Меня зовут Шон

День промелькнул, толком и не успев начаться, как бывает после долгого перелета или на Рождество. Когда мы встречались с тобой, когда ты был частью моей жизни, дни, казалось, тянулись вечно, и золотистый свет падал сквозь ветви деревьев до десяти вечера. Я думала, что у нас будет еще много времени и любви. Если бы я знала, как мало оставалось и того, и другого, я бы держалась за тебя изо всех сил.
Элинор Тредвей. Твоя жена, безликая женщина, к которой я так долго ревновала тебя. Мне казалось, она крадет тебя у меня. Я злилась всякий раз, когда ты тайно писал мне письма из садоводческого центра, из дома или из магазинов. Меня терзали мысли о том, что я никогда не смогу оказаться рядом с тобой в цветочной лавке или в «Икее». Я привыкла проверять тайный почтовый ящик, пока Ник расплачивался за кофе или заправлял машину, прикрывая экран ладонью или волосами, надеясь прочитать там что-нибудь новое. Мне совершенно не хотелось вести ту жизнь, что я вела. Это была ежедневная боль. Вроде как ходить со сломанной ногой, не зная об этом. Понимаешь, новый любовник — как зеркало. Невозможно от него оторваться. Твой запах, ощущение твоих мышц под бархатистой кожей, твое затаенное дыхание, когда ты обнимал меня в те редкие моменты, когда мы бывали вместе — «О боже, Сьюзи!». Словно, произнося мое имя, ты говорил: «Я выбираю тебя, тебя и никого больше». Именно это мы говорим себе, начиная любовный роман. Хотя, конечно, мы не оказались бы в том безликом гостиничном номере, если бы не зависели от других людей — Ника и твоей жены. И потому я пребывала в смешанных чувствах. Мне очень хотелось забыть о них, только никак не удавалось. Но когда мне удавалось не думать о реальности… по таким моментам я скучала больше всего.
Тогда я знала о ней так мало — черноволосая женщина за сорок. Мне казалось, что она неухоженная и злая. Мне казалось, тебе нужно уйти от нее ко мне. Мне казалось, что она — жутковатый призрак. Теперь я знала, какая она. Эта бледная напряженная девочка с фотографий носила столько имен. Нужно было выяснить, что произошло с ней в прошлом. Я чувствовала, что это подскажет мне, насколько велика опасность.
  
Элинор
 
Я давно не бывала в Лондоне, и потому меня удивил прилив энергии, который я ощутила, проетжая на поезде по мосту Блэкфрайерс над широкой мутной Темзой, наблюдая за сотнями людей, спешащих по важным делам. Это напомнило мне, что у других людей есть работа, дети и глупые переживания по поводу потеков в ванной и оплаты счетов за газ. А не эта мелодрама, в которую решила броситься я. Переехать поближе к любовнице мужа? О чем я только думала? Я почти свихнулась от горя, злости и боли. Но, ступив на этот путь, я пришла к совершенно неожиданному результату, и теперь нужно было двигаться дальше, ведь на кону оказалась жизнь ребенка.
Я встретилась с Лизой Рагоцци в «Кафе Неро» недалеко от ее офиса в Боро и мысленно поблагодарила ее за выбор. Место было уютным, однако позволяло сохранить анонимность, затеряться в потоке студентов с ноутбуками, озадаченных иностранцев, пытавшихся разобраться в картах из путеводителя, перевернутого вверх ногами, и офисных работников, для которых самой важной задачей было всячески избегать контактов с другими людьми в течение всего получасового перерыва.
Я сразу обратила внимание, насколько Лиза красива. У нее были густые темные волосы, опускавшиеся до ворота белоснежной рубашки, и темные глаза, только вот скулы слишком выпирали, а ноги в колготках были трогательно тонкими, похожими на веточки.
— Нора? — неуверенно спросила она.
Нервная женщина. Возможно, кто-то когда-то причинил ей сильную боль.
— Добрый день, Лиза. Спасибо, что согласились встретиться.
Она была слишком вежлива, чтобы откровенно разглядывать меня, но в ее лице я уловила мимолетное выражение — «это точно не она». Теперь она поверит, что я действительно беспокоюсь за подругу, и, возможно, будет более откровенна.
— Пожалуйста, присаживайтесь.
 
Я взяла в руки дурацкий высокий стакан с кофе и устроилась на стуле, глядя на нее. Вокруг нас образовался пузырь тишины в море фонового шума, отражавшегося от стен.
— Наверное, вам это кажется странным.
— Не очень, — костяшки ее пальцев, сжимавших чашку чая с мятой, побелели. — Мне всегда было интересно, чем для него все закончится. Я немного поискала после вашего сообщения. Он женился? Это и есть ваша подруга?
Стоило предположить, что она отправится за информацией в интернет.
— Она ужасно разозлится, если узнает, что я встречалась с вами. Она полностью все отрицает.
Проще говоря: «Не пытайтесь связаться со Сьюзи».
Она кивнула:
— Конечно, я сама долго была такой же.
— Не расскажете мне?
И она, уставившись в стынущий чай, поведала мне свою историю, пока я, сгорая от стыда, поглощала смесь сливок и сахара. Лиза морила себя голодом, будто святая мученица. Не то для того, чтобы на нее больше не взглянул ни один мужчина, не то для того, чтобы ее не замечали вовсе. Она рассказала мне, как познакомилась с Ником на первом курсе Ноттингемского университета; он учился на втором. Как ее поразили его знаки внимания: прочие парни, которых она знала, хотели только переспать с ней, а потом даже не заговаривали на людях. Тяжело переживая разрыв после романа с регбистом, длившегося целый семестр, она встретила доброго, внимательного Ника — невысокого, ладного, со скорее приятным, нежели красивым лицом. Просто спасение.
— Он пригласил меня на обед! Это было неслыханно. Казалось бы, простая пиццерия, но я была так польщена. И он помнил все, что я ему рассказывала: имена всех моих преподавателей и кота, который был у меня в детстве, и прочие разные мелочи. Я и оглянуться не успела, как мы начали жить вместе.
— В студенческом общежитии?
Она покачала головой на хрупкой шее:
— Только вдвоем. Отец Ника, кажется, оставил ему довольно солидное состояние. Я казалась себе такой взрослой. Мы даже наняли уборщицу! Но потом…
Ах да. То самое «но потом». Интересно, у всех наступает такой момент, когда ты понимаешь, что у твоих идеальных, блестящих отношений, у твоей великой любви есть оборотная сторона? Ты словно переворачиваешь камень. Для меня такой момент настал, когда я нашла бальзам для губ в вещах из машины мужа.
— Да?
— Он начал ревновать. Мы с одним парнем занимались совместным проектом, неплохо ладили, но Ник был таким подозрительным. Он звонил мне, пока я была на учебе, иногда по тридцать раз за час. А если я задерживалась хоть на минуту — например, дольше обычного шла из библиотеки, заглянув по дороге в магазин или куда-нибудь еще, он хотел знать почему. Потом он стал запрещать мне ходить куда-то с подругами. Они вовсе не были тусовщицами — обычные прилежные студентки. Мы пошли тогда на концерт, и я надела… она снова уставилась в чашку, и от тяжелых воспоминаний ее голос зазвучал глуше. — Я надела топ-корсет. Они тогда были в моде. И он просто взбесился! «Для кого это ты вырядилась, если меня там не будет? Ты еще с кем-то встречаешься?» В конце концов я переоделась в футболку. Так было проще.
К концу второго курса Ник и Лиза никуда не ходили по отдельности, кроме занятий — да и то он иногда сопровождал ее на учебу под предлогом защиты от уличных хулиганов — и спортзала.
— Он это поощрял, — добавила она с горькой усмешкой. — Никогда прямо не говорил, но постоянно подталкивал к этой мысли. Однажды он прочитал какую-то статью о том, что девушки часто набирают вес в первый год университета.
Я посмотрела на выпирающие косточки Лизиных ключиц, и мне захотелось сделать Нику очень больно. Он разлучил ее с друзьями и семьей — даже ее бойкие итальянские родители перестали звонить, потому что Ник всегда брал трубку и говорил, что ее нет дома, о чем она, конечно же, узнавала только потом. Если она сама звонила им, он начинал дуться: «Зачем ты так долго висишь на телефоне? Развел — не твоя семья?»