Последний трюк каскадера
На письменном столе около телефона стояла ваза с букетом роз, фотография госпожи Фроман и рядом с бюваром — отрывной блокнот; комиссар полистал его. На субботу никаких планов.
В самом деле, подумал Дре, завтра воскресенье. (Он посмотрел на часы.) Впрочем, воскресенье уже сегодня.
Женевьева опять будет сердиться, хотя прекрасно знает, что это моя работа!…
На понедельник фамилия: Бертайон — 11 часов. Еще одна — на вторник. И еще… Встречи, номера телефонов, подчеркнутые инициалы… Все предстоит проверить, однако человек, который собирается покончить с собой, вряд ли будет расписывать распорядок дня. Странно.
Дре услышал, как вдалеке хлопнули дверцы машины: ребята из криминалистической лаборатории. Им не вдолбить, что надо действовать деликатно, не врываться в дом, где покойник, как бригада телерепортеров в расчете на интервью. Вскоре кабинет наполнился народом. Судебно-медицинский эксперт приехал последним.
— Вы обратили внимание на время? — спросил он. — Какая-то мания стреляться по ночам!… Заключение придется подождать до понедельника. Он перевернул тело на спину.
— А клиент ловкач… Пуля, в сердце, сразу видно. Это не так-то просто, как кажется. Попробуйте — сами увидите… Смерть, видно, наступила мгновенно.
— Фроман… Цементные заводы Запада.
— Кажется, я уже видел эту физиономию в газете. Шуму будет!…
От фотовспышек болели глаза. Врач уселся на письменный стол, как за стойку бара, предложил комиссару сигарету, но тот отказался.
— Как это его угораздило?
— А черт его знает… Посмотрите, не болел ли он чем-нибудь серьезным… Начало рака, например. Признаюсь, меня бы это устраивало — рак… Идите сюда, а то мы мешаем. Отпечатки пальцев нам ничего не дадут, зато совесть будет спокойна.
— Можете его забирать, — бросил фотограф. Выходя в коридор, Дре и врач столкнулись с инспектором.
— Вы знакомы с моим помощником?. — спросил комиссар. — Ну что, Гарнье?
— Ну и лачуга! — воскликнул инспектор. — Нужен велосипед, чтобы тут передвигаться. Молодой человек, Ришар, живет в правом крыле. Я заглянул в комнату. Он спит. А богатая вдова расположилась в левом крыле, на втором этаже. Ее дверь закрыта на ключ. Держу пари, она жалуется на бессонницу, но вы бы слышали храп!…
Двое молодцов удалялись, держа носилки — они слегка покачивались. Дре протянул врачу руку.
— Всего доброго. Теперь вы поедете спать… А я останусь со своей работенкой — вопросы, вопросы… Гарнье, старина, осмотри повнимательнее участок вокруг балконной двери… Мне вдруг кое-что пришло в голову… А раз так, у меня это будет вертеться в голове, пока не перепроверю… Открытая балконная дверь в парк… Мне это не нравится. Постой!… Минутку… Консьерж… Он тебе ничего интересного не сказал?
— О!… Этот не перестает причитать. А вот что он при этом думает, пойди узнай!
— Ладно, я им займусь.
Шамбон, мадам Фроман и консьерж ожидали комиссара в салоне. Шамбон, застегнутый на все пуговицы, сдержанный, словно пришел с визитом, сидел, выпрямившись, на стуле.
Вдова утопала в кресле, консьерж стоял, заложив руки за спину с выражением озабоченности на лице.
— Прошу меня извинить, — начал комиссар, повернувшись к консьержу. — Ваши имя и фамилия, пожалуйста.
— Жермен Маршан.
— Вы можете быть свободны. Я скоро подойду к вам. Завтра у нас будет больше времени для разговора, а сейчас я должен кое-что выяснить. Итак, госпожа Фроман!
Она открыла глаза и со страхом взглянула на комиссара.
— Изабель Фроман… Мы поженились около года назад. Почему он это сделал?
— Вот это я и пытаюсь выяснить. Вы, месье, насколько мне известно, кузен господина Фромана?
— Нет. Я его племянник.
— О, прошу прощения.
— Шарль — брат моей матери. Намного моложе ее. Матери скоро семьдесят шесть лет, а Шарлю было шестьдесят два. Отец был компаньоном Шарля. Он умер от инфаркта семь лет назад, я занял его место.
— То есть?
— Это довольно сложно. Цементные заводы Запада — фамильное предприятие, которым мы владеем как неделимой собственностью. Шарль был генеральным директором, но замечу, пяти права равны его правам. Точно так же и замок принадлежит нам обоим на равных. Я, как и мой отец, лиценциат права, в моем ведении бухгалтерия…
— Понятно. Спасибо. Расскажите мне о молодом человеке, Ришаре.
Наступила напряженная пауза. Изабель сделала движение в сторону Марселя де Шамбона, но тот тихо возразил:
— Нет, это не ко мне… Дре прервал его:
— Я в курсе всего, что касается катастрофы. Мне известно, что вы, мадам, и этот юноша работали в весьма оригинальном жанре.
— Какое это имеет отношение к смерти моего мужа? — спросила Изабель.
— Может быть, никакого. Но будьте так любезны… Мне необходимо во всем глубоко разобраться. Ришар — ваш брат, если не ошибаюсь?
— Сводный брат. По отцу. Комиссар помолчал, затем продолжил:
— Итак, я в курсе катастрофы. Ваш брат не сердился на вас за то, что вы вышли замуж за человека, по вине которого он оказался в таком положении?.. Я собираю информацию, вот и все. Если хотите, задам вопрос иначе. Как ваш муж относился к вашему брату? Его вина, наверное, казалась ему невыносимой? Молодая женщина и Шамбон смущенно переглянулись.
— Допустим, когда он встречал Ришара… за столом… или в парке… — настаивал Дре.
— Он всегда был исключительно любезен, — ответил Шамбон.
— А вы, мадам?.. Ведь время от времени какое-нибудь слово, жест выдавали его чувства?
— Никогда.
— Позвольте! И вам это не казалось странным? Испытывал ли ваш муж дружеские чувства по отношению к вашему брату… или жалость… или что-то другое?.. Нет? Вы не знаете. С другой стороны, любил ли ваш брат человека, который его искалечил?
— Вам ничего не стоит спросить об этом его самого, — раздраженно вмешался Шамбон. Дре в раздумье сделал несколько шагов.
— Поверьте, — сказал он, — эти вопросы нравятся мне не более, чем вам. Но тот, кто кончает с собой, — как правило, человек, не добившийся своей цели. Семейные неурядицы, дела, принявшие плохой оборот…
— Не надо преувеличивать, — возразил Шамбон с вымученной улыбкой.
— Допустим, — продолжал Дре, — но вы сами… Вы хорошо с ним ладили?
— Прекрасно. Что тут придумывать? Разумеется, предприятие переживало кризис. Дядя стал раздражительным.
— А! Вот видите!
— В такой момент кто угодно потерял бы хладнокровие. Нам не возвращают долги. Мы переживаем всевозможные неприятности. Кое-какие иностранные рынки для нас пока что закрыты.
— Так не это ли причина? Расскажите мне о забастовке, о которой поговаривают до сих пор.
— Здесь многое преувеличено. Правда, дядю действительно заперли в его кабинете. И он чуть не ударил представителя забастовщиков.
— Ах, вот как!
— Он быстро выходил из себя и, надо признать, был… старомодным… патроном.
— А вы?
— Нет, только не я. Иногда мы ссорились с ним по этому поводу.
— Интересно!…
— У него была манера все решать единолично и даже к своим близким относиться как к служащим.
— И к вам тоже?
— Разумеется.
— Вы сердились на него?
— О, иногда случалось! Но дальше этого не заходило.
— Итак, я резюмирую сказанное вами: ничто в частной жизни или в профессиональной деятельности не могло его толкнуть на самоубийство!
— Я так полагаю, господин комиссар.
— А вы, мадам? Вы тоже так считаете?.. Говорил ли он с вами о делах?
— Никогда, — прошептала вдова.
— Вы ничего мне не рассказали о его здоровье.
— У него было слегка повышенное давление, — сообщил Шамбон.
— Я спрашиваю госпожу Фроман, — заметил Дре с раздражением.
— Да, — согласилась она. — Он соблюдал диету… то есть… пытался соблюдать. Но не избегал деловых обедов или ужинов. И много курил.
— Словом, не любил отказывать себе в чем-либо?
— Именно.
— Но он не пил?
— О нет! Иногда.
— И… прошу прощения, но я должен задать этот вопрос… Вне брака… Шамбон и Изабелла быстро переглянулись, Дре перехватил этот взгляд.