Карта костей (ЛП)

  
Франческа Хейг
 
Карта костей
   
Пролог 
 
Каждый раз, когда он приходил ко мне во сне, я видела его как в самую первую встречу — плавающим. Силуэтом, размытым толстыми стеклянными стенами бака и вязкой жидкостью, в которую его погрузили. Я видела лишь проблески: склоненную к плечу голову, линию скулы. Невозможно было разглядеть лицо, но я знала, что это Кип. Как знала тяжесть его руки на моём животе или дыхание в темноте.
Туловище наклонено вперед, ноги безвольно свисают — тело, подобное вопросу, на который у меня нет ответа.
Я бы что угодно предпочла этим снам, даже воспоминания о прыжке. Они частенько приходили днем. Как он повел плечами, прежде чем прыгнуть. Долгое падение. Пол зернохранилища — как будто ступка, а тело Кипа — костяной пестик, перемоловший собственную плоть.
Но кошмары о его пребывании в баке ужасали по-другому. Не кровь, размазанная по полу, а нечто гораздо худшее: безупречное переплетение трубок и проводов — бессловесная пытка. Несколькими месяцами раньше я освободила его из резервуара, а с тех пор, как он умер в зернохранилище у меня на глазах, в большинство ночей он снился мне снова заключенный в стеклянный бак.
Сон изменился. Кип исчез, и я увидела спящего Зака. Его рука тянулась ко мне. Я видела обкусанную кожу вокруг ногтей и подбородок, поросший щетиной.
В детстве мы делили одну колыбель и каждую ночь спали в обнимку. По мере взросления он начал бояться и презирать меня, но наши тела не позабыли привычку к близости. Когда мы переросли детскую кровать, я вертелась в своей постели и наблюдала, как он спит у дальней стены, тоже постоянно ворочаясь.
И вот я опять смотрю на спящего Зака. На его лице не отразилось ни одно из его деяний. Заклеймили меня, но именно на брате должен был отпечататься какой-нибудь знак. Как он мог спать так безмятежно, с открытым ртом, после того как приказал устроить резню на Острове и запустить программу резервуаров? Бодрствуя, он ни секунды не был неподвижен.
Вспомнились его руки, всегда в движении, словно завязывающие невидимые узлы. Но сейчас он не двигался, лишь глазные яблоки ходили под веками, видимо, наблюдая сны. На шее билась жилка в такт с сердцем. Как и у меня — мы единое целое, мое сердце остановится одновременно с его. Брат предавал меня при каждом удобном случае, но наша общая смерть была единственным обещанием, которое он не мог нарушить.
Он открыл глаза:
— Что тебе от меня надо?
Я бежала от него всю дорогу на Остров и обратно к мертвым землям на востоке, но сейчас мой близнец глядел на меня сквозь тишину моего сна. Нас как будто связывала веревка — чем сильнее мы отдалялись, тем больше чувствовали ее натяжение.
— Что тебе от меня надо? — повторил он.
— Я хочу тебя остановить, — ответила я.
Бывало, я отвечала, что хочу его спасти. Возможно, это было одно и то же.
— Ты не можешь. — В его голосе не слышалось торжества, лишь уверенность, твердая как камень.
— Что я тебе сделала? — спросила я. — За что ты с нами так поступил?
Зак не ответил — на его месте возникло пламя. Сон сотрясла белая вспышка взрыва, укравшая мир и заменившая его огнем.
  
Глава 1 
 
Увидев пламя, я проснулась, и мой крик разорвал сумерки. Потянувшись за Кипом, я нащупала лишь испачканное золой одеяло. Каждый день я пыталась привыкнуть к отсутствию Кипа, но по ночам просыпалась, забывчиво ворочаясь в поисках его тепла. Я растворилась в эхе своего вопля. Сейчас взрыв приходил ко мне чаще: и во сне, и иногда наяву. Теперь я как никогда понимала, почему многие провидцы теряли разум. Жизнь провидца — как прогулка по замерзшему озеру, каждое видение — это трещина во льду под ногами. Я часто чувствовала, что ускользаю через хрупкую поверхность своего здравомыслия.
— Ты вспотела, — произнес Дудочник.
Я дышала быстро и шумно и никак не могла успокоиться.
— Ведь не жарко. Может, у тебя лихорадка?
 
— Она еще не способна говорить, — заметила Зои по ту сторону костра. — Подожди, оклемается через минуту.
— Ее действительно бьет лихорадка. — Дудочник дотронулся до моего лба. Он всегда так реагировал на мои видения. Мгновение — и он рядом, расталкивает меня и засыпает вопросами, пока я еще все отчетливо помню.
— Я не больна. — Сев, я оттолкнула его ладонь и утерла лицо. — Опять взрыв.
Сколько бы я ни переживала это видение, все равно не могла к нему ни подготовиться, ни привыкнуть. Мои чувства истекали кровью. Звук ослеплял, от белизны разрывало уши. Жар выходил за рамки боли. Он был всепоглощающим. Пламя казалось необъятным, оно мгновенно охватывало мир и горело вечно.
Зои встала, переступила через тлеющий огонь и протянула мне флягу с водой.
— Это происходит все чаще, так ведь? — спросил Дудочник.
— Ты считаешь? — бросила я, беря флягу.
Он не ответил, лишь смотрел, как я пью.
Я знала, что продержалась несколько недель до этой ночи. Пришлось немало потрудиться. Я старалась не засыпать, сдерживала судорожное дыхание, когда приходило видение, стискивала зубы до такой степени, что чувствовала, будто они вот-вот сотрутся в порошок. Но Дудочник все равно заметил.
— Ты за мной наблюдал?
— Да, — ответил он, не дрогнув под моим взглядом. — Я делаю что должен для Сопротивления. Твоя работа — терпеть видения. Моя — решить, как их можно использовать.
Я первая отвела глаза и откатилась от него подальше.
Несколько недель наш мир состоял лишь из пепла. Даже после того как мы покинули мертвые земли, ветер продолжал дуть с востока, наполняя небо черной пылью. Когда Зои или Дудочник меня обгоняли, я видела, что сажа забилась даже в изгибы ушных раковин.
Расплачься я, и слезы оставили бы черные разводы на щеках. Но времени для слез не оставалось. И кого мне оплакивать? Кипа? Мертвецов на Острове? Тех, кто томился в ловушке Нью-Хобарта? Тех, кто пребывал во вневременье резервуаров? Их было не счесть, и мои слезы не могли им помочь.
Я узнала, что прошлое похоже на колючую проволоку. Воспоминания зацепились за кожу, словно безжалостные колючки терновника, заполонившего берега Чёрной реки в мертвых землях. Даже пытаясь разбудить счастливые воспоминания — как мы с Кипом сидели на подоконнике на Острове или смеялись с Ниной и Эльзой на кухне в Нью-Хобарте, — я всегда возвращалась к той же картине: пол в силосной башне. Последние минуты: Исповедница и то, что она поведала о прошлом Кипа. Прыжок Кипа и его тело на бетоне внизу.
Я обнаружила, что завидую амнезии Кипа. Поэтому научилась не вспоминать, цепляясь за настоящее: лошадь подо мной, плотность и тепло ее спины. Карта, которую Дудочник набросал в пыли, чтобы определить следующий пункт назначения. Непонятные сообщения, оставленные в золе брюшками ящериц, которые сновали по бесплодной земле.
В тринадцать лет, когда меня только-только заклеймили, я смотрела в зеркало на заживающую рану и повторяла себе: «Это то, что я есть». Теперь я делала так же с этой новой жизнью. Я училась принимать ее, как приняла свое клейменое тело. «Это моя жизнь», — твердила я себе каждое утро, когда Зои трясла меня за плечо, чтобы разбудить, если приходила моя очередь стоять на часах, или когда Дудочник заваливал кострище грязью и говорил, что пора в дорогу. «Теперь это моя жизнь».
После нашего налета на зернохранилища окрестности Уиндхема кишели патрулями Синедриона, поэтому, прежде чем начать путь обратно на запад, потребовалось свернуть на юг, пробираясь через мертвые земли, эту обширную язву на ландшафте.
 
В конце концов нам пришлось отпустить лошадей. В отличие от нас, они не могли выжить, питаясь ящерицами и личинками, а вокруг не было даже жухлой травы. Зои предложила их забить и съесть, и я вздохнула с облегчением, когда Дудочник заметил, что животные так же отощали, как и мы. И действительно — их кости торчали под кожей, как острые шипы ящериц. Когда Зои отвязала бедолаг, они поскакали на запад на тонких как щепки ногах. Пытались ли лошади удрать от нас или просто спешили покинуть мертвые земли? Вопрос без ответа.