Дом крови (ЛП)

- Господи Иисусе, Синди, - выдохнул он. - Не то чтобы я вел себя неразумно. Я действительно думал, что вот-вот умру. Ты, черт возьми, могла бы рассказать мне о нашем друге. Неужели в тебе нет ни капли сострадания? Ни единой гребаной унции? И что это за ожидание такое? Почему так долго ждали, прежде чем вызвать кавалерию?
Охранник прочистил горло.
- Пришлось выяснить, как много известно боссу.
Синди добавила:
- Оказалось, не так уж много.
- Слава Богу, - проворчал охранник.
Они вышли из здания через заднюю дверь и оказались в туннеле, который отдаленно напоминал шахтный ствол. Земляные стены поддерживались балками. Чeд вгляделся в длину туннеля, который, насколько он мог разглядеть, был небольшим - он изгибался и образовывал слепое пятно. Он увидел, как что-то замерцало - пламя газовой лампы.
Чед вздохнул.
- Я умер и попал в страну, забытую временем[15].
Охранник вытащил из кармана жилета сложенный листок бумаги и передал его Синди.
- Это копия твоего разрешения на освобождение. Онa понадобится вам, чтобы пройти следующий контрольно-пропускной пункт. Человека, с которым вам нужно встретиться, зовут Стивенс.
Синди кивнула.
- Стивенс.
Что-то промелькнуло в глазах охранника, намек на какой-то тайный стыд.
- За это... - oн снова прочистил горло. - За это придется заплатить?
Синди встретилась с ним взглядом.
- Это будет не та сумма, которую я не платила бы уже сотню раз.
Охранник вздохнул.
- Я знаю.
Синди пошла дальше.
У Чеда, который всегда сопротивлялся, не было выбора.
Он последовал за ней.
- Я бы очень хотел сейчас пойти домой.
Синди проигнорировала его.
- Удачи, - крикнул им вслед охранник.
Она проигнорировала и это.
Охранник подождал, пока они не скрылись за поворотом туннеля. Затем он вернулся в изолятор временного содержания и зашел в кабинет начальника тюрьмы. Он осмотрел тела своих бывших коллег, чтобы убедиться, что они мертвы. Он почувствовал слабый пульс у одного из них, Нитковски, и решил эту проблему еще одной пулей в затылок.
Затем он подошел к столу начальника тюрьмы и сел.
Он оглядел дело своих кровавых рук и решил, что оно выполнено хорошо.
Но не совсем закончено.
Он передернул затвор 9-миллиметрового пистолета, загоняя в патронник еще один патрон. Затем он сунул пистолет в рот и подумал обо всех ужасных вещах, которые совершил с тех пор, как спустился в Изнанку. О рабах, которых он убил. О невинных детях, которых он обрек на жизнь в рабстве. Чудовищныx, непростительныx актаx жестокости. Он не был злым человеком. Не совсем. Все это было почти невыносимым бременем для его совести, которая была жива и здорова, несмотря на его неоднократные попытки подавить ее, даже убить. Он позволил обстоятельствам и собственным страхам взять верх над своей моралью.
Чтобы превратить его в приспешника дьявола.
Но судьба повернулась к нему лицом и предоставила ему возможность искупить свои деяния.
Возможность, которой он воспользовался с благодарностью. Оставалось сделать еще кое-что. Навсегда заткнуть рот еще одному мертвецу. Он нажал на курок.
* * *
Это сон. Сон, но не сновидение. Искаженное отражение или инверсия реальности, подобно странным видениям сновидца о прекрасной женщине по имени Дрим. Он испытывает то же осознание, что и во сне. Четкость картины, возникающей в его голове, огорчает его. Его спящее тело извивается на кровати, и он закрывает лицо руками. Только тогда он понимает, что больше не привязан к столбикам кровати. На самом деле, он чувствует, что находится в спальне один. Так вот она, чудесная возможность, о которой он молился, еще один шанс выбраться отсюда. Все, что ему нужно сделать, это проснуться.
ПРОСНИСЬ!
- приказал внутренний голос.
Но он не мог.
Как это странно, как это расстраивает - испытывать такое двойственное восприятие. Осознание того, что то, что он видит в своей голове, - это нечто большее, чем обычное сопоставление странных образов, вызванных в воображении отдыхающим мозгом. В этом нет ничего случайного. И в этом нет никакого явного символизма. Он наблюдает за разворачивающейся драмой, как за сценами в кино. Фильм, от которого он не может оторвать взгляд. Это напоминает ему того парня из "Заводного апельсина", поющего садиста, который обездвижен и вынужден наблюдать за серией гротескных образов, его веки зажаты металлическими зажимами. Это похоже на то. Что-то его сдерживает. Моноволокна психической связи, завязанные в стратегически важных местах, эффективно предотвращают возвращение в сознательный мир. Осознание своего свободного тела в постели подобно той пресловутой морковке на конце веревки - всегда вне досягаемости. Невыносимо близко.
 
Уже не в первый раз он испытывает отчаяние.
Он находится в комнате, освещенной только свечами. Он видит это. Он знает, что это всего лишь образ в его голове. Но он там. Действительно там. Он чувствует землю под ногами. Чувствует тепло, исходящее от мерцающего пламени. У дальней стены находится что-то вроде алтаря. На нем лежит обнаженное тело мужчины средних лет. Грудь у него впалая, а ребра просвечивают сквозь желтую, как бумага, кожу, так, как могла бы выглядеть пластиковая обертка, натянутая на скелет. Его лодыжки и запястья связаны веревками, мера, которая кажется излишней - ничто в этом явно обреченном человеке не говорит о "риске бегства".
Мужчина не спит.
Он смирился со своей судьбой - ни одна мольба о пощаде не слетает с его губ.
Но сновидец чувствует нечто большее, чем просто смирение; мужчина у алтаря кажется почти... нетерпеливым.
Да, именно так.
Он жаждет умереть.
Он с нетерпением ждет избавления от долгого периода страданий.
Сновидец, которому, возможно, на самом деле ничего не снится, приходит в ужас от этого открытия. Не ради этого человека, которому, очевидно, уже не поможешь, а ради себя самого. Потому что он знает, как легко он может принять подобную участь. Слишком легко представить себе это чувство безмятежности, блаженного принятия в последний момент перед смертью.
В комнате небольшая толпа. Около дюжины человек. Сновидец полагает, что все они собрались, чтобы засвидетельствовать смерть этого человека. Свидетели являются неотъемлемой частью ритуала. Он не уверен, откуда ему это известно, но это факт, непреложный, как прилив. Он не может разглядеть их лиц, и никто из них не произносит ни слова. Они чего-то ждут. Это благоговейная тишина, тишина торжественного ожидания.
Они ждут.
И ждут.
Сновидец заставляет свое спящее тело открыть глаза. Он настолько сосредоточен, что картина, возникающая в его голове, слегка меняется, становится размытой. Его веки подрагивают. Единожды. И затем сцена снова становится в фокусе. Наступает момент полного отчаяния и безысходности. Затем безмолвные свидетели, как один, падают на колени. В то же мгновение сновидец оказывается на коленях, совершенно не понимая, откуда он знал, в какой именно момент нужно преклонить колени. Но тот же самый таинственный импульс заставляет его склонить голову в следующий момент. Его собратья по богослужению делают то же самое. Это чувство предвкушения остается, но теперь оно стало более интенсивным, и все присутствующие затаили дыхание.
Шаги.
Кто-то вошел в комнату. Чувствуется присутствие авторитета. Шаги приближаются. Звук - это стук ботинок по дереву, и в нем есть что-то зловещее. Сновидец начинает дрожать и испытывает симптомы, похожие на приступ простуды, головную боль и озноб, тупую пульсацию в задней части горла. Стук ботинок отдается у него в голове, как удар молота, когда человек в них проходит мимо него по пути к алтарю. Человек поднимается по нескольким ступеням к алтарю, останавливается и поворачивается лицом к небольшой толпе. Верующие, если это они, поднимают глаза.
Сновидец снова вздрагивает.