Два с половиной человека (СИ)

Закрываю глаза, захлёбываясь в воспоминании. Рита, бьющаяся в истерике над бездыханным телом дочери. Голос из темноты. Что он сказал? «О том, Ярослав, что она убила собственное дитя и снова играет на публику». А потом он выстрелил. Я слышал, как Ритка закричала, когда я начал оседать на пол. От её неподдельного горя кровь стыла в жилах. Видел приближающиеся ноги. Чувствовал, как он выхватил моё табельное оружие. Слышал выстрел. Чёрт!
– Сколько я здесь? – спрашиваю, пытаясь подняться с койки.
– Три недели, Ярик, – отвечает Геля, и я в отчаянии. – Что ты делаешь?
– Власова, не тупи. – рычу на неё. – Помоги встать. Дел невпроворот. Слишком долго тут провалялся. Мне нужно работать.
– Ярослав, ты с ума сошёл...
– Геля, чёрт тебя дери! – эмоции окончательно выходят из-под контроля, и я кричу на неё. – Хотя бы раз сделай, как нужно и не спорь! Прошу тебя. По-дружески. По-человечески. Пожалуйста, Геля, мне нужно срочно допросить Туманову. 
– Тебе в больнице лежать ещё минимум две недели! – с обидой говорит Ангелина. – Потом реабилитация. Какая Туманова?
– Гель, вопрос жизни и смерти. – смотрю в её глаза. – Ты знаешь меня лучше всех. Я сейчас скажу тебе одну вещь, но мне нужно, чтобы это осталось между нами, пока я не закрою это дело.
Я вижу, что ей хочется поспорить, но у меня нет на это времени. Она думает слишком долго. Мучительно. И наконец кивает.
– Геля, на кону стоит жизнь новорожденного ребёнка. Маленькой девочки по имени Соня. Это дочь Тумановой. Я видел её своими глазами, я клянусь тебе, что она не врёт. – И как бы я не хотел рассказать большего, но не могу. Иначе меня отстранят от этого дела, и мы упустим ещё больше столь необходимого мне времени, дав преступнику окончательно замести все следы. – Когда я нашёл Туманову, она была с ребёнком. И там был ещё один человек. Он... Именно он, а не Маргарита, выстрелил в меня. Я не знаю, какого чёрта происходит, кто играет с нами в свои безумные игры, но чёртова маленькая девочка – это всё, что сейчас важно. Вы совершили грубейшую ошибку. Не назначили экспертизу. Нужно было показать Туманову медэксперту. Он подтвердил бы, что она рожала. Но вы сделали такой же вывод, какой сделал бы любой человек: она патологическая лгунья, о чём не раз говорится в свидетельских показаниях. Поверили  заключению, в котором говорится, что следов пребывания ребёнка в доме не обнаружено. Я ведь прав? А?
– Да, Власов, прав, – скрипит она зубами. – Скажи ещё, что ты поступил бы иначе.
Я гашу в себе вспышку гнева. Как бы я не хотел винить всех и вся, но только я виноват в том, что случилось. Это я повёлся на очередной выпад преступника. Я беспечно оставил Ритку с Соней в доме одних. Из-за меня девочка разлучена с матерью и содержится неизвестно в каких условиях! Моя вина, не моих коллег. Поэтому я говорю:
– В том-то и дело, что я тоже долго ошибался, но теперь не имею долбанного права. Геля, помоги мне встать, и поехали.
И как бы мне не было мучительно больно, но я переодеваюсь в костюм и иду за своей коллегой и бывшей женой, отмахиваясь от врача и медсестёр. 
– Да, я осознаю, что моё состояние оставляет желать лучшего и сам несу ответственность за свои жизнь и здоровье. Дайте мне уже чёртовы бумаги, я подпишу всё.
Ноги подкашиваются, стоит лишь выйти на свежий воздух. Я вынужденно обхватываю Ангелину обеими руками, набираясь сил, прежде чем снова продолжить движение.
– Власов, ты псих, – комментирует Геля. – Знай я тебя чуть хуже, решила бы, что тут примешано что-то очень личное.
– Иди уже, – горько усмехаюсь я её проницательности.
Мне бы только вернуть себе это личное. Мне бы только не опоздать.
Голова кружится от пыльного спёртого воздуха допросной, и я глотаю очередную таблетку обезболивающего под недовольным взглядом Гели.
Я хочу поговорить с Ритой наедине, но майор Власова выдвинула свои условия. Одно из которых – присутствовать при допросе.
Конвоир приводит Ритку, и я холодею при виде её бледного лица и тёмных кругов под глазами. Она исхудала. Я разглядываю её заострившиеся скулы и выпирающие ключицы и на мгновение прикрываю глаза, чтобы справиться с горечью.
 
– Наручники сними, – приказываю я конвойному.
Он безропотно исполняет, и в следующее мгновение девушка разминает тонкие запястья, словно провела в наручниках долгое время.
Мне плевать, что подумает Власова. Я достаю из дипломата бумаги и контейнер с едой, который мне доставили перед поездкой в следственный изолятор.
Рита затравленно смотрит прямо в мои глаза. Не мигает. Не дышит. Вижу, что где-то там, за страхом и паникой, проскальзывает облегчение при виде меня, живого и относительно невредимого.
– Здравствуйте, – серьёзно говорю ей, надеясь, что она правильно поймёт характер этой встречи. – Это вам. Небольшой гостинец.
Протягиваю ей контейнер, и она смотрит на него недоверчиво.
– Здравствуйте, – тихо выдыхает она и поднимает крышку.
Геля поджимает губы, но выдавливает из себя любезность.
– Здравствуйте, Маргарита Викторовна. Ешьте, пока мы будем брать у вас показания. Как вы, должно быть, поняли, мы выполнили ваше требование. Следователь по особо важным делам, в покушении на жизнь которого вас обвиняют, сидит перед вами.
– Маргарита Викторовна, я – подполковник Власов Ярослав Сергеевич, Следственный Комитет. Вот уже продолжительное время я расследую дела, в которых вы фигурируете в качестве главной и, не буду скрывать, пока единственной подозреваемой. Обстоятельства дела, улики, свидетельские показания, сокрытие вас с места преступления, утаивание важной информации – всё это плохо сказывается на вашем моральном облике. – С удовольствием отмечаю, что она начинает медленно есть. – Выглядит подозрительно. Понимаете?
Она кивает и торопливо жуёт, а я вспоминаю дни её беременности, когда она кормила маленькое чудовище быстрыми углеводами и с трудом удерживаю самообладание. Где же Соня?
– Только правда может вам помочь, Маргарита Викторовна, – продолжаю я. – Я обещаю, что сделаю всё возможное, чтобы раскрыть эти преступления. Но вы должны рассказать всё. Любую мелочь. Важно всё, Рита.
– Вы выдвинете против меня обвинение? В покушении на вашу жизнь, подполковник? – Она подаётся вперёд, и вилка, зажатая между тонкими пальцами, едва ли не упирается в мою руку.
Геля замирает и судорожно выдыхает. 
– Всё в порядке, майор, – я успокаиваю бывшую жену и снова обращаюсь к Тумановой: – Нет, Маргарита Викторовна. У меня нет необходимости выдвигать против вас обвинения, поскольку я точно знаю, что не вы покушались на мою жизнь. Как и знаю, что вашего ребёнка похитили. Я вам верю и очень хочу помочь, но нам необходимо знать всю правду. Всю.
Я смотрю на неё в упор. Знаю, она прекрасно понимает, что юлить не выйдет. На кону жизнь её любимой дочери, её свобода и наши отношения. И если ей наплевать на последние, то мне нет. Для меня всё было и остаётся настоящим.
– Я действительно ничего не знаю, – в её глазах плещется разочарование наряду с огромным сожалением, и я понимаю, что она говорит правду. – Там… в доме… Я покормила и уложила дочку спать. А проснулась от дыма. Резкий удушающий запах заполонил комнату. Я испугалась, сразу же проверила Сонечку, а она не дышит.
– Это точно? – глухо переспрашиваю я.
Ошибки быть просто не должно. Преступник забрал Соню живой и невредимой, иначе в этом нет никакого смысла!
– Господи, да я не знаю! – начинает плакать девушка. – Мне показалось, что она не дышит. Я так и опустилась на пол, целовала её, баюкала… Вы хоть представляете, что это за чувство?! Страх, что ты потерял ребёнка?! Представляете?! Мне было просто… невыносимо.
 
Я закрываю глаза, сглатывая вязкий горький ком. Это моя вина!
– Что было дальше? – сухо интересуется Власова.
– Потом я увидела этого человека, – выдыхает Ритка.
Опешив от неожиданности, Ангелина переспрашивает:
– Подполковника Власова?
– Нет, он пришёл чуть позже. Сначала был тот, другой.