Злодейка чужого мира (СИ)

— Ты объяснить нам ничего не хочешь?
Держал он ее крепко, но не больно, и Хрисанф никак не мог определиться, стоит ли начинать конфликт. Ясмин осторожно качнула головой в ответ на его взгляд. Мол, пока нет.
— Мы попали в погодную петлю, — осторожно сказала она. — Сколько бы мы не ждали в Чаровницах солнца, оно бы никогда не пришло. Мы вышли из этой петли только через эти испытания, и этот сад — единственное место в Чернотайе, которое находятся в такой же петле, только солнечной. Здесь метка напьётся силы всего за неделю.
Ясмин причудливо мешала правду с ложью, но только потому, что и сама не знала всю правду. Правда была не то, чтобы неприглядна, скорее слишком откровенна. Слишком обнажала слабости самой Ясмин.
— Ты лжёшь, — тяжело сказал Хрисанф.
На миг из его речи исчезли все уменьшительно-ласкательные. Стало понятно, насколько далеко он на самом деле отстоит от образа деревенского Иванушки, которым прикидывался в ведомстве.
Ясмин заколебалась, но причин покрывать слабости давно умершей хозяйки тела больше не было. И ей не хотелось разрушать и без того крайне хрупкие отношения с напарниками. Она знает не всю правду, но ту, что знает, может сказать.
Она попыталась сформулировать разбегающиеся факты и вдруг как-то сразу все поняла. Рассыпающиеся неудобной формы факты сложились в когда-то изобретённую той, другой Ясмин ловушку, из которой нет выхода никому из них.
Ее накрыл хтонический ужас. В голове, как когда-то во сне, звучали слова клятвы, данной главе Бересклета. Теперь она понимала, почему Ясмин не могла пройти четвёртое испытание. Нельзя солгать пустыне, а клятва сидит шипастой розой в груди, тянет кровь, тянет силы.
Она дикими глазами смотрела на веселого Верна, сшибающего тонким прутом алые барвинки, Хрисанфа, с тревогой на неё поглядывавшего. Вспомнила Абаля, напряженного и готового к бою, словно он в окружении саблезубых тигров. Впрочем, скорее всего, это было действительно так. Она привела его к эшафоту. На плаху рода Бересклета, свергнутого родом Спиреи.
— Я дала клятву главе тотема Бересклета. Мне было десять, и я очень хотела стать законной дочерью тотема, а клятва не требовала ничего особенно сложного, как мне тогда казалось. Вернуться с меткой и привести любого человека из рода нынешнего Примула, но желательного прямого потомка.
Вот только она, когда кокетничала с Абалем, когда тащила их через четыре поля приказа, когда билась с песочными лилиями, даже не подозревала, что он сын Примула. Зато делалось ясным, почему Ясмин не могла пройти пустыню. Вряд ли она могла бы сказать, что не замышляла ничего дурного.
Скорее всего, изначально она собиралась убить Абаля, как это описывал Хрисанф — тем вакуумным взрывом, но что-то пошло не так. Переоценила свои силы. Недооценила силы Абаля. Или просто не смогла убить любимого человека.
В груди откликнулось невыносимым огнём. Но на этот раз в ее сознании не было Ясмин, и не осталось никакой возможности солгать себе. Это были ее собственные чувства. Как когда-то другая Ясмин, и она повелась на его улыбку, на чёрный миндаль глаз.
Эта мысль вдруг сделала ее слабой. Мягкой и отупевшей. Ровно такой, какой она боялась стать всю жизнь. Ее мать сломала карьеру из-за любви, оставив институт, кафедру и все наработки бывшему мужу. Англичанин, который попался на слабости к своей сестре. Ее собственный отец, мнивший себя умнее прочих. Встречавшийся с ней, только чтобы узнать, как поживает бывшая.
— Как ты прошла пустыню? — спросил Хрисанф.
О, Хрис, ты не представляешь. Ногами.
Допросы ей осточертели. И в той жизни, и в этой.
— Так же, как и ты, Хрис, — ответила Ясмин.
— Я не лгал, — упрямо возразил Хрисанф.
Стало понятно, что он будет рыть, пока не найдёт что-то стоящее.
— Тебя ни о чем не спрашивали, Хрис, — заметила Ясмин. — И меня спрашивали не обо всем.
— Тебя спрашивали, не замышляешь ли ты дурного, — прохладно заметил Верн.
Он все ещё держал себя в руках, к ее удивлению. Согласно собранной в голове мертвой Ясмин статистике, он уже раз двадцать должен был сорваться. Во всяком случае, он не церемонился даже с сыном Примула. Однако, она стояла перед ним, и он прекрасно себя контролировал.
 
— Я не замышляла, — устала сказала Ясмин. — Я дала клятву главе Астеру, но сама не желаю никому неприятностей.
К ее удивлению, Верн улыбнулся. Одной рукой он все ещё сжимал через ткань ее запястье, а второй легкомысленно помахивал прутом. Искалеченные барвинки лежали вокруг них
алым крошевом.
— Ну наконец-то, нормальная человеческая реакция, мастер, — сказал он. — После того случая с Белым деревом, ты стала похожа на замороженную лягушку, в которую подселили дух-говоритель.
Ясмин покопалась в память, пытаясь понять, о ком говорит Верн. Кукла, которая озвучивает правила этикета, традиции Варды, или социальные нормы. Популярная игрушка в стране. Наверное, Ясмин единственная, у кого такой не было.
— Все правда, Миночка, — Хрисанф успокоился и принял ее объяснения. — Ты начала разговаривать, как дух праведника. Я уж забоялся, что как вернёмся, тебя у меня заберут и канонизируют.
— Что значит, у тебя заберут? — неприятным голосом уточнил Верн.
Ясмин оказалась не в силах усвоить такое количество перемен. Мама, рука Абаля, оставленные в лаборатории люфтоцветы, неясное положение в семье, а теперь это. Ненависть Верна потихоньку превращалась в детскую ревность, и Ясмин понятия не имела, как это произошло. А Хрисанф словно не видит, знай, подливает в огонь масло.
— Как зовут твою невесту, — тут же спросила Ясмин.
Лучше сразу расставить приоритеты. Верн хмуро уставился на неё своими странными синими глазами, но ответил:
— Мальва.
С точки зрения слогового анализа, Мальва очень перекликалась с Маликой. Ясмин стало не по себе. До какого-то момента она полагала, что ее сходство с Ясмин объяснимо некой зеркальностью душ. Но в эту теорию не умещалось полная идентичность ее матери. Остальное пока отличалось, но… Сходство Верна и Англичанина было высоко. Вспыльчивость, наглость, социальная холодность, желания идти вне системы. Почти одинаковые имена невест, и, кажется, мать Верна тоже разводит цветы…
— А сестра у тебя есть? — спросила она.
— Нет, я одинокий бутон, — сказал Верн с усмешкой.
У Англичанина была сестра-пагодок и старший брат, с которым они крайне не ладили.
Возможно она просто сочиняет. Видит всякую ерунду там, где ее быть не может, но, возможно, прямо сейчас она единственный способ для Мальвы остаться в живых.
— Да… Может, ты просто торопишься со свадьбой?
Ясмин поймала непонимающий взгляд Верна и постаралась объяснить:
— Ты очень молод. В таком возрасте браки редко складываются удачно. Быть может, стоит просто…
— Сменить невесту? — с неожиданным интересом спросил Верн.
— Я не об этом!
— Сменить жениха?
— Ох, Верн, перестань, — с досадой сказала Ясмин. — Это совет от человека, который знает к чему приводит спешка. Хочешь маленькую проверку?
Стоило признать, Верн умел быть обаятельным. Ясмин смотрела в искрящиеся тёплом и светом глаза и чувствовала себя одной из фанаток принца с четвёртого уровня, которого сама же и погубила восемь лет назад.
— Хочу, — сказал Верн.
Хрисанф нахмурился:
— Ты все ещё держишь мастера за руку.
Верн медленно отпустил ее руку, но не отпустил взгляд.
Ясмин расположилась на ближайшием пригорке и спросила:
— Назови любимый цвет госпожи Мальвы, ее увлечение и распорядок свободного дня.
Верн уселся через тропинку — настолько узкую, что они едва не соприкасались коленями. А Хрисанф остался стоять, демонстративно отвернувшись к лесу.
— Ну… — Верн сосредоточенно возил прутом по тропке. — Ну… Синий. Она надевала синее платье.
Ясмин только горько вздохнула. Она за такую терапию, между прочим, деньги брала. Хотя, кого она обманывает…
Ей просто нравятся счастливые люди.
— Увлечение? — напомнила она.