Влюблюсь (СИ)

А здесь прогресс словно замер. Старый, измученный, видавший годы дворик. Насмотревшись на все это, захожу в подъезд. Затхлый запах ударяет в ноздри, сырость… плесень по углам, сломанные перила. Жуть, вот такого я не люблю.
Взбегаю на нужный этаж, нажимаю звонок и следом, почти мгновенно открывается дверь. Я не ожидал такой скорости, потому едва сумел совладать с эмоциями. Передо мной стоял Женя, слегка растрепанный, в домашней одежде, и явно не ждавший никого. Перевожу глаза на Федора, знакомого моей матери, тот что-то лепечет, но только мне до этого нет никакого дела. Прерываю его словесный поток с улыбкой, пытаюсь определить эмоции светловолосого, но он отчужден, маска умело скрывает его подлинную реакцию, сложно… Не узнать меня он попросту не мог, но раз делает такой вид, я поступлю так же. Не впервой играть надменного ублюдка, мне эта роль даже по нраву.
С виду он расслаблен, закуривает и садится на подоконник. Непослушные пряди падают на его лицо. И я не назову его хрупким, он не такой. Поджарый, жилистый, красивые рельефные руки. Не слишком широкие плечи, статный, не смазливый, не типичный. Цепляет — пугает.
Даю понять, что даже не помню, кто он, делаю вид, что давно стер из памяти наше знакомство. Глаза холодные, голос ранит. Отвечаю колко, специально задевая, дразня, зля. Зачем? Хочу эмоций. Любых, но особенно негативных, в такие моменты они подлинные, неподдельные.
Я хотел раздеться, увидеть, как он будет меня рассматривать, красоту собственного тела я знал. К реакции на него привык и даже полюбил в коей-то мере. Но он остановил. Сказал, что ему плевать… ПЛЕВАТЬ на мое тело!! Это шокировало, выбило. Поправив майку, фривольно разваливаюсь на его кровати, чувствую запах сандала… бергамот. Что-то мятное и сладкое в придачу, странная смесь. У него странное все. Закуриваю.
С сигареты слетает пепел. На дешевый старый ковер… и бешенство этих синих глаз отзывается у меня внутри. Его злость явная, осязаемая, подлинная. Лицо преображается, он становится более зрелым, более настоящим. Синева наливается чернотой, темнеет. Красиво…
Я молчу. Молчу и прячу под маской то будоражащее чувство, что волной прокатывает по мне. Гомофоб? Ну-ну… Сергей — он мерзкий, развратный и вульгарный. А Женя… гей ли он вообще? Би? Кто он? Что он? И почему я вдруг его узнать хочу, иду на шантаж, боясь, что по-хорошему он не согласится? Глупо… Но я не вижу другого выхода в данный момент.
Наблюдать за ним было интересно, я и не думал, что настолько. Фотосессии меня всегда утомляют, как и чрезмерное внимание. Но сейчас было приятно. Его заискивающий взгляд. Изучающий. Голова склонена в сторону, кусает губы, курит… Изящная, потрясающе красивая кисть скользит так плавно, с карандашом, зажатым тонкими пальцами. Его руки просто великолепны. Светлые короткие волоски до локтя едва заметны. Аккуратный изгиб, рельефно, все в меру, все, как и нужно. От природы? Вероятно.
Плечи чуть угловаты. Ключицы слегка выпирают. Небольшой, но острый кадык.
Красиво… И страшно, я боюсь своей реакции на него.
Это не просто глупое, вспыхнувшее желание, я не хочу физического удовольствия. Потребления… Я хочу просто смотреть, как он работает, хочу коснуться его руки, сплести свои пальцы с его и молчать, как сейчас. Умиротворенно. Долго.
Часы идут, бегут минуты. Уже темно за окном. Я рассмотрел его всего. Каждую черточку, легкую мимику, жесты. Как он подкуривает, как держит тонкую сигарету губами. Выдыхает дым через ноздри, потому что руки заняты. Перепачканный тушью, с темными ладонями от грифеля и проявляющимися синяками под глазами. Он устал… Это видно, что физическая усталость его настигает, но он упрямо работает, ибо я пригрозил и указал, кто главный. Жалею? Возможно, но тогда бы он дерзил и шипел, а быть может, и просто отказался рисовать меня.
Я голоден, спокоен и готов просто уснуть на его же постели, пропахнувшей им полностью.
— Жень, мама попросила, — вбегает мальчик, и я узнаю его, он был на том самом рисунке, что я видел в нашу первую встречу. Слегка улыбаюсь ему, понимаю, что лишнее, но эта наивность в лице мальчишки такая искренняя.
 
— Вань, малыш, я занят. Прости. Скажи маме, что я в круглосуточный магазин схожу, когда освобожусь. Хорошо? — такие сильные эмоции всего в паре слов. Женя очень любит свою семью, из-за ковра, что убрала его мать, он рычал на меня, как зверь. С братом он мягок, как лис, лукав и просит уступить.
— Я поставил тебе будильник, как ты просил, на 5:00, спокойной ночи, — подбегает и, потянув за рукав брата и заставив того достать сигарету изо рта и выдохнуть, отвернувшись, целует в щеку и уходит.
Смотрю на часы, уже около 23:00, время не раннее, но уходить так не хочется, а он и не прогонит, не посмеет. Семья ему дороже отдыха, дороже сна и гордости.
— Еще примерно час, и я закончу, если вам нужно идти, то не проблема, я и без созерцания вашего лица закончу. Завтра утром могу привезти сам, — голос ровен, равнодушен. Холоден.
Зря я так с ним начал, обрубив сразу все концы, видел ведь узнавание и удивление в глазах, до тех пор, пока не начал свои игры.
— Я подожду, — отвечаю, изменив позу, полтуловища затекло, а я и не заметил. Снова закуриваю, мне бы кофе кружечку, а то засну, он меня тогда отсюда не выпрет и под страхом пожара.
Трет глаза, я вижу, как они покраснели…
Ему и поспать-то осталось немного, еще и в магазин собрался. Мне жаль его, но я не могу стянуть маску, открыть истинное отношение. Эта пара часов пропитала меня, изменила… и я знаю, что он будет снова сниться мне.
— Может, кофе сделаешь? — не выдерживаю. С ним приятно молчать, но поговорить все же тянет.
— Приказ? — спрашивает, даже не взглянув. Упрямый.
— Просьба, — вздыхаю потянувшись, опять курю… причем последнюю сигарету. Черт, и как еще целый час просидеть без них?
Молча выходит из комнаты, его нет около десяти минут. Открывается дверь ногой…
Две чашки в руках и мешающая ему прядь — видно, что щекочет нос. Он пытается ее сдуть, но та возвращается на место. Забавный… смешной и… милый такой в этот момент. Протягивает мне чашку, легкое касание пальцев. Мои, такие холодные, и его, такие горячие.
Мурашками по коже, ознобом, электричеством. Он слегка вздрогнул, но я сделал вид, что не заметил.
— Благодарю, — вежливо отвечаю, держа в руках маленькую кружку с обжигающим кофе.
Сколько же лет этой чашке?
Золотая каемочка на внутренней стороне подтерлась, как и рисунок на внешней, но она белоснежная. Чистая.
На мою благодарность он не ответил, просто присел напротив картины и смотрел, попивая кофе. Аккуратный мазок кисти, умелый, профессиональный. Снова глаза бегают по холсту, штрих карандаша, мелкая растушевка пальцем. Довольно откидывается на спинку стула. Оценивает.
— Думаю, я закончил, — смотрит мне в глаза, так пристально и спокойно впервые. — Будешь, ох, простите. Будете и дальше смотреть или все же оцените мою скромную работу? — капля ехидства и неприкрытого сарказма портит момент. Встаю и, не выказывая явного интереса, подхожу.
Стою рядом, так близко, что почти касаюсь плечами. Его запах смешанный и непонятный, струйки сизого дыма тянутся ко мне, вдыхаю… Хочу курить, с ним курить. Испробовать его губы на фильтре, отпить из его чашки… коснуться тонких пальцев. Но стою и просто смотрю.
Он не рисовал мой взгляд, он соврал. На картине был я и не я в то же время. Моя маска… Бездушная, ублюдочная, надменная. Глаза похуистически смотрят в сторону, рука поддерживает подбородок, указательный палец отставлен. Пренебрежение всем даже в профиле, неужели он увидел меня таким сегодня? А это важно? Важно.
Каждый волосок прорисован, каждая мимическая морщинка, но губы сглажены, словно и нет тех искусанных шероховатостей и трещинок. Он не смотрел на них? Или же просто идеализировал тут? Непонятно…
Рельеф моих рук и красивые, прорисованные ключицы, и плечи. Он заметил, он все успел подметить. Когда? Ведь не смотрел практически… Удивил. Снова.