Проблема для некроманта
– А что это значит – мен-таль-ным?
– Способность внушить свои мысли. Подчинить другого и заставить делать то, что надо – причем так, что жертва будет уверена, что поступает по собственному разумению.
Я присвистнула, забывшись. Да будь носитель таких способностей хоть святым, никто не поверит, что он не пустит их в ход. Шарахаться начнут сильнее, чем от прокаженных. И при таком раскладе рано или поздно озвереет кто угодно. Если человеку все время говорить, что он свинья, в конце концов он захрюкает.
– Да, это практически неограниченная власть. – подтвердил мои мысли профессор. – Так что сейчас непробудившихся запечатывают без разговоров.
– А если дар проявился?
– Запечатывают или казнят. Зависит от того, удастся ли доказать, что использовалась чужая кровь или было вмешательство в чужой разум.
– Как можно доказать вмешательство в чужой разум, если сама жертва считает, что действовала по собственному желанию?
– Мы – в смысле, некроманты – можем, для этого есть специальные заклинания. Но часто нас даже не зовут, инквизиторы приходят к выводу, что заверения того, кто считает, будто пострадал от ментальной магии, достаточно убедительны.
Тогда я заранее сочувствую тем, чей дар успел проснуться. Поди докажи, что ты не верблюд.
– Поэтому инквизитор так вами заинтересовался. – Винсент тонко улыбнулся. – Не беспокойтесь. Студенты подсудны только совету университета.
Это намек такой? Дескать, веди себя хорошо, чтобы не вылететь, иначе отправишься к инквизитору? Да я-то не против вести себя хорошо, но ведь не получается! И не может получиться, если совсем уж честно. Паиньке в детдоме не выжить, а то, что из меня выросло, умеет находить общий язык только с телами на секционном столе, да с редкими, такими же… своеобразными людьми.
– Да и ваш дар, очевидно, не кровь, – заключил профессор после долгой паузы, похоже, насладившись моей растерянностью.
Надо что-то делать с лицом. Никогда не умела справляться с эмоциями, но если дома это ничем особенным не грозило, кроме репутации несдержанной особы, у которой что на уме, то и на языке, то здесь неумение скрывать чувства может очень плохо кончиться. Лучше бы вместо этикета в местном университете преподавали что-нибудь типа «Держим морду кирпичом: базовый курс». Или «Как вежливо улыбаться, когда хочется кого-нибудь убить». На худой конец, какие-нибудь техники актерского мастерства, чтобы скрывать выражение лица. Мечтать не вредно.
Может быть, профессор хотел добавить что-то, но карета замедлила ход, а вскоре и вовсе остановилась. Дверца распахнулась. Винсент выбрался наружу и подал мне руку. Кажется, в этот раз мне удалось сделать все, как надо – и не задрать юбки, и не запутаться в них, и не слишком сильно навалиться на него. Правду говоря, я вообще его едва коснулась.
– Благодарю вас.
Винсент одобрительно кивнул. Значит, я и в самом деле сделала все правильно. Почему-то это микроскопическое достижение наполнило меня радостью. Ничего, прорвемся, где наша не пропадала!
Высокие ворота с коваными завитушками распахнулись по мановению руки профессора.
– От заката и до рассвета студенты должны быть в своих комнатах или, по крайней мере, на территории университета, – пояснил он, жестом предлагая мне следовать за собой.
В своих комнатах? Значит, тут есть общежитие! Я едва не запрыгала от радости.
– Но сегодня вы со мной, так что ворота вас пропустят. – я шмыгнула за ним и створки захлопнулись за спиной. – На будущее имейте в виду: не успеете до заката – будете ночевать в городе. Если найдете где.
– А зимой, когда день короткий? – поинтересовалась я.
Не знаю, как здесь, а в наших широтах зимой в четыре вечера уже сумерки, а в пять темно хоть глаз выколи.
– Ворота зачаровывали не на время по часам, а на ход солнца по небу. Днем, чтобы их открыть, достаточно прикосновения, ворота чувствуют магию. В темноте они открываются только преподавателями.
Значит, зимой за них лучше не соваться. Но интересно, с точки зрения ворот, что отличает преподавателя от студента? Какой-то ритуал? Амулет? Амулет можно попробовать стащить… Ладно, не самая моя большая проблема сейчас. Может, мне и вовсе нечего делать в городе.
За воротами оказался парк, кроны деревьев и кусты светились, словно ветки были обмотаны множеством светодиодных лампочек. Прямо Новый год, только снега не хватает. Винсент погасил свой светящийся шар или как он там назывался.
– Вон там наш факультет, – указал профессор куда-то в темноту между деревьями. – На самом деле «факультет»– это громко сказано. Один профессор, один преподаватель без степени, пара лаборантов и дюжина студентов. Первокурсников четверо, считая вас.
Так мало? На нашем потоке в меде было сто двадцать человек. Хотя… В интернатуру пришло трое. Так что тут, получается, даже больше.
– А сколько в стране университетов? – полюбопытствовала я.
– Одного более чем достаточно. Почему вы интересуетесь?
– Пытаюсь понять, четыре первокурсника – это много или мало.
– У целителей в этом году тридцать с небольшим. У стихийников полсотни. Некромантия – редкий дар…
И этот редкий дар ты хотел запечатать, даже не спросив? Вот так разбрасываться потенциальными коллегами? Или конкурентами? Если второе, то понятно. Хотя нет, если бы ты боялся конкурентов, не стал бы преподавать.
– …мне было бы жаль его запечатывать, – продолжал профессор, словно опять прочитав мои мысли.
– Тогда зачем вы мне это предложили?
– Вы – женщина, – сказал он, будто это что-то объясняло.
Снова-здорово! Да, женщина, но это не значит, что меня интересуют только платьишки и бусики. У меня еще и голова есть, и не только чтобы в нее есть.
– Но ведь заклинания творят не… – Я помедлила, подбирая мало-мальски приличные выражения. – Не тем органом, которого у меня нет и не будет?
Винсент смерил меня долгим взглядом, от которого сами собой загорелись щеки. Я опустила глаза, мысленно проклиная свой длинный язык.
– Будь это так, ваш дар пришлось бы запечатать. – Лицо профессора оставалось совершенно серьезным, но в голосе заискрились смешинки. – Все проще. Лет пять назад инквизиторы привезли к нам девушку с даром некроманта. Она рыдала всю дорогу, а когда я решил с ней поговорить, упала в обморок.
И он решил, что я такая же трусиха?
– Да и мой предшественник рассказывал что-то подобное. – Профессор стал серьезным. – Вы еще не поняли? Нас боятся. Людям вообще свойственно бояться смерти и не хотеть лишний раз сталкиваться с тем, что о ней напоминает, это нормально. И если мужчина способен заглянуть смерти в лицо, то женщина…
Вообще-то в нашем мире покойников обмывали и обряжали женщины. Так что зря ты так.
– Потому я полагал, что и вы откажетесь.
– И ошиблись.
– Это мы увидим завтра, на практическом занятии.
Да не дождешься! Хотя я могу и не справиться. Вот будет обидно.
– К слову о занятиях. Много мне придется догонять?
– Вам повезло, прошло лишь две недели с начала учебного года. Пока студенты лишь изучали теорию и учились чувствовать дар.
С одной стороны – повезло. С другой…
– Я сейчас в себе никакого дара не чувствую.
С другой стороны, и что тело не мое, я тоже не чувствую. Если бы не коса, перекинутая на грудь, да зудящая где-то на краю сознания мысль – а какая я теперь? «Смазливая» мне ничего не говорит. Красота в глазах смотрящего, да и вообще… Но пока в моих руках не окажется хоть захудалого зеркала. придется подождать.
Или так и должно быть – не сознавать чужое тело чужим?? Мозг-то, то есть нейроны и все причитающееся, тоже не мой. Жаль, что никто исследований не проводил, я бы почитала.
– Вы же не чувствуете каждую минуту, как бьется сердце. И как дышите —тоже, если специально не обращаете на это внимание. Так и с даром, вы его не чувствуете, пока к нему не обращаетесь. Но об этом завтра. – Винсент глянул на небо. – Точнее, уже сегодня утром.
Интересно, он со всеми студентами так возится? Наверное, с чего бы ему менять привычки ради меня. Может, у них тут положено носиться с первокурсниками, как с писаной торбой.