснул его, бесцеремонно войдя в комнатенку и бросив в Бруно кошельком. Коротко пояснил: «На расходы» и добавил, что околачиваться на Имперском и таращиться на «Империю» сегодня Бруно придется в одиночку, а потом молча вышел.
Толком не понимая спросонья, что происходит, Бруно первым делом открыл кошелек и насчитал мелочи и банкнот на сотню крон. Это помогло проснуться получше ведра ледяной воды. О том, когда сигиец все успевает и где вообще берет деньги, Бруно подумал лишь отрешенно и вскользь. А вот то, что на сотню крон можно на ближайшей станции нанять дилижанс и убраться аж в другую провинцию, где можно навсегда забыть о Беделаре, о сигийце и его делишках, ударило Маэстро словно молнией. Словно где-то внутри заворочался маленький человечек с острой бородкой и козлиными рожками, заговорщицки шепчущий в самый мозг: «Чего сидишь, дурак? Тебе все карты в руки дали. Кинуть идиота — не грех, а богоугодное дело! Ты же не по своей воле за ним увязался».
Если поторопиться, можно успеть на полуденный рейс до Га́беля. Эта идея, подкрепленная сотней крон, показалась Бруно очень привлекательной.
…идеи захватывают людей…
Поэтому он, почесав за ухом, встал с кровати, умылся, оделся, вышел с Сухак-Шари, поймал первый попавшийся экипаж и… поехал на Имперский проспект.
Рассудив основательнее и трезвее, Бруно решил, что ехать куда-то так далеко — слишком опрометчиво. А вот Имперский — лучшее место, где можно укрыться от Беделара. Лучше только где-нибудь в Новом Риназхайме — там даже Маэстро не нашел бы сам себя спустя примерно час. К тому же, он здраво рассудил, что раз в деньгах не ограничен и сам себе хозяин, сегодня уж точно, значит, можно проверить, чем еще травятся благородные желудки помимо кофе, и провести время с пользой. В конце концов, обещать помочь вовсе не значит действительно помогать. А если сигиец предъявит какие-то претензии, всегда можно оправдаться, в чем Бруно прекрасно преуспел. Маэстро даже заприметил забегаловку, в которой побывать еще не довелось и которая прямо-таки манила и зазывала, но отнюдь не запахом кофе и переслащенной выпечки, а благородным колбасно-сосисочным ароматом и шнапсово-пивным духом.
Однако Маэстро отказался от этой привлекательной задумки. Во-первых, забегаловка была слишком далеко от «Империи». Во-вторых, просто таращиться на гостиницу было бы неимоверно глупо и бессмысленно. Вдруг этот Геер уже давно приехал и сиднем сидит в своей комнате, занимаясь… ну, чем обычно занимаются в подобных местах те, кому они по карману? А в-третьих…
В-третьих, Бруно просто пошел к гостинице «Империя».
И с каждым шагом его походка менялась, едва заметно не наметанному глазу, но разительно, если знать, на что обращать внимание. Она становилась особой походкой, свойственной лишь тем, кто впервые оказался в совершенно незнакомом месте. Месте огромном, чуждом, враждебном и неприветливом, но при этом удивительно красивом, завораживающем, поражающем воображение своими масштабами, видами и количеством людей. Бруно шел, вроде бы совершенно обычно, может, не столь изящно и манерно, как остальные прохожие, но окажись поблизости любой профессиональный нищий, уже не сводил бы с него глаз и наверняка кивнул бы стайке быстроногих мальчишек, всегда околачивающихся неподалеку. Потому что такая походка свойственна основным вольным или невольным вкладчикам в процветание жителей Модера.
Однако здесь нищих не было. Имперский проспект был отдельным маленьким государством, которым владели совсем другие люди, а не боссы Большой Шестерки, считавшиеся здесь лишь дорогими, но не очень любимыми гостями.
Менялось и лицо Бруно. Оно и без того от природы было таким, что Маэстро с первого взгляда получал самую короткую и емкую характеристику — олух. Однако своей олуховостью Бруно умел мастерски управлять. Он бывал блаженным олухом, юродивым олухом, списанным на берег олухом, похмельным олухом или просто олухом, которого коварная бывшая жена выставила из дому в одних подштанниках и на все его деньги укатила в Ведельвен с любовником. Последние олухи почему-то вызывали особое сострадание преимущественно у женщин. Но был еще один тип олухов, которыми Бруно быть не доводилось, но которых он мог безошибочно скопировать, — приезжий олух.
Это особый вид олухов и простофиль, всю жизнь проживших в селе или маленьком сонном городишке, и весь мир которых ограничивался сотней родственников, соседей и друзей. Конечно, в эпоху просвещения и прогресса сложно не знать, что где-то есть большие города, где живет уйма народу, но это «где-то» неимоверно далеко, а «уйма» — понятие растяжимое.