Злодейка чужого мира (СИ)

У самой доверие спальни они остановились.
— Зачем ты отдала мне метку? — спросил он жестко, хотя ещё миг назад был ласковым, как домашний котик.
Мягкость его обращения не сочеталась с голосом. Чувствовалось, что отпускать он ее не намерен.
— Я объяснила, глава…
— Не верю ни единому слову, Ясмин, — все также резко прервал ее Абаль. — Какой бы ты ни была до, какой бы ни стала после, ты не отдала бы преимущество человеку, которого знаешь без году неделю. Я неплохо изучил тебя за последний месяц, ты из тех фей, которые никому не дают подержать свою волшебную палочку.
Ясмин терпеть не могла, когда из неё выдавливали информацию, но… Он все равно узнаёт. Не завтра, так послезавтра. Просто хотелось потянуть время ещё немного, встроиться искалеченным страхом и одиночеством телом в его руки, спрятать истину в тепло его губ. Забыть на несколько минут, как она одинока.
Жаль, что все хорошее кончается настолько быстро.
— Я не вернусь в Варду, — сказала она. — Я останусь здесь, с мамой, мне не нужна метка.
Глава 24
На один короткий миг в его глазах она увидела шок, после неверие, а потом он, наконец, закрылся. Сделал свое любимое пустое лицо.
Она медленно отпустила его руки, прошла в комнату и закрыла за собой дверь. Ясмин не хотелось видеть вывод, который она могла бы так явно прочесть в его лице.
— Тебя так долго не было, — сказала мама.
Она сидела на кровати все ещё в вечернем, слоящемся, как утренний туман, платье, на котором искрами разбегались золотые нити, пропущенные тире и точками на ткани. Длинные сложные серьги лежали блестящей линией до самых плеч.
Ясмин автоматически встала к матери спиной, снимая тонкие резные гребешки и шпильки, инкрустированные резными цветами и россыпью странных, но прелестных камней, и выгадывая время на правильную реакцию.
Мама подошла сзади и неловко обняла ее за плечи. Казалось, она разучилась это делать за четверть века.
— Я все время вижу тебя десятилетней, — сказала она тихо. — Даже сейчас ты кажешься мне ребёнком. Я ведь была плохой матерью, да? Не отвечай, я знаю, что плохой. Возможно, потому что я сама очень долго была ребёнком, который не желал играть ни во что другое, кроме биогенных исследований.
— Не плохая, а сложная, — тут же сказала Ясмин. Она развернулась и обняла мать. — Я понимаю.
Это было полуправдой. Настоящая Ясмин, наверное, не поняла бы. Она и сама понимала только разумом, сказывалась привычка бесконечно отрабатывать травмы.
Она хотела спросить про метку, про Абаля (какого черта он сидел, как заключённый, рядом с бедняжкой Айрис?!), про желание остаться, про розы, которые она так ненавидит, но выращивает… Но хотелось просто быть рядом
— Я потратила свою жизнь на исследования, — с горечью сказала мама. — А надо было потратить ее на тебя.
На этот раз Ясмин промолчала. Она понимала ее страсть к науке. Страстью нельзя управлять, управлять можно разве что автомобилем, да и то без гарантии, что не влипнешь.
— Этот мальчик… Абаль, — продолжила мать. Они все ещё стояли обнявшись, и ее голос тёплом прокатывался по плечу. — Он нравится тебе?
Ясмин застыла. Множество мелких разрозненных деталей вставали на свои места, медленно сдвигаясь с насиженного места. У Абаля забрали метку, посадили с Айрис, как преступника, но приняли, как гостя, избегая силового конфликта. Конечно, она догадывалась. Кто бы не догадался? Мама любила ее, просто Айрис она любила на пятнадцать лет дольше.
А Ясмин… Ну, Ясмин просто хорошо выполнила свою работу. Она отстранила мать и заколебалась снова. Она не могла пожертвовать ею, эта женщина с усталым и скорбным лицом, которое просачивалось сквозь маску спокойной и благородной госпожи.
Ясмин не хватало данных для анализа. Словно было что-то ещё, неучтенное и глубоко запрятанное, маленький страшный секрет, который знала только мама. Он лежал на самом дне ее серых глаз, и от него фонило болью.
— Не то, чтобы нравится, — осторожно, пробуя тонкий лёд недосказанности, проговорила Ясмин. — Просто мы слишком многое пережили вместе, у меня не было времени разобраться в своих чувствах.
 
— Это благодарность, — уверенно сказала мама. — Люди часто путают ее с другими яркими чувствами, особенно если их сердце свободно и молодо.
Ясмин просто не знала, что делать. Лгать она не хотела, а говорить правду ей едва ли не запретили. На несколько секунд накатила безнадежная тоска, внутри который каждый день был серым и безрадостным. Она хотела остаться с матерью и одновременно хотела получить Абаля, и, разумеется, это было невозможно. Хотя бы по географическим причинам.
Они легли в кровать и снова болтали до самого утра, а в результате проснулись только к обеду.
И покатились странные дни, полные янтарного солнца, смеха, матери и взглядов Абаля. Он по-прежнему ходил под конвоем ее прекрасной сестры, которая воротила красивый носик, что от него, что от Ясмин. Чаще всего она была с матерью, копаясь в лаборатории и пытаясь реанимировать люфтоцветы, а после шла в библиотеку, злоупотребляя уникальной памятью. Набирала базу знаний. Набирала все, что только можно, впитывая книги, слова, взгляды, недомолвки, бродившие по дому.
Под вечер гуляла с Верном и Хрисанфом, взяв их под руки и наплевав на все правила этикета. Иногда болтала с Мечтателем, хотя в его обществе было откровенно неуютно. И к концу недели она уже не могла разобраться, чего хочет больше. Она работала с семнадцати лет, училась на вечернем, сидела ночами за курсовыми, потом за дипломом, после за проектами. И здесь, посреди Чернотайи, она все ещё оставалась маленькой и чужой. Инопланетянкой, которая, лишившись своих исследований и мотивации, не знала, куда деть руки.
Однажды она набралась смелости и спустилась в долину, изучая быт новой полурастительной расы. Рассматривала их сады, устройство домов и их самих любопытными глазами. Основной проблемой те почитали одежду, поскольку технология так называемого магического хвата была им недоступна, а шить они давно разучились. Приходилось учиться самим. Бывшие мастера, ученые, бойцы и ремесленники осваивали свой нехитрый быт, и Ясмин им не нравилась. Ее пускали, потому что она была дочерью мастера Гербе.
В один из таких дней ее застал Абаль.
Она столкнулась с ним в одном из нижних садов, осматривая тощие хвосты моркови. А потом подняла голову и увидела Абаля, которые резал долину быстрым шагом, а за ним золотистой козочкой скакала Айрис, время от времени упираясь и заламывая руки. Со стороны они выглядели, как хозяин с капризным питомцем на прогулке. И роль питомца принадлежала явно не Абалю.
— Что ты здесь делаешь? — спросил он у Ясмин неприятным тоном.
— Морковь не принимается! — с ответным раздражением сказала Айрис и ткнула пальцем в грядку с недоразумением.
— Плевать, — отрезал тот. — Быстро иди домой. Ты хоть понимаешь, что здесь живет? И как нежно это что-то любит Варду и тебя в частности?
Из ближайшего куста вроде бы акации вылез Хрисанф и демонстративно отряхнул сначала штаны, после крупные, перемазанные в земле руки.
— Да ты не бойся, мастер Тихой волны, я туточки, и Миночка всегда при мне.
Ясмин посмотрела с недоумением. Звучало это так, словно именно он пришёл проведать морковь, а ее взял по старой памяти, как любимую колбу. Наверное, Абаль подумал то же самое. Глаза у него полыхнули какой-то странной вороной синью, как блик на исчерна-сапфировой ткани. Она мгновенно забыла и про Хрисанфа и про морковь, только жадно уставилась в эти инопланетные глаза, считывая эмоции. Опомнилась только когда Абаль уставился в ответ, и она начала проигрывать в переглядки. Медленно поднялась, чувствуя себя семнадцатилетней девочкой, которой нравится одноклассник.
— Ты часто здесь бываешь, Айрис? — спросила она, выгадывая время.
— Нет, — Айрис обдала ее холодом синих глаз и поджала красивый ротик.
Ей-то она что сделала? Не умерла?
— Хватит злиться, — сказала Ясмин примирительно. — Я все равно твоя сестра, а поскольку последние пятнадцать лет меня не было дома, у всех моих прегрешений истёк срок давности.