Большой вопрос

— Странные у вас вопросы! — Людмила нахмурилась. — Что вам пришло в голову допрашивать меня?
— Я ведь к чему спрашиваю, мамаша? Сколько лежите, — скоро выписка, а он… Даже по телефону ни разу не справился…
— Ах, вот оно что! — рассмеялась Людмила. — Ничего, сестрица, ничего. Володя-старший в командировке. Его в правительственную комиссию на Волгу вызвали. Он у меня геолог.
— Доведись до меня, не отпустила бы, — засмеялась сестра. — Волга никуда не денется…
— Мы с Вовкой тоже никуда не денемся…. Правда? — обратилась Людмила к сыну. Тот безмятежно спал.
5
Владимир был счастлив. Он стоял рядом с женой над детской кроваткой и рассказывал о своей поездке на Волгу. Удивительная поездка! Какие величественные планы! И всё так реально, близко, зримо!
Увлеченный своим рассказом, Владимир не заметил на лице Людмилы страдальческой тени.
— С твоего позволения, Люда, пойду отдыхать, — сказал, наконец, Владимир.
— Конечно, конечно. Дорога утомляет.
Людмила искренне хотела, чтобы муж отдохнул, и в то же время его уход обидел ее, — мог бы еще побыть с ними!
Людмила пристально смотрела на сына, стараясь разобраться в своих беспокойных чувствах и мыслях. Непривычные и горькие это были мысли. Она, конечно, понимает мужа. Первый, так сказать, полет, первое большое поручение, знакомство с грандиозными планами! Непонятно другое: почему Владимир так сдержанно встретил ее, так холодно отнесся к ребенку? Даже не взял его на руки, не поиграл с ним. Ясно, лучшие мысли и чувства Владимира принадлежат работе, служебному долгу. Что же останется на долю ее и ребенка? Что будет дальше?! Владимира выделяют как способного молодого специалиста. Не перехвалили бы, не закружилась бы голова?! А что если он зазнается и оставит их? Людмила зашла к мужу и прижалась щекой к его щеке.
— Я хочу с тобой поговорить, Володя, и попрошу тебя быть со мною откровенным.
— Что случилось?
— Я хочу задать тебе один… пока один вопрос… Скажи, Володя, ты любишь меня по-прежнему?
— Не понимаю твоей тревоги! Разве я дал повод?
Владимир с удивлением посмотрел на жену:
— Никакого. И ты неправильно понял меня — я не тревожусь. Я попрежнему верю твоему сердцу, как своему.
— К чему же тогда твой вопрос?
— Не знаю. Мне кажется, что я теперь иная… Я мать… Я связана ребенком… Мне почему-то очень тяжело. И страшно. Не за себя, нет. Больше за Вовку. Скажи, ты его очень любишь?
— Дурочка ты моя! У меня к тебе и Вовке такие чувства, что я не нахожу слов их выразить.
Шло время. В жизни Людмилы и Владимира, казалось, всё было хорошо, — самый зоркий глаз не заметил бы никаких трещин. Владимир усиленно готовил кандидатскую диссертацию, директор Геологоразведочного института, где теперь служил Владимир, создал ему для работы самые благоприятные условия.
Однако можно ли было сказать, что домашняя обстановка так же благоприятствовала успехам Владимира? К сожалению, этого нельзя было сказать. Правда, Людмила всеми силами старалась облегчить жизнь мужу, но скоро приметила, что он без восторга относится к домашнему уюту, созданному ее усилиями. Ей порой казалось, что муж готов сказать: «Оставь меня, Людмила, в покое! Мне не нужны твои заботы. Я человек науки, и, кроме науки, у меня нет других интересов. Я иду к своей цели, не замечая на своем пути ни тебя, ни ребенка…»
Она пыталась понять истинную причину черствого, как ей казалось, отношения к себе мужа, и в душе ее пробуждалось чувство, похожее и на зависть и на ревность. Только ли оттого его холодность, что Владимир любит свою работу, или же еще и оттого, что он перестал уважать Людмилу?.. Кто она? Студентка? Нет, фактически не студентка. Домашняя хозяйка? Да? Неужели на всю жизнь?!. Скоро конец третьему полугодию, а она всё еще дома, и всё сильней привязывается к нему… Как погасить боль, обиду на мужа, на себя, на свою судьбу? И снова и снова мысли ее возвращались к Владимиру. Другой муж носил бы ее на руках. Другой отец чувствовал бы себя на седьмом небе, ликовал бы от счастья, — сын здоровый, жизнерадостный. Правда, иногда Владимир благодарил ее за заботы, восторгался сыном, но как он это делал? Благодарил, как ей казалось, вполголоса, сухо, а если восторгался мальчиком, то, наверное, лишь для отвода глаз.
 
Права ли была Людмила? Нет, Владимир любил ее попрежнему. Но любовь эта жила рядом с горечью. Она всё свое время отдает ребенку, часами, словно под гипнозом, любуется им. Ребенок заслонил от нее жизнь.
Несколько позже у Владимира возникли неприятные вопросы: неужели он ошибся в Людмиле? Неужели она намерена остаться только домашней хозяйкой. Супруги таили друг от друга свои огорчения. Но как-то Людмила купила мужу модный яркокрасный галстук. Владимир, взяв в руки подарок жены, равнодушно спросил:
— Это не мне ли, случайно?
— Тебе… и вовсе не случайно… Не нравится?
— Нет… он мне к лицу: при таком ярком пламени на груди, никто не заметит веснушек. — И, добродушно рассмеявшись, добавил: — Ну к чему это? Зачем ты шута горохового из меня делаешь?
Людмила помрачнела. Владимир, заметив это, поспешил смягчить свои слова:
— Ну, ну! Я пошутил. А за подарок спасибо!
Но Людмила выхватила из рук Владимира галстук и швырнула его на стол.
— Хватит! Нам надо выяснить всё! Скажи, что между нами происходит?
— Хорошо, Люда, поговорим по душам, — сказал он. — Только не обижаться, не сердиться, не враждовать. Мы, видимо, не всегда и не во всем правильно понимаем друг друга. А это вредно и тебе, и мне, и нашему ребенку.
— Я хочу знать, чем ты недоволен в моем поведении? Может быть, я плохая мать, никуда не годная жена, хозяйка? Может быть, мы с Володькой мешаем тебе работать, жить? Говори честно, откровенно!
— До тех пор, пока ты не успокоишься, я не начну разговора.
— Хорошо, я обещаю быть спокойной, — сказала Людмила. — Ты прав: нам надо понять друг друга.
— Так вот, Люда, у меня к тебе особых претензий нет. Меня лишь беспокоит твой затянувшийся отпуск.
— Дальше!
— Мне кажется, что ты забыла о своей хорошей мечте.
— Именно?
— Я имею в виду твое желание учиться, стать инженером-разведчиком, участником наших великих строек. Ведь ты об этом, кажется, мечтала. Учти, тебя могут отчислить из института.
— Дальше!
— Дальше я не вижу никаких оснований к тому, чтобы ты оставалась в своем теперешнем, прямо скажу, незавидном положении.
— Вот даже как?
— Скажи — только не таясь, — разве ты сама не тяготишься своей жизнью?
— Это неинтересно. Интересно другое: почему ты стал тяготиться мной?..
— Не тобой, а твоим теперешним положением. Оно обижает меня, оно разрушает нашу мечту — идти вперед плечом к плечу.
— Вот за откровенность благодарю. Значит, я тебе противна, ненавистна! Значит, грош цена моим заботам о тебе? Значит, судьба ребенка тебя не интересует! Может быть, его лучше сдать в детский дом?
— Какой тон!.. Но, между прочим, не нам с тобой, выросшим в детском доме, иронически говорить о детском доме. Почему ты решила, что мы должны воспитывать ребенка тепличным способом, дни и ночи сидеть у его кровати, не сводить с него глаз?..
— Может быть, укажешь выход из положения?
— Могу. Почему, например, нельзя хотя бы частично поручить присмотр за Вовкой тете?
— Так она и пойдет на это!
— С удовольствием пойдет. Если хочешь знать, я уже говорил с ней об этом.
Людмила задумалась.
— Признаться, я в большом затруднении, — сказала она. — В твоих словах есть доля правды, но… ты должен понять меня, Володя, — я не могу никому перепоручить воспитание нашего сына.
— Не воспитание, а присмотр.
— И этого не могу: боюсь! Когда я вынуждена оставлять Вовку… ты посмотрел бы на меня: я мечусь, как угорелая! Мне кажется, что с Вовкой стряслась беда.
— Нелепый страх.
— Понимаю, но сделать с собой ничего не могу.
— Возьми себя, Люда, в руки. Это будет на пользу и нашему мальчику, и тебе, и мне. Мы с тобой не должны быть врагами своего счастья.