Близость (СИ)

Ну, на эти условия пойти я вполне могу. Почти на все… Не сдержав эмоций, буквально запрыгиваю на брата, обвив его торс ногами, обхватываю руками за шею и, поддавшись порыву, хочу поцеловать в щёку, но Андрей, не ожидавший от меня такого поведения, поворачивает голову, и я впиваюсь поцелуем прямо в его горячие губы. Я хочу тут же отстраниться, но Андрей неожиданно хватает меня за затылок, не позволяя этого сделать, а второй рукой подхватывает под ягодицы, не оставляя возможности слезть с него. Мы застываем в этой позе неподвижно. Моя промежность снова оказывается плотно прижатой к животу брата, и я всем своим существом ощущаю, какой он горячий. Его жар переходит и на меня. Такое чувство, что во всём мире мы с ним только одни сейчас, стоим, объятые единым пламенем, одним на двоих. Андрей по прежнему фиксирует мой затылок, не оставляя возможности отстраниться, плотно прижимаясь своими губами к моим. А я чувствую, как внизу моего живота, расползается томительное, мучительно сладкое тепло, отдающее уже знакомой пульсацией между ног. Ощущения постепенно нарастают, становясь всё нестерпимее, появляется непреодолимое желание ёрзать, тереться промежностью о живот Андрея, кажется, что эти действия принесут мне облегчение, но я не решаюсь. От волнения мои губы пересохли, я легонько просовываю между ними язык, проведя им по нижней губе и случайно задеваю губы брата, отчего он ещё сильнее стискивает мои ягодицы, буквально вдавливая моё тело в своё. Андрей шумно выдыхает мне в рот, и я понимаю, что всё это время он не дышал.
— Что же ты делаешь со мной, Катя? — выдавливает из себя Андрей. Брат по прежнему не отстранчется, поэтому, когда он говорит, я чувствую как его горячие губы зедевают мои, заставляя моё тело непроизвольно вздрогнуть. Не от испуга, а от какого-то другого чувства, которого я никогда в жизни не испытывала и не знаю, что оно может значить.
Голос брата кажется мне каким-то измученным, словно на него в один момент свалилась неимоверная усталость. Я не понимаю причин его состояния, но где-то на подсознательном уровне ощущаю себя виноватой. Хочу что-то ему ответить, но Андрей вдруг резко опускает меня на пол и, не попрощавшись, выходит из спальни, оставляя меня стоять в центре комнаты на пошатывающихся от пережитых эмоций ногах.
От такого количества произошедших за последние пол часа событий у меня кружится голова. Что только что происходило в моей спальне? Почему Андрей так странно себя вёл? Не понимаю, что это за неадекватная реакция на то, что кто-то просто подвёз меня до дома. Что в этом такого? Тут же вспоминаю, сколько раз он звонил мне, пока мы с Кириллом Александровичем ехали в машине, а я всё время сбрасывала звонки, а потом и вовсе выключила телефон. Должно быть брат испугался, что со мной что-то случилось, и подумал, что шеф мог что-то мне сделать. Господи, ну конечно! Почему я сразу об этом не подумала? Не нужно мне было сбрасывать его вызовы. Тем более что на днях я рассказала ему эту историю с Артёмом Быстровым, а Андрей в ответ пообещал, что меня больше никто не обидит. И вот я скидываю его звонки, а потом меня привозит на машине какой-то неизвестный взрослый мужчина. Ну я и дура… Не мудрено, что Андрей теперь так злиться. Как бы я не относилась к брату сейчас, всё же я понимаю, что он чувствует на себе ответственность за мою жизнь.
От осознания своей ошибки мне становится так стыдно, что я хочу тут же побеждать к Андрею и попросить прощения за своё глупое поведение, но в последний момент решаю переждать до завтра. Брат слишком разозлён сейчас, и я боюсь того, какая ещё реакция может последовать от него в ответ на мои извинения. Всё же не даром говорят, что утро вечера мудрее, так что лучше дать брату время успокоится, а уже потом подойду, объясню ему всё и пообещаю никогда впредь не заставлять его нервничать.
На ватных ногах бреду к кровати, желая только одного — побыстрее лечь спать, чтобы завершился, наконец, этот ужасный день. Уже собираюсь сдёрнуть покрывало, как вдруг замечаю на нём белую хлопковую материю. Приглядевшись внимательнее, понимаю, что это футболка брата. Но не та, которую я носила до этого. Прошлую я кинула в корзину для белья. Получается, Андрей увидел свою футболку в грязном белье и принёс мне новую? Может он не уверен в том, что у меня есть пижама и решил на всякий случай оставить мне для сна свою одежду?
 
Я понимаю, что мне вовсе не обязательно в ней спать, потому что пижама у меня действительно есть и не одна, но почему то всё равно одеваю на себя футболку Андрея и забираюсь в кровать, плотно укутавшись в одеяло. Обхватываю двумя руками ворот и, слегка приподняв, вдыхаю полной грудью. Меня тут же обволакивает уже такой знакомый пряный аромат, принося с собой спокойствие и умиротворение. И едва моя голова достигает подушки, я тут же проваливаюсь в глубокий сон.
  
Андрей
 
Стою под ледяным душем, пытаясь выбить из себя это чёртово наваждение, отрезвить, привести в чувства. Но холодная вода не помогает. Бесполезно, я слишком сильно и безвозвратно отравлен этим ядом. Он смешался с кровеносной системой, пустил метастазы по всему организму, отравил, уничтожил меня изнутри. Хотя бы самому себе я должен признаться в том, что со мной творится. Ещё какое-то время я пытался отрицать очевидное, уговаривал себя, что ничего особенного не происходит, старался не замечать своих чувств. Но то, что я испытал, увидев Катю в компании постороннего мужчины, то, как он смотрел на неё, как целовал её руку… В очередной раз воспроизведя в голове картинки сегодняшнего вечера, с силой ударяю кулаком об плитку, по которой тут же тонкими струйками начинает стекать моя кровь. Убью суку! Своими собственными руками переломаю твари хребет. Меня так сильно трясёт от неконтролируемой ярости, что в скором времени я, как конченый псих, со всей дури молочу кулаками по плитке, раздирая костяшки в мясо, представляя что разбиваю рожу бородатому хмырю, посмевшему дотронуться до моей малышки.
Когда это началось? Когда братская любовь превратилась в неправильную, испорченную, извращённую? Поднимаю голову на встречу ледяным потокам и вспоминаю каждое мгновение рядом с Катей, пытаюсь понять, какой момент стал решающим. Когда я целовал её заплаканное лицо на кухне? Или когда она испуганная грозой прибежала ко мне в поисках защиты? А может быть ещё раньше, когда умоляла меня остаться с ней на ночь, не оставлять одну после приступа? Нет, уже тогда я был отравлен, уже тогда моё сердце было пропитано её запахом, тело дрожало от каждого мимолётного прикосновения её тоненьких пальчиков к моей коже. Всё произошло гораздо, гораздо раньше. Ещё в детском доме, когда впервые увидел её после стольких лет разлуки. Хрупкую, нежную, ранимую, но в тоже время такую желанную, манящую, вызывающую непреодолимое желание защитить, спрятать, укрыть от всего мира, сделать своей.
А может быть это всегда жило во мне? Может быть моё нутро было изуродовано с самого начала? Ведь это же Катя — моя маленькая девочка. Только моя. Я всегда любил её. Всегда считал своей и ничьей больше. Даже родители не имели на неё тех прав, что были у меня. Конечно, когда она была ребёнком, я не испытывал к ней мужского желания. Может быть я и ублюдок, определённо так оно и есть, но не настолько, чтобы возбуждаться на маленькую девочку. Но всё же внутри всегда жила уверенность, что Катя принадлежит только мне. Просто раньше никогда не возникало мыслей, что кто-то сможет её коснуться. Даже я, чёрт возьми. Она была моей святыней, моим идолом на которого я молился, в которую верил, в которой черпал силы.
Воспалённый мозг услужливо подсовывает мне воспоминания об уроде, целующем Катину руку, смотрящем на неё с неприкрытым интересом. На неё. Мою девочку. Сестра слишком наивная и чистая, чтобы заметить в глазах своего шефа мужской интерес, моя маленькая невинная малышка. Такая чистая, не видящая вокруг себя грязи, пошлости, испорченности этого мира, даже после всего, что с ней произошло. И моё извращённое нутро она тоже не видит, не замечает, что со мной происходит. Не видит как учащается мой пульс, когда она просто проходит мимо, каким тяжёлым становится дыхание, когда слышу тонкую мелодию её голоса, как полыхает пожаром тело, когда она ненароком дотрагивается до меня. Ничего не замечает моя маленькая, невинная девочка. Вспоминаю её непонимающий взгляд, удивлённо распахнутые глазки, которыми она смотрела на меня в своей спальне, когда я едве не потерял остатки самокнтроля, усадив её на комод и развинув ноги. Малышке даже в голову не пришло, что я могу сделать с ней что-то запретное, выходящее за рамки братских чувств. Доверчиво хваталась за мои плечи, в то время как я едва сдерживался, чтобы не содрать с неё одежду, и не сделать девочку своей, чтобы никто больше не смел посягнуть на то, что принадлежит мне. С трудом заставил себя оторваться от неё, когда она в порыве благодарности запругнула мне на руки.