Мечты о свободе (ЛП)
— Ты, в самом деле, согласна со мной? — спрашивает он.
Я насмешливо хмурюсь.
— Не надо так удивляться. Временами у тебя появляются неплохие идеи.
Он тянет меня вверх.
— Теперь нам нужно убедить остальных.
Это несложно. Похоже, большинство настроено на месть. Мы с Оландоном быстро возлагаем вину на мать и дядю. Меньше всего мне хочется, чтобы в народе Солати поселилась горечь. Я рада, когда не вижу признаков несогласия. Я полагаю, что дозорные помнят изголодавшихся деревенских жителей, которых они видели в предыдущие недели. Они знают, кто за этим стоит. И за это я им безмерно благодарна.
Вода озера поддерживает в нас силы до тех пор, пока на следующий день не появляются люди из Ире. Сотни крыльев рассекают небо. Когда они приземляются, я вижу, что каждый из них несёт большую сумку с едой. Они останавливаются у складов. Еда поднимает боевой дух армии сильнее, чем что-либо другое. Особенно боевой дух Лавины.
Заседание совета проходит на берегу реки. Большая часть Ире отправилась принести припасы для замены лестниц, которые мы потеряли во время пожара. Несмотря на предостережения Оландона, я посылаю Риана и двадцать пять Брум в Кауровый лес, лежащий перед нами. Аквин не очень охотно расстаётся со своим гигантским бревном из Каура, которое мы собираемся использовать как таран, но после брошенного на него сурового взгляда, уступает. Ангар для тренировок находится недалеко от нашего текущего местоположения, и я очень надеюсь, что не отправила двадцать шесть человек на смерть. Приходится рисковать. Без тарана у дворцовой стены нас просто сотрут в порошок.
Если бы мы раньше начали использовать для разведки силы Ире, а не пеших солдат, то, возможно, удалось бы избежать беды. Это была грубейшая ошибка. Но второй раз мы не попадём под огонь. Благодаря кружащими над нами Ире, силы матери не смогут снова подкрасться к нам.
* * *
Через два дня я вглядываюсь в чёрную чащу Каурового леса. Этот лес разделяет две армии.
Между чёрными деревьями высохли и поникли лианы, что немного облегчит переход. Мне не нравится отсутствие видимости, но Ире нам помогут. А Малир пошлёт наземных разведчиков.
Как и Брумы, я не желаю покидать безопасное место у воды. Моя мать не может быть настолько глупа, чтобы поджечь Третью Ротацию, но в то же время я не ожидала, что она подожжёт и Вторую.
Я слышу неровные шаги Аквина.
— Это будет нелёгкая битва.
Хмыкаю в знак согласия. То, что мы потеряли столько людей, окажет большое влияние на то, сколько ещё людей погибнет. Мой народ — искусные воины. Солати всегда были такими. Я бы гордилась этим, если бы это не означало, что погибнут ещё сотни Брум.
— Твоя мать не всегда была такой, — говорит он, заставая меня врасплох.
Он смотрит на меня, без сомнения, с широко распахнутыми глазами.
— Я помню её молодой и беззаботной. Я бы не сказал, что она была такой самоотверженной, как ты. Но тогда её воспитывали, как и полагается воспитывать Татуму, избалованной и высокомерной, как воспитывали Оландона. Однако её счастье могло осветить комнату, и не было ничего, что она не сделала бы для тех, кого любила.
Во рту пересыхает, я вслушиваюсь в каждое слово Аквина.
— Рождение детей изменило твою мать. В какой-то мере это сломало её, как иногда бывает при родах. В то время никто, кроме твоих бабушки и дедушки, а также дяди Кассия и тети Джайн, не знал о её беременности. Но все при дворе отметили, как изменилась Аванна — Ованна в то время. Или Ванна, как она разрешала мне её называть.
Я дёргаюсь. Я не осознавала, что они были так близки.
— Татум, твой дед, заставил Ованну скрываться на время беременности. И даже когда она родила тебя, вас тут же разлучили, и её выдали замуж за отца Оландона. Она почти сразу же снова забеременела.
Он произносит «забеременела», словно у неё не было выбора. Я хмурюсь, не имея привычки жалеть свою мать.
— Её тело не исцелилось, её разум надломился, а затем свет исчез из её глаз. И как это бывает, когда мы не можем справиться, её любовь превратилась в гнев. В глубоко укоренившуюся и жёсткую форму. Вторая беременность Оландоном завершила её падение по спирали горечи и тьмы. После этого для неё уже не было пути назад.
— И ты знал всё это, — спрашиваю я.
Он смотрит на линию деревьев.
— В конце концов, я был доверенным лицом твоего деда, который лежал при смерти, отравленный твоей матерью.
— Она отравила собственного отца, — говорю я.
Я знала, что он был отравлен, но не знала кем.
Аквин угрюмо кивает, в его глазах блестят слёзы.
— Он знал, что это сделала она. Но он не понимал, почему. Думал, из-за того, что она была сломлена.
Я делаю полшага вперёд.
Глаза на обветренном лице Аквина блестят.
— Твой дед мог поднять тревогу. В свой предсмертный час он был способен раскрыть предательство Аванны и с последним вдохом потребовать её казни.
— Почему он этого не сделал? — хмурюсь я.
На его лице мелькает боль.
— Потому что это жертва, которую ты приносишь ради своего ребёнка. Ты скорее умрёшь, чем причинишь ему боль.
— Тогда как ты объяснишь поступки моей матери? — на этом вопросе мой голос ломается.
— Твоя мать отравила твоего деда, потому что он планировал убить тебя. И хотя он был справедлив, он был безжалостен там, где считал себя правым. И он не представлял будущего для Ованны, пока ты оставалась жива. Он видел, чем обернулось для неё твоё рождение, и возненавидел тебя за это. Он считал, что Ованна потеряла рассудок из-за твоей смешанной крови, что она каким-то образом заразила его любимую дочь. Он сказал о своём намерении оборвать твою жизнь в присутствии Ованны всего лишь раз. И на следующий день его не стало.
— Моя мать защищала меня.
Мой разум отказывается воспринимать эту информацию. Я не могу соотнести это с теми испытаниями, через которые она заставляла меня идти всю жизнь.
— Это так, — просто отвечает он. — Хотя я не верю, что она сломалась из-за твоей крови, было ясно, что Ованна изменилась, — он сцепляет руки перед собой. — О, она хорошо скрывала это за слоями дыма и пепла. Любые промахи она прикрывала острым умом, которым всегда обладала. Но тем, кто знал её раньше, и кто был достаточно близок к ней после, было очевидно постепенное падение.
— И поэтому она причиняла мне боль?
Аквин качает головой.
— Ничего не могу сказать относительно этого. Думаю, её паранойя, в конце концов, взяла верх над любовью к тебе. Кто может отследить логику человека, разорвавшего связь с рассудком?
Мне приходит в голову новая мысль.
— Ты много рассказываешь о моей матери. Мне бы знать, почему.
Он делает долгую паузу.
— Я хочу, чтобы ты поняла.
Я жду продолжения, но оно не следует. Мой старый тренер стоит передо мной, поднимает руку и сжимает моё плечо. Бесполезно пытаться прочитать выражение его лица. Аквин умеет скрывать чувства.
Когда он повторяет свои последние слова:
— Я хочу, чтобы ты поняла, — ещё раз, перед тем как уйти, в моём животе образуется камень.
Он хочет, чтобы я… пожалела свою мать? Увидела, что когда-то она была человеком? Что когда-то она любила меня настолько, что защищала от всех бед, как и положено родителю. Увидела, что именно я уничтожила в ней всё хорошее.
Какая мне теперь от всего этого польза?
* * *
Когда над нами смыкаются деревья, я быстро теряю из виду парящий над нами народ Ире. Армия Джована раскинулась широко, пробираясь через Кауровый лес. Чёрные деревья замедляют наше продвижение. Забавно, но раньше я бегала по этим лесам. Это был один из единственных моментов, когда я чувствовала себя свободной. Но сейчас настроение леса гнетущее и тревожное. Меня пробирает дрожь.
Не проходит и минуты, как свет полностью исчезает, а день сменяется ночью.
В Гласиуме это сопровождалось бы заморозками. Здесь же люди от облегчения снимают рюкзаки и одежду. Третья Ротация — одна из самых жарких в моём мире. Хотя мы идём по лесу, земля представляет собой твёрдую, потрескавшуюся бурую поверхность, усеянную упавшими ветками и умирающими кустами. С каждым шагом поднимается пыль, забивая нос и высушивая рот, пока не остаётся только вкус пепла. И ещё — бесконечный дым. Это похоже на то, как стоять рядом с небольшим костром. Дым прилипает к одежде и волосам, пока не остаётся только его острый запах. Даже с водой, которую мы набрали в озере Авени, я вижу, как лекари спешно лечат признаки тепловой болезни. Я не могу представить, насколько это невыносимо для Брум — даже мне некомфортно. И как бы ни было тяжело идти по жаре, ещё тяжелее спать в такой температуре. Сотни людей ворочаются, заглушая все ночные звуки. Мы с Оландоном расположились так далеко друг от друга, как позволяет наша маленькая палатка, чтобы избежать лишнего тепла.