Сигиец (СИ)

— Чем именно насолил, ты, конечно, не скажешь, — пробормотал Бруно, побарабанив пальцами по столу.
— Кассан уже сказал.
Маэстро икнул и заерзал на стуле, кашлянув в сторону.
— Знаешь, — вполголоса проговорил он, подавшись вперед, — для покойника ты очень даже хорошо выглядишь.
— Потому что этот не покойник, — сказал сигиец.
Маэстро за прошедшие дни выработал какое-то особое чутье, позволившее ему худо-бедно разбираться в отсутствующих интонациях сигийца. По крайней мере, уже мог определять, когда стоит ждать продолжения разговора, а когда — смириться и принять, что он окончен.
— Я б на твоем месте, наверно, тоже сильно обиделся, — отметил Бруно, чтобы хоть как-то поддержать беседу. — И тоже, наверно, хотел бы убить этого Маши-чего-то-там…
— Ты можешь помочь, — сказал сигиец, глядя Маэстро в глаза.
Бруно опешил. Последнее, чего бы ему хотелось услышать от «приятеля», так приказ стать сообщником. Конечно, формулировался он, как просьба, но суть от этого не менялась.
— Это как? — Маэстро облизнул губы.
— Не пропустить, когда приедет Артур ван Геер.
Бруно нервно хихикнул.
— Ага, — с напускной непринужденностью кивнул он, — чтобы ты его шлепнул сразу?
— Так он не скажет, где Машиах.
— А если и эдак не скажет?
— Заберу его.
Бруно не стал уточнять, что это значит. Он настороженно оглянулся по сторонам. Народу несколько поприбавилось — близилось обеденное время, — однако места посетители кафе старались занимать подальше от них, а шныряющий между столиками официант в белом фартуке отчаянно делал вид, что не прислушивается к ведущимся разговорам.
— Нет, спасибо, — замахал руками Бруно. — Знаешь, я, конечно, не самый честный человек, но принимать участие в… твоих разговорах с кем-то не хочу. Без обид.
— Заплачу, — сказал сигиец.
— Не-не-не, — нездорово рассмеялся Бруно, потрясая пальцем, — в третий раз не поведусь. Мне еще первая твоя монетка хорошо так аукнулась, не знаю, как выкручусь, когда тебе надоем. Твои денежки, знаешь ли, несчастья приносят.
— Избавлю от Беделара.
Бруно чуть не прикусил язык. В том, что если у сигийца и есть чувство юмора, то исключительно паршивое, Маэстро уже убедился. Но о таких вещах шутить в Анрии никому не следовало. Даже сидя на веранде кафе на Имперском проспекте, куда шестерки и сам Беделар никогда в жизни не сунутся.
— Ты сумасшедший, точно! — пробормотал Бруно.
— Почему?
Маэстро взялся за голову и задержал дыхание, лихорадочно соображая, как сделать так, чтобы сигиец больше никогда не делал таких предложений.
— Ладно, — шумно выдохнул Бруно. — Хорошо. У тебя просто божественный дар убеждения, — заверил он с натянутой улыбкой. — Обещаю смотреть в оба и не пропущу, когда приедет этот мужик, — он постучал пальцем по лежащему на столе портрету ван Геера. — Сделаю для тебя доброе дело по доброте душевной… Только если обещаешь взамен не делать никаких добрых дел по доброте душевной для меня, ладно?
— Ладно.
— Вот и договорились, — заключил Бруно, коротко и неумело осеняя себя знаком святого пламени, хотя никогда особой набожностью и крепкой верой в Единого не отличался. — Слушай, а почему ты сразу не сказал, что хочешь подрядить меня на слежку, а?
— Ты не спрашивал, — ответил сигиец, утратив к Бруно интерес.
Маэстро тяжко вздохнул, но постарался быть оптимистичнее и проводил глазами прошедшую мимо барышню, юбка которой повиливала очень уж призывно и соблазнительно.
— Вот интересно, — пробормотал Бруно, задумчиво потирая подбородок, — ты потому убиваешь людей, что не умеешь с ними разговаривать, или не умеешь разговаривать, поэтому убиваешь?
Сигиец не ответил.
— Молчу, молчу… — поднял руки Бруно, примиряясь со своей судьбой, и только сейчас сообразил, что сигиец смотрит вовсе не на гостиницу.
Бруно настороженно проследил за его взглядом, устремленным на другую сторону проспекта, где торопливо семенил какой-то толстый хакир в чалме и длиннополом алом расшитом кафтане. Вел он себя примерно так же, как мелкие трусливые фарцовщики с фунтом олта в исподнем, которым за каждым поворотом мерещатся бдительные постовые. Хакир очень торопился, нервно озираясь по сторонам, и Бруно почему-то не усомнился, что сигиец смотрит именно на него.
 
Он встал из-за стола.
— Эй, ты куда? — засуетился Маэстро, подскакивая с противно скрипнувшего ножками по деревянному полу стула.
— Будь здесь, — сказал сигиец.
Бруно хотел возразить, но бессильно упал на стул, втягивая голову в плечи под взглядом серебряных бельм вместо глаз.
Сигиец вышел с веранды, невежливо оттолкнув официанта, который чуть не опрокинул поднос с горячим кофе и выпечкой на круглолицую брюнетку, сидящую в компании тощего франта за столиком у самого выхода. Быстро пересек тротуар, лавируя между прохожими, и перешел дорогу прямо перед едущей каретой, запряженной двойкой лошадей. Бруно, привстав со стула, старался не упустить сигийца из виду, но только карета проехала мимо, как Маэстро опять обессиленно упал на стул.
Сигийца нигде не было видно. Бруно повертел головой из стороны в сторону, в надежде отыскать его приметную фигуру. Без результата.
— Да как он это, блядь, делает? — пробормотал Маэстро и дружелюбно улыбнулся недовольному официанту, демонстративно отпивая остывший кофе. — Ну и говно, — поморщился Бруно, сплюнув напиток обратно в чашечку, когда официант отвернулся. — И чего в нем находят?
Он взглянул еще раз на другую сторону проспекта, заметил, как хакир торопливо вбежал в какой-то магазинчик, и тяжко вздохнул. А потом взял со стола обеими руками изображение ван Геера и принялся играть с ним в гляделки, запоминая его лицо.
Бруно всегда немного коробило от таких картинок: слишком уж живыми, почти настоящими были нарисованы опасные преступники против Равновесия. Того и гляди вылезут с листа и превратят в жабу или чего еще похуже сделают.
Удивительно, как он сразу не догадался, что это портрет с пермита на отлов неугодных Ложе колдунов, ведь даже в Анрии их развешивают то тут, то там. Правда, без особого толка: Анрия с незапамятных времен была прибежищем беглецов и преступников. Даже колдунов и ведьм. В конце концов, если ты живешь, никому не мешаешь и даже приносишь кому-то деньги, никому нет дела, кто ты такой, хоть черт с Той Стороны. А колдуны приносили деньги, и немалые, некоторых даже брали под свою опеку боссы Большой Шестерки.
Бруно вдруг подумал, что как-то это странно, будучи разыскиваемым преступником, преспокойно расхаживать под собственным именем и светить физиономией в таких местах, как «Империя». Хотя, когда ты уже девять лет как мертв, то бояться особо и нечего, наверно. Кто в нынешнее время в здравом уме поверит в оживших покойников? Бруно тут же нервно усмехнулся, осознав всю степень ироничности своей же мысли.
Отвлек Маэстро внезапный женский визг на весь Имперский, противно резанувший по ушам. Бруно вытянулся, вертя головой, и заметил, как у переулка на той стороне проспекта спешно собирается взволнованная толпа.
Маэстро, предчувствуя недоброе, вышел из-за стола, прихватив листок с портретом, и заковылял, болезненно припадая на правую ногу без малейшего притворства.
К тому времени, как он дохромал до толпы, возбужденно галдящего народу собралось еще больше. Бруно привстал на цыпочки, безрезультатно пытаясь разглядеть хоть что-то над головами собравшихся, а потом почесал за ухом и принялся протискиваться между богато одетыми имперскими гражданами. Другой бы на его месте вряд ли пробился к первым рядам, однако у Бруно имелся опыт шныряния в толпе и надежно хранимый секрет, состоящий на треть из наглости, на треть упрямства и на треть как бы случайно отдавленных ног.
Первой, на кого наткнулся Бруно, вынырнув из толпы, была нарядно одетая женщина, упавшая в обморок на руки взволнованного господина. Упала так, что открылись лодыжки широко расставленных маленьких ножек в дорогих туфельках. Другой господин обмахивал ее широкополой шляпой и орал, требуя расступиться. В ответ толпа лишь упрямо напирала и норовила хлынуть в переулок. Бруно чувствовал, как его настойчиво толкают в спину, и предпочитал не сопротивляться.