НИИ особого назначения (СИ)

— Я, конечно, — Эмил расплылся в довольной улыбке. — Я с самого начала в тебя верил.
— Кстати, я хотел спросить... — я попытался сесть, но передумал. — А зачем перегрузки-то? Мы на каких-то истребителях будем летать?
— В зонах каппа и дзета есть области пиковой гравитации, — ответил Эмиль. — Штука не самая опасная, но может с непривычки вырубить, а там живность неприятная обитает. Мушкетер в дзете погиб. Накрыло кувалдой сначала, а потом полоз вылез. Кто же мог знать, что так именно будет...
Вот теперь на лицо его набежала темная тень. Досада, грусть, растерянность.
Я молчал. А что тут скажешь? Отлично понимаю, как это — утром ты вместе завтракаешь и обмениваешься черными шутеечками за двести, а после обеда волочешь на себе мертвое тело, которое еще пять минут назад было твоим товарищем.
Се ля ви, как говорится. Такая работа.
Боевой состав на передовой науки делился на звенья по девять человек. Именно в таком количестве разрешалось заходить на территорию «границы тридцать два».
У каждой «девятки» было свое «поэтическое» название. «Вереск», «Нимфа», «Двенадцать» и «Крабы». Я попал в команду под названием «Нимфа». Постарался как можно быстрее их всех запомнить.
Рыжий Эмиль Коровин по прозвищу Летяга.
Белобрысый Костя Пахомов, единственный из всех настоящий ученый, кандидат наук. Правда филологических, так что здесь он числится таким же младшим научным сотрудником, как и все другие прочие.
Вася Зубрава, длинный, нескладный, похожий на гибрид кобры и морячка Папая.
Светка Кукрина, на вид — сущий оранжерейный цветочек, глазки кукольные, кучеряшки трогательные. Невысокая, крепенькая. Сиськи такие... Внушительные...
Гоша Пахомов, родной брат Кости, старший. Вообще не похож. Волосы темные, глаза чуть раскосые. И угрюмый такой, неразговорчивый.
Лада Мирносова. Если бы не сказала, что она девушка, я был бы уверен, что это мужик. Бритая налысо, мускулатура как у Шварцнеггера.
Стас Окунев, штатный врач, это он сидел за монитором и следил, чтобы я кони не откинул в центрифуге. По основной своей специальности — реаниматолог, впрочем, по нему было заметно. Почему-то большинство реаниматологов-анестезиологов — здоровенные мужики с рожами убийц, пиратов и прочих асоциальных элементов. Вот и Стас был таким же. Прозвище тоже сразу запомнил. Палтус.
И восьмой — Кирилл Мбвана. Черный, с ярко-синими глазами. Впрочем, никакого даже едва заметного акцента. Мама русская, папа — танзаниец. А еще у него самое нетолерантное прозвище — Обезьяна.
Ну и я девятый, получается.
Выход был назначен на завтрашнее раннее утро, так что сегодня мне устраивали инструктаж в ускоренном темпе. Ну и снарягу подгоняли.
Из брони в «дзету» полагалась только легкая каска, остальное, как мне сообщили, там без надобности. Серое термобелье и невесомый ярко-оранжевый комбинезон из непонятной какой-то ткани, похожей на ощупь на плащевку. Из оружия мне выдали внушительных размеров тазер и малую микроволновую пушку, смешную фигню, будто скрученную из нескольких мотков проволоки. Пулевого на этот выход нам, опять же, не полагалось. Не тот случай, мол, потом поймешь, салага.
Штука на руке — это было сразу все в одном — средство связи, автовпрыскиватель стимулятора и антидотов и монитор состояния. Внутри «границы тридцать два» они могли связываться только друг с другом, потому что с внешним миром никакая связь не работала. Только визуальная, и то не везде.
Очень длинный получился день. К вечеру мне казалось, что я на базе уже неделю как минимум. В меня попытались впихать за эти сутки столько всего, что голова пухла от самых противоречивых сведений. Ну, то есть, они может и не были противоречивыми, вот только в моей голове пока что представляли собой сплошную какофонию. Ну и не верилось в это все, конечно.
Туман всегда приносит чудовищ.
Не прикасаться к предметам синего цвета.
Только камни всегда то, чем кажутся.
Идти только по левой сторон колеи.
 
И еще два десятка таких же малопонятных правил. Но на закуску — любое правило может в любой момент измениться.
В общем, маскируйся как следует, в случае неведомой жопы — ищи укрытие. Не знаешь, что это, — не трогай.
Движется к тебе — стреляй.
Изучена вся эта аномальная область была довольно слабо. Условно исследованную часть поделили на сектора, близкие по происходящим там неприятностям. И обозначили греческими буквами. В каппе и дзете то и дело менялась гравитация. Обычно не очень сильно, до двух — двух с половиной джи, но иногда случалась «кувалда», когда вдруг долбило очень сильной перегрузкой.
Кроме того там обитали подземные твари — полозы. Лада показала рукой этак вот извилисто и объяснила, что это вроде как змея с башкой крокодила.
Девятка в свою очередь делилась на тройки. Я был с Эмилем и Ладой. Эмиль опекает меня, Лада — командует.
Я поворочался на кровати, еще раз проводя «ревизию» собственных мыслей. Честно? Я был доволен. Ребята отличные, очень разные, но простые. Примитивные шутеечки в наличии, с черным юмором и его живительным действием в смертельно опасных ситуациях тут явно были знакомы. Наверное, я был даже рад, что все сложилось вот так — с места в карьер. Уже утром проснусь увижу, что будет собой представлять моя работа. Если бы меня целую неделю грузили, тренировали и таскали бы по инструктажам, было бы не то. Растянутое переживание. Выжигает нахрен.
Общага, кстати, порадовала. Глядя на окружающую действительность, я ожидал, что мне предоставят койко-место, а в душ надо будет ходить по расписанию.
Но нет.
Общежитие на базе было более, чем сносным. Меня заселили в однокомнатную «берлогу» с собственной крохотной кухней, душем и туалетом. Окно выходило на лес, как впрочем, и почти все окна здесь — все здания «базы» были невысокими и прятались под деревьями. Это теперь была полностью моя комната. Мне разрешалось делать с ней все, что заблагорассудится — разрисовывать стены, вешать постеры и фотографии, мебель ставить, какую захочу, и все такое. «Гостиничные» номера общежития были в другом крыле. Туда приезжали и селились временные работники базы. А в нашем жили только мы. Тридцать шесть комнат. И моя пока что сияла свежим утилитарным ремонтом. Светло-серые стены, графитные блэкаут-шторы, кровать-топчан из толстых досок с удобным пружинным матрасом. За раздвижной стеной — шкаф — полочки, вешалки. Постельное белье, полотенце, халат из вафельной ткани и войлочные тапки прилагались к шкафу. Раз в неделю это все добро положено было сдавать и получать другое, постиранное. Уборка на моей совести, кормежка — в столовке.
Кроме того, в комнате имелся стационарный терминал, подключенный к БВИ. Но я пока что не разбирался, как он работает, и что это вообще за зверь такой. Сложил выданные кастеляном вещи в шкаф, принял душ и завалился спать.
И благополучно уснул сладчайшим сном.
— А почему не придумали какой-нибудь полный защитный костюм? — спросил я у Эмиля, дошнуровав высокий ботинок. Распрямился. Посмотрел на свое отражение в глянцевом пластике стены «шлюза». Слегка нелепо, конечно. При этом освещении комбинезон выглядел как одежда американских арестантов, собирающих мусор на улицах. Впрочем, говорят, что эта ткань ничем не режется, не горит и порвать ее нельзя, потому что в основе мономолекулярная нить. На вид не скажешь, конечно...
— Придумывали, — сказал Эмиль. — Экзоскелеты, скафандры. Только ерунда оно того не стоит. Дорогущее оборудование там имеет обыкновение превращаться в бесполезное барахло. Причем из строя выходит настолько, что починке потом не поддается.
— Ну броник-то хотя бы можно было... — я похлопал по своим бедрам и животу. Блин, реально как в ночной рубашке себя чувствую.
— Не переживай, пойдем в дельту, будет тебе броник, — пророкотала Лада. Голос у нее, конечно... Не у всяких мужиков такой низкий. — В каппу и дзету нельзя ничего лишнего брать. Там и себя-то таскать тяжело.