Собрание сочинений в 12 т. Т. 9

Откуда родом был этот банкир? Одни говорили - из Иллирии, другие - из Далмации, но точно никто ничего не мог сказать. Сам Элизундо ни словом не касался ни своего прошлого, ни настоящего; он как-то сторонился городского общества. Когда группа Ионических островов перешла под протекторат Англии, образ жизни старого банкира остался таким же, как в пору французского господства. Несомненно, слухи о его богатстве, исчисляемом сотнями миллионов, были сильно преувеличены, но все же он должен был обладать и, конечно, обладал большими деньгами, хотя и вел весьма скромный образ жизни.
Элизундо овдовел с где лет двадцать назад - до своего приезда в Корфу, куда он прибыл с двухлетней малюткой девочкой. Теперь Хаджине, так звали его дочь, уже исполнилось двадцать два года, и она была полной хозяйкой в доме.
Даже здесь, на Востоке, где женщины так хороши, Хаджина Элизундо выделялась редкой красотою; ее не портило даже строгое и несколько грустное выражение лица. И могло ли не отразиться на девушке сиротливое детство, жизнь без доброй наставницы-матери, без подруги, поверенной первых девичьих дум? Хаджина была среднего роста и отличалась необыкновенным изяществом. Гречанка по матери, она принадлежала к тому типу молодых женщин Лаконии, внешность которых считается образцом на всем Пелопоннесе.
Между отцом и дочерью не существовало, да и не могло существовать, настоящей близости. Банкир, молчаливый, замкнутый, жил нелюдимо, от всего отворачиваясь, ни на что не глядя, точно человек, которому режет глаза яркий свет. Малообщительный и в личных и в деловых отношениях, он держался чопорно и сухо даже со своими постоянными клиентами. Как было Хаджине, запертой в четырех стенах, где она никак не могла подобрать ключ к отцовскому сердцу, радоваться жизни?
По счастью, возле нее был славный, преданный, любящий друг, готовый пожертвовать собою ради юной госпожи, друг, который грустил, когда она грустила, и радовался каждой ее улыбке. Он жил одной Хаджиной. По этому описанию читатель еще решит, что речь идет о добром, верном псе, об одном из тех, кого Мишле назвал «почти человеком», а Ламартин - «смиренным другом». Нет, то был всего только человек, но пес не мог бы быть самоотверженнее! Хаджина родилась на его глазах, он никогда с ней не расставался, нянчил ее, когда она была ребенком, и служил ей, когда она выросла.
Это был грек по имени Ксарис - молочный брат матери Хаджины, за которой он последовал в дом ее мужа на Корфу. Ксарис почти четверть века провел в доме Элизундо, он считался больше, нежели простым слугою, и даже переписывал для банкира некоторые бумаги.
Рослый, широкоплечий, наделенный богатырской силой, Ксарис олицетворял собою классический тип лаконийца. Красивое лицо, чудесные глаза, открытый взгляд, длинный нос с горбинкой, рот, оттененный великолепными черными усами… На голове у него красовалась темная шерстяная шапочка, вокруг бедер - изящная национальная фустанелла.
Когда Хаджине Элизундо случалось выйти из дому за покупками или в католическую церковь св. Спиридиона, а то и просто подышать свежим морским воздухом, не доходившим до дома на Страда Реале, Ксарис неизменно сопровождал ее. Молодые корфиоты не раз видели, как она гуляла с ним по эспланаде или по улицам предместья Кастрадес, которое тянется вдоль бухты того же названия. Многие из них пытались проникнуть в дом ее отца. Кого не прельщала красота девушки, а быть может, и миллионы банкира Элизундо? Но Хаджина неизменно пресекала подобные попытки, а отец никогда не старался повлиять на ее решение. Ксарис же ради счастья своей юной хозяйки на земле не колеблясь поступился бы своим блаженством на небе, блаженством, на которое безграничная преданность давала ему право!
Таков был этот унылый и мрачный дом, одиноко стоявший на окраине столицы древней Коркиры; таков был тесный семейный круг его обитателей, куда по воле случая вступил Анри д’Альбаре.
На первых порах между банкиром и французским офицером существовали чисто деловые отношения. Покидая Париж, молодой человек запасся крупными чеками на контору Элизундо. Получать по ним деньги он приезжал в Корфу. Во время филэллинских походов он черпал здесь все нужные средства. Несколько раз приходилось ему бывать на острове, и в один из своих приездов он познакомился с Хаджиной Элизундо. Красота девушки поразила его. Ее образ преследовал офицера даже на полях сражений в Морее и Аттике.
 
После капитуляции Акрополя Анри д’Альбаре счел, что ему лучше всего вернуться в Корфу. Рана еще давала о себе знать. Непомерно тяжелые месяцы осады надломили его силы. Поселившись на острове, он ежедневно по нескольку часов проводил в доме банкира, где пользовался таким гостеприимством, какого до сих пор не мог добиться ни один посторонний человек.
Так прошло около трех месяцев. Визиты французского офицера к Элизундо, поначалу строго деловые, с каждым днем становились все более дружескими. Хаджина произвела сильное впечатление на Анри д’Альбаре. Она не могла не почувствовать, что он влюблен, видя, с каким восхищением он смотрит на нее, внимает ей! И она не задумываясь взяла на себя заботу о его подорванном здоровье. Ее попечение пошло ему на пользу.
А тут еще и Ксарис, не таясь, выказывал расположение Анри д’Альбаре, чей открытый добродушный нрав все больше и больше нравился ему.
- Ты правильно поступаешь, Хаджина, - не раз говорил он. - Греция - наша родина, и мы должны всегда помнить, что перенес этот офицер, сражаясь за нее!
- Он любит меня! - сказала она однажды Ксарису.
Признание молодой девушки прозвучало очень просто, как все, что она делала и говорила.
- Ну, что ж! Прими его любовь! - отозвался Ксарис. - Твой отец стареет, Хаджина! Я тоже не вечен!… Где ты найдешь более надежного защитника, чем Анри д’Альбаре?
Хаджина промолчала. Ей хотелось ответить, что и она разделяет чувства Анри. Но вполне понятная сдержанность не позволяла ей признаться в этом даже Ксарису.
А между тем Хаджина и Анри действительно любили друг друга. И в обществе их взаимная привязанность уже не была секретом. Еще ничего не было объявлено, а об их свадьбе в городе говорили, как о решенном деле.
Надо заметить, что банкир благосклонно относился к намерениям молодого человека. Как говорил Ксарис, старик чувствовал, что быстро дряхлеет. Как ни очерствел он душой, его не могла не тревожить мысль о том, что будет с Хаджиной, когда она, унаследовав огромное состояние, останется одна на свете. К слову сказать, денежная сторона дела нисколько не занимала Анри д’Альбаре. Он ни на минуту не задумывался над тем, богата дочь банкира или нет. Его чувство к ней родилось из влечения сердца, а не из низменных расчетов. Он страдал, видя, как безрадостно протекает ее жизнь в отцовском доме. Анри был пленен ее душевной красотой не меньше, чем прекрасной внешностью. Он любил девушку за благородство мыслей, за широту взглядов, за сильный характер и самоотверженную душу, способную на любые жертвы, если того потребуют обстоятельства.
В этом нетрудно было убедиться: стоило лишь послушать, с каким жаром говорила Хаджина об угнетенной Греции и о нечеловеческих усилиях ее сынов, стремившихся вернуть свободу родине, Анри во всем был согласен с молодой девушкой.
Сколько часов проводили они в горячих беседах на родном языке Хаджины, которым Анри уже владел в совершенстве! Какую глубокую радость переживали они, когда победы на море вознаграждали греков за поражения в Морее и Аттике! Анри д’Альбаре приходилось, ничего не упуская, описывать столь памятные ему битвы, в которых он сам принимал участие, он должен был без конца повторять имена греков и иностранцев, отличившихся в кровавых схватках, имена всех женщин, чью участь Хаджина, будь на то ее воля, охотно разделила бы; вновь и вновь рассказывал он о Боболине, Модене, Захариас, Кайдос и о доблестной Андронике, спасенной им в Хайдарской резне.
Как-то раз Анри д’Альбаре упомянул имя этой женщины в присутствии Элизундо, и непроизвольное движение, вырвавшееся при этом у банкира, удивило его дочь.