Тень (СИ)
Нарушений режима нет, административных взысканий тоже, работает по специальности, к обязанностям относится ответственно, пользуется уважением, оказывает помощь, конфликтов нет, с мая 1973 года переведен на бесконвойное содержание. И самое обнадеживающее — жил в Свердловске и осужден Ленинским районным судом Свердловска.
Никитин и сам бы обратил внимание на Югова и встретился бы с ним целиком по своей инициативе, но, судя по положению его папки, не ранее чем в середине следующей недели. Теперь же эта неделя, если повезет, может много значить.
Он с нетерпением ждал беседы, ничего практически не зная: кто стоит за запиской, кто пытается организовать эту встречу и для чего... И почерк — он сверил его с юговским из папки — был другим.
Но время для еженедельных допросов еще не подошло. С утра пришлось перебирать бумаги и заставлять себя делать это не менее тщательно, чем до сегодняшнего дня, хотя интуиция и не только интуиция, но и что-то более настойчивое и властное, убеждали его в напрасности этого занятия. Потом Никитин беседовал с вызванными еще вчера, выслушал несколько занимательных, но однообразных и утомительных историй, отказался от очередного предложенного браслета и пригрозил развязному верзиле штрафным изолятором, когда наконец в кабинете появился Югов.
Вошел один, без конвоя. Высокий, видимо очень сильный мужчина, не здесь привыкавший к физическому труду, с круглой выбритой головой, все на которой — и губы, и нос, и дуги надбровные — было вылеплено крупно, энергично, но в то же время мягко. Такая голова была достойна служить моделью для бюста римского императора или же для обучения составлению словесного портрета. Неновая роба и брюки были опрятны, возможно даже глажены, в разрезе ворота виднелось не застиранное белье, как у большинства других никитинских собеседников, а чистая клетчатая рубаха. В позе, в движениях не было ни суетности, ни наглости. Он был прост и обыден. Даже темная, обычная для обитателей здешних мест пигментация могла малоопытному глазу показаться сильным загаром.
— Югов, — не доложил, а представился он, опустив всю требуемую в таких случаях формулу, и замер спокойно у двери, словно не по вызову милицейского капитана, а сам по собственной воле и надобности зашел сюда.
Никитин указал на стул, Югов сел.
Все варианты допроса Никитин продумал еще вчера, сидя в темном кинозале, и теперь начал ничего не значащей фразой, катнул ее Югову как пробный шар.
— Я вызвал вас, Владимир Васильевич, чтобы задать несколько вопросов, не связанных с прошлым вашим делом, — и замолчал, выжидая, натягивая паузу.
В глазах Югова блеснули искорки смеха:
— Давайте сразу в открытую, гражданин капитан. Вызвали вы меня потому, что получили записку. Я сам хотел с вами встретиться, и что вас интересует, видимо, догадываюсь, так что давайте сначала я, а потом вы спросите, если что-либо останется неясным. Хорошо?
Никитин кивнул.
— Можно закурить?
Никитин подвинул Югову пачку «Опала».
— Да нет, спасибо, — в глазах снова мелькнула усмешка. — У меня свои.
Он вынул из кармана пачку «Памира», размял сигарету сильными пальцами, прикурил.
— Насколько я разобрался, вас интересует Боев. Не удивляйтесь, знаю, что вы спрашиваете не только о нем, но здесь побывало много людей, некоторые из них работают у меня, сопоставить их рассказы было несложно. Не знаю, что он там еще натворил, но впечатление производил вполне безобидное.
— Вы знали его? — прервал рассказ Никитин.
— Многие здесь знают друг друга, даже если и не хотят. Так вот, около года назад прошлым летом, примерно так же, в конце июля, я застал его с Ханыгой. Говорили они о чем-то серьезном, что на Боева вообще не похоже. Я в конторе проверял документы, они сидели под окном, меня не видели. Говорили с полчаса. Сначала Ханыга расспрашивал Боева о чем-то, тот объяснял, руками размахивал, потом говорил Ханыга, угрожал, провел рукой у горла несколько раз, как ножом или бритвой. За Боевым я наблюдал несколько дней, тот был подавлен.
Югов загасил в пепельнице сантиметровый окурок, предварительно прикурив от него другую сигарету.
— Может, все это и ерунда, но это было всего за несколько дней до освобождения Ханыги, срок у него вышел. Потом, уже весной, перед освобождением Боева, я их снова видел вместе. На станцию ездил, с кирпичом неувязки были, а у опушки, за поселком, видел, как Боев в машину садился, в «Жигуленок». Удивился — он хоть и бесконвойный, но за территорию уходить нельзя. А он к тому же и трус, режим не нарушит. На станции я задержался, возвращался уже к вечеру, а тут снова тот «Жигуленок» стоит, и в нем — Ханыга. В цивильном, конечно, приоделся: рубашоночка пестренькая, усики, бачки, — этакий жучок-блатнячок, но я его узнал. Вернулся — Боев на месте. А о визите Ханыгином никто ничего не знал, никто, кроме меня, его не заметил. А Боев молчал, поездку не афишировал. Ну, а ностальгия, как вы понимаете, в наших случаях исключается. Значит, Ханыга специально к Боеву приезжал.
— А кто это — Ханыга?
— Сам по себе почти ничтожество. Фраер, как здесь говорят. Анкетные данные сами найдете, фамилия Королев, зовут Анатолием, земляк мой, из Свердловска.
«Королев, — вспомнил Никитин. — Точно, Королев — Ханыга. Кличку забыл, а фамилию помнил. Его папку уже перелистал и сделал все необходимые выписки. Он уже в поле зрения. Королев Анатолий Борисович, 1946-го, послевоенного года рождения, почти ровесник. Свердловчанин. Три года лишения свободы за драку. Отбыл до звонка. Крайне недисциплинирован, агрессивен. Отказы от работы, попытки голодовки. Психика расторможена. Неоднократно наказывался ШИЗО. Одним словом — фрукт».
— Но за ним стоят другие, — продолжал Югов. — И, возможно, большие люди.
— Что значит большие?
— А, — поморщился Югов и снова закурил. — Придется, видно, и это рассказать. Дело вы мое уже полистали, в курсе должны быть...
Усмешка на этот раз скользнула не только в глазах, болезненно дернулась щека в короткой гримасе:
— Так вот, главным я и был-то всего полгода. А до того — прораб, начальник участка и прочее. Началось, вроде, все с мелочей — приятелю, бывшему однокурснику, помог квартиру отремонтировать, плитку чешскую, фаянс импортный, вы знаете, как это делается... Потом другой позвонил, видно, прослышал, ну и отблагодарил. А потом пошло... В общем-то мелочи, я, вроде, одумался, остановиться решил, а мне говорят: «Хозяин требует!» Послал я этого «хозяина», а ко мне вечером тип какой-то явился и фотографии на стол — копии накладных, по которым я материал получал. Если, говорит, не сделаю, куда надо переправит. Я его с лестницы спустил, а сам все же испугался. Потом на работу звонили, в общем, сдался я, а там уже пошло — поехало...
— Кто такой — Хозяин?
— Не знаю. Думаю, кто-то наверху. Меня они быстро зацепили: сначала «Хозяин просит», «велел кланяться», а потом — «требует!» Сила у него большая, думаю, карьеру я сделал не без его участия. Какой из меня главный? Прорабом был неплохим. А там был нужен для организации краж в больших размерах, на поток должен был все это поставить... Так вот, о Ханыге. За месяц, наверное, до его разговора с Боевым, он ко мне как-то подошел и привет от Хозяина передал.
— Как он сказал, помните точно?
— Не забыл. «Хозяин просил передать, что все помнит».
— Что это значит?
— Видно то, что с повинной я пошел, систему их сломал.
— На следствии и суде вы говорили об этом?
— Нет. О чем говорить? Хозяина я в глаза не видел да и сомневался, существует ли он вообще. Да кто, кроме меня, виноват? Сам натворил — сам отвечай... Все в одно у меня лишь здесь связалось.
— А еще какие-то вести от Хозяина были? Угрозы?
— Как же, на воле еще звонили. И жене тоже, она-то ничего не знала. За нее и боялся. Грозили, что увезут ее и... С ума сходил, если она где-нибудь задерживалась. Я же не сразу к вам пошел, сколько метался. Маша из меня все вытянула и отправила виниться.