Тень (СИ)

— А он тебя знает?
Грубое «тебя» резануло слух, и, снова передернув плечами, Константин процедил сквозь зубы:
— Наверное...
— Эх ты... — Ермил выругался так погано, что Константин обернулся. Отцовский подручный вскидывал винтовку. Он толчком отбил ствол вниз, но позади щелкнул другой выстрел. Второй отцовский холуй, прислонившись к дверному косяку, спустил курок неведомо откуда взявшейся еще одной винтовки. Сильный, выбивший искры удар отбросил Константина в снег, и, поднявшись, он заметил лишь, как скрылся за углом избы и высоким сугробом один из всадников. Второго, выпавшего из седла, запутавшегося ногой в стремени, лошадь вынесла на целину и, утопая в снегу, натужно тащила к лесу. Третий лежал, раскинув руки, посреди дороги...
— Эх!.. Мать вашу, ушел уже! — в крик сорвался Ермил, тряся пегой кустистой бородкой. Константин сшиб его с ног ударом в зубы и, выхватив револьвер, навел на дернувшегося Прошку:
— Винтовку брось!
Тот послушно выпустил «Арисаку», и, звякнув об обледенелое дерево, она скользнула по стене в снег.
Но Ермил уже поднимался из сугроба, сплевывая кровь:
— Ладно, хозяин, квиты. Не серчай, что ударил, нельзя иначе, все бы ушли. А это-то спрячь, пригодится еще, — отвел в сторону руку с наганом. И, повернувшись к Прошке, приказал:
— Взнуздай-ка беги лошадей.
— Что удумал? — спросил отец.
— Он куда повернул? Налево, за избу, где ближе укрыться. А ему направо нужно было бы, да там открыто. Вниз-то дорога одна — мимо нас. Горами да тайгой по снегу далеко не уйдешь.
— Ну и куда ты?
— А ему теперь одна дорога — к староверам. Там, думаю, найдем, не мог я его не задеть, хоть легко, да ранил. А раненому зимой к людям надо.
— Ну, с богом!
Константин тронулся с места лишь тогда, когда стих глухой стук копыт. Поднимаясь в гору, подошел сначала к лежавшему навзничь. Пуля, ударив в затылок, вышла в глазницу, оставив страшную в пол-лица рану, в которой копилась, густела кровь и темным крученым шнурком сбегала в тающий снег. Отец, семенивший рядом, споткнулся, забормотал сдавленно: «Свят, свят!», начал часто кидать кресты, Константин — руки в карманы — передернул зябко плечами и шагнул дальше, в сугробы. Проваливаясь по пояс, стал продираться ко второму — в землистом, буром, как грязь, старом крестьянском зипуне, — что отцепился все же от стремени.
Тот лежал неловко, провалившись головой вниз, выставив наверх растопыренные в серых катанках ноги. Подол зипуна задрался, сбился к груди, обнажив домотканые крестьянские порты, пестрядинную рубаху, пододетую для тепла овчинную безрукавку и полосу темного сухого солдатского тела. Константин обошел его, сунув руки в снег, нащупал плечи и резко дернул вверх, выпрастывая наружу. Потом обмахнул рябое широкоскулое лицо с остекленелыми блекло-голубыми глазами и пшеничными усами и долго вглядывался в него. Оно снова казалось неуловимо знакомым, но ничего конкретного в памяти не будило.
Отец ждал у избы.
— Этих-то, — кивнул головой на дорогу, — убрать бы. Может, в снег схоронить пока? А?
— Твои-то опричники куда поехали? — не отвечая, в упор спросил сын. — Какие еще староверы?
— Да деревенька там у них, Махневка, что ли, не помню точно, бегуны. Когда гонения были, они в тайге скрылись, с тех пор и живут, никто о них почти и не знает.
— Далеко это?
— Верст двадцать.
— Дорога есть?
— Да какая дорога, — махнул отец рукой, — хотя наши к ним на той неделе за рыбой ездили. Да ты куда?!
Но Константин уже шагнул к подъехавшим снизу розвальням, вытолкнул остолбеневшего при виде трупов работника, выбросил в снег мешки с породой и, упав на колени, яростно дернул вожжи.
...Он опоздал... Когда загнанная, роняющая розовую пену кобыла вынесла сани на взгорок перед деревней, он увидел дым. Горела вся деревенька. Разом. Избы, дворы, амбары... Дым, белый, тугой, подталкиваемый снизу языками прозрачно-розового пламени, струился к темнеющему небу ровным, широким потоком.
Скатившись с саней у первого же дома, бросился к двери. Огонь метался еще где-то сбоку и сверху по тесовой кровле, резному охлупню, широким колодам окон, только-только подступая сюда, к высокому, на толстом коряжистом пне поднятому крыльцу. Дверь не поддавалась — в широкое толстое витое железное кольцо на кованой личине был туго вбит березовый дрючок, заведенный другим концом за дверную колоду. Обдирая ногти, попытался вырвать его, стал пинать, выбивать каблуком офицерских сапог, но чьи-то сильные руки обхватили, подняли и кинули с высокого крыльца вниз, в мягкий, пушистый снег.
 
Он увидел спускавшегося по ступенькам Ермила.
— Гад! Собака! Пес!!! — выбросил Константин, выдергивая из кармана зацепившийся курком наган. — Убью, сволочь! Как пса поганого!
— Э-з-э, барин, брось... — Ермил снова обхватил его и вырвал оружие. — Щенок! — в лицо Константину вместе с густым сивушным духом летела слюна. — Чистеньким хочешь быть, незамаранным! Кержаки эти раненого укрыли. Прячут. Ничего, скажут, мне все скажут. Или сгорят все. Уйдет он, и нам одно — уходить. Плакали тогда денежки папенькины, золотишко-то плакало! Нет, шалишь!
Сила в нем была неожиданная: Константина обмял, ровно медведь, — не только вырваться, вздохнуть трудно, — вскинул легонько чуть не на плечо и понес к саням. Там, обмотав крепко, до боли, вожжами, бросил на солому, накрыл сверху шубой.
— Так-то, — погрозил пальцем, снова обдав сивухой. — Не балуй!
И широко зашагал прочь.
Остальное Константин видел, как в бреду: мелькающие меж огнями тени, которых оказалось неожиданно много — потом лишь, какое-то время спустя, сообразил, что, кроме Ермила с Прошкой, здесь же были работники, бившие шурфы вверх по Кутаю, — обратную дорогу, возвращение, ночную попойку, тяжелый разговор с отцом.
Утром он ушел. Ушел один, тайно, взяв лишь лыжи да немного хлеба. Если бы было оружие, убил бы Ермила с Прошкой, но наган ему не вернули, ружья тоже спрятали.
Протокол
трассологической экспертизы
Эксперт-криминалист Пермской НИЛСЭ Сизова Н. А. произвела экспертизу содержимого трех полиэтиленовых пакетов и водочной бутылки. В пакетах оказалось: колпачков пробочных водочных алюминиевых — 27, колпачков винных алюминиевых крашеных — 13, пробок винных полихлорвиниловых — 21, крышек баночных жестяных — 12, монет разного достоинства — 9, обломок алюминиевой ложки — 1, блесны — 3, пуговиц — 4, пряжка железная — 1, предметов разных, определению не поддающихся, — 4.
Перед экспертизой были поставлены следующие вопросы: 1. Имеются ли на бутылке следы пальцевых отпечатков? 2. Не являются ли отпечатки пальцев, представленных экспертизе дактилоскопических карт, аналогичными отпечаткам на бутылке? 3. Не имеется ли на бутылке пальцевых отпечатков другого лица или лиц, кроме представленных дактилоскопическими картами? 4. Если имеются отпечатки пальцев другого лица или лиц, поддаются ли они идентификации по картотеке УВД? 5. Имеют ли какие-либо из отпечатков на бутылке аналоги на каких-либо предметах, содержащихся в пакетах?
Трассологическая экспертиза показала, что на водочной бутылке имеются пальцевые отпечатки четырех лиц. Три из них идентифицируются по представленным экспертизе дактилоскопическим картам: Данилов Г. Д. — средний и безымянный пальцы правой руки, Боев Г. П. — большой, указательный и средний пальцы левой руки, Зубов В. А. — большой палец правой руки.
Идентифицировать пальцевые отпечатки четвертого лица по картотеке УВД не удалось. Отпечаток большого пальца правой руки Боева Г. П. обнаружен на одной из содержащихся в пакете водочных пробок. Остальные представленные на экспертизу предметы аналогичных пальцевых отпечатков не имеют.
27. 07. 74
 
Эксперт-криминалист Сизова Н. А.
 
  
6. Никитин Евгений Александрович. 30 июля 1974 г., г. Пермь.
 
В кабинете шефа был гость.