Вверх по реке (СИ)

Кажется, враги палили, скорее, наобум, понимая, что где-то наверху сидит снайпер, лупили почти вслепую. Однако пули защёлкали по камню мостового устоя в опасной близости от меня. Пора прыгать — другого выхода у меня нет, но прежде надо покончить с третьей мортиркой. Остались какие-то секунды, прежде чем мина будет готова, и можно жать на спусковой крючок.
Я всем телом чувствовал, что пули ложатся близко — бьют рядом со мной. Это чутьё не раз спасало жизнь, но теперь я старался подавить его, не обращать внимания. Ещё немного. Вот-вот. Взрыватель мины готов, снарядный протянул её заряжающему…
Два события произошли одновременно. Я нажал на спусковой крючок, всадив пулю в грудь второму номеру расчёта. И меня самого нашли вражеские пули.
Боль рванула правую ногу, будто злой пёс зубами вцепился. Стопа выскользнула из трещины, я изо всех сил сжал левую руку, стараясь удержаться на устое. Пальцы свело от напряжения, я почти не чувствовал их. По ноге текла кровь, скапливаясь в ботинке. Я лихорадочно пытался найти опору, но никак не мог снова зацепиться носком за край трещины. Каждое движение вызывало новые взрывы боли в ноге.
Да ещё и пулемётчики поняли, где я, и начали стрелять прицельно. Выбора у меня не осталось. Либо разжимаю пальцы и лечу в реку, либо тоже лечу в её воды, но уже смертельно раненным или вовсе покойником. Я стиснул зубы, мысленно попросив прощения у фон Клоца, бросая его винтовку, а потом отпустил выемку и полетел.
Это было долгое падение, и оно, действительно, больше напоминало короткий полёт. И пока летел, увидел много всего интересного.
Они заходили на атаку с запада — со стороны солнца. Я и не думал, что оно уже так низко. Два звена по пять машин. Винтокрылы. Их редко встретишь в небе над Аурелией: слишком медлительны, из-за чего становятся лёгкой добычей для аэропланов. Пускай те и хуже вооружены, однако в небе скорость решает всё. А вот в Афре, где аэропланов почти нет, винтокрылы оказались более востребованы. Хотя и тут вряд ли их так уж много — дорогие и сложные в обслуживание летающие машины нечасто поднимают в воздух. К примеру, ради обороны Большого моста.
Я врезался в воду, прежде чем винтокрылы ударили по пехоте и наёмникам Альянса. Удар выбил из меня весь дух, как будто паровым молотом по спине приложили. В первые мгновения после удара, оглушённый падением, я просто погружался, даже не пытаясь сопротивляться. Осознание, что я тону пришло, когда боль от удушья резанула лёгкие. Я изо всех сил — а их оказалось на удивление много — толкнул себя вверх, к свету. Не притупи боль в раненой ноге холодная вода Великой реки, я бы наверное не сумел спастись. И так бедро словно злой пёс зубами рвал, правда, зубы оказались туповаты.
Вырвавшись на поверхность, я несколько раз судорожно глубоко вздохнул, так что аж в груди заболело. Голова кружилась от потери крови. После предельного напряжения мышцы сводило от усталости. Я знал, что мне нужно, и прибегал к вита-инъекциям лишь в крайнем случае. Но сейчас именно такой и был — без укола я до берега не доберусь.
Разработанные незадолго до начала войны вита-инъекции спасали меня и моих бойцов не раз. Вот только как и к любому препарату к составлявшему их основу, концентрированному аквавиту постепенно вырабатывалось привыкание. И чтобы добиться результата, с каждым разом нужно всё больше и больше инъекций. Поэтому сейчас я достал из герметично закрытой сумки на поясе сразу пару шприцов и, не задумываясь о последствиях, всадил себе подряд две вита-инъекции.
Боль в ноге совсем утихла. Сведённые судорогой от напряжения мышцы расслабились и даже получили немного сил. Прежде от двух инъекций я был готов плясать после суток в траншее и трёх ранений, а теперь получил лишь небольшую подпитку. Мог бы добавить ещё одну, но заплатить за неё придётся тремя, а то и пятью днями в лазарете. Этого я позволить себе не могу. Так что стиснув зубы, поплыл к берегу. Благо течение здесь не особенно сильное и далеко меня от моста не снесло.
Пока выбирался из воды на мосту творилась настоящая резня. Пройдя первый раз на бреющем полёте винтокрылы открыли закреплённые под днищем коробы с флешеттами. [10] Их характерное, пугающее завывание ни с чем не перепутать. Стальные стрелки размером с карандаш, флешетты, почти не применяются в Аурелии — траншеи надёжно защищают, да и вообще бомбы куда опасней. Однако в Афре это успевшее устареть оружие применяют, как оказалось, и весьма успешно.
 
Десять машин, десять коробов, один заход на бреющем полете — и атака на наши позиции захлебнулась в крови. Даже самый плотный анфиладный огонь не может сравниться по урону с этой смертью с небес. Стальные стрелки срезали закованных в броню наёмников и штурмовиков с той же лёгкостью, что и бегущих перед ними обезумевших от боли и крови полуголых солдат. От флешетт не было спасения, они несли гибель на острие, обрушиваясь на столпившихся на мосту врагов с устрашающим воем.
И это сломало их. На пороге победы, им оставалось всего несколько шагов до рукопашной, когда уже никакая поддержка с воздуха не спасёт, враги обратились в бегство. Первыми побежали немногие оставшиеся в живых полуголые солдаты, мешая ещё сохранявшим порядок, несмотря на потери, штурмовикам с наёмниками двигаться вперёд. Пулемёты на укреплениях застучали чаще, кинжальным огнём разбивая группы врагов. Когда же десять винтокрылов снова прошлись над мостом, их стрелки принялись поливать мост из установленных на носу спаренных авиационных «мартелей».
Менее скоростные, чем аэропланы, что сказалось на эффективности флешетт, винтокрылы шли над мостом словно нарочито медленно. Длинные очереди спаренных пулемётов выкашивали врагов, не оставляя тем никаких шансов на спасение. Этого не выдержали уже и дисциплинированные наёмники с штурмовиками. В их группах не осталось, наверное, никого не раненного, хотя бы легко, и командиры отдали приказ отступать, не сохраняя строя. По подразделениям разберутся в тылу — если добегут.
Я лежал на берегу, перематывая простреленную ногу подмокшим бинтом, и смотрел, как винтокрылы проходятся над артиллерией. Расчёты пушек спасались бегством, понимая свою беспомощность против авиации. Нога ниже раны уже начинала неметь из-за тугого жгута, что я наложил самому себе. Вряд ли сделал всё правильно, но уж как получилось. Оставалось надеяться, что ампутировать не придётся. Это будет крахом всей миссии.
С этой мыслью я и потерял сознание.
  
VII
 
Тем самым понтярщиком, которого поминал фон Клоц, оказался майор Келгор — командир авиаполка, прикрывающего Большой мост. Весь его полк, собственно говоря, состоял из тех десяти винтокрылов, что спасли положение в недавнем сражении. Келгор был образцом имперского офицера — вместо колониального носил чёрный мундир авиатора, правда, фуражку заменил широкополой шляпой. После продолжительных дождей снова установилась сухая и жаркая погода, а на позициях у моста тени нигде не было.
Я провалялся в переполненном госпитале почти неделю. И если то, что я видел в отделении для офицеров, было кошмаром, то в крыло для рядовых я вовсе заходить не решился бы. Собственно, я хотел сбежать оттуда ещё в первые дни, но ранение оказалось слишком уж неприятным. Ударная доза аквавита спасла мои кости, вот только никакие препараты не заменят потерянной крови. У меня просто не было сил, чтобы подняться на ноги и уйти. С кормёжкой в госпитале тоже было плохо. На тамошних харчах я бы ещё неделю пролежал, прежде чем сумел бы на ноги подняться. Выручил кок «Нэлли» и рагнийцы, таскавшие мне еду трижды в день.
 
Выбравшись из госпиталя, я первым делом отправился к фон Клоцу. Что дела на «Нэлли» в порядке, я знал от капитана. Тот несколько раз навещал меня, и хотя был довольно хмур, и словно хотел мне сказать что-то, но не решался, говорил, что на пароходе всё хорошо. А потому я решил найти полковника и переговорить с ним насчёт нашего отплытия. Я и так непростительно задержался у Большого моста.