Закон меча

От горячего запаха молодых девичьих тел аж голова закружилась. Прям хоть хватай пару ближайших, да и волоки их в укромное место. Хрен его знает, где тут укромное, но, думаю, они покажут. Героев девушки любят во все времена, хотя если рассказать этим девчонкам, что герой тут не столько я, сколько говорящий шлем, то, пожалуй, сочтут за психа и тереться об меня аппетитными частями тела точно перестанут.
В общем, как ни хотелось мне предаться разврату, голод пересилил. Блуд, судя по развитию событий, всегда успеется, а жратва – вот она, под носом. Ну, я и принялся уминать ее за обе щеки.
Правда, умять успел не много. Звон металла о металл отвлек.
Я оторвал взгляд от аппетитного бока жареной щуки и увидел, как в гридницу один за другим заходят усталые воины в кольчугах и шлемах, забрызганных кровью. М-да, несолидно получилось. Я тут сижу, брюхо набиваю, женским обществом наслаждаюсь в одну харю, и со стороны это, думаю, для вернувшихся с битвы богатырей выглядит не особо красиво.
Однако я ошибся.
Впереди всех шел Алексий Попович с рукой, перемотанной окровавленной тряпкой. Я думал, он сейчас начнет припоминать мне ранение, но воевода, увидев меня, заорал на всю гридницу:
– Ах вы, бабы глупые, неразумные! Волос долог, да ум короток! Кто ж удумал такого богатыря достославного в конец стола посадить? А ну-ка, садись, Сург Суждальский, от меня по левую руку, а ты, Илья Муромец, по правую. Отныне, пока я воевода в Киеве, это ваши места, подвигами вашими честно заслуженные!
Я, по правде говоря, такой прогон насчет мест не понял. Какая, на фиг, разница, где сидеть, если еду все равно всем одинаковую подают? Правда, потом вспомнил, что эта тема – кто ближе к правителю сидит, тот круче – была весьма актуальна на Руси в течение нескольких столетий. Ну, ладно, ближе так ближе, как скажете.
Я пересел, Попович взгромоздился на свой деревянный трон и тут же начал меня агитировать:
– Велик ты в ратном деле, Сург Суждальский. Не столько силой, сколько смекалкой да меткостью, волшебной поистине. И даже если это колдовство, которое в княжестве порицается, мне все равно – главное, чтобы враг был побит так же, как побили мы его сегодня с твоею помощью неоценимой. Награждать тебя не стану, ибо князь Владимир, воротившись, наградит тебя за подвиг всяко богаче, чем я. Ты мне одно скажи: может, останешься в Киеве дружинником? Пока для начала десяток воинов тебе под руку дам, а там с твоими ухватками и до сотника дослужишься быстро. А это не только слава и почет, но и надел хороший недалече от Киева, с деревеньками да холопами. Роду ты, думаю, не знатного, но и это поправимо: князь наш нужным людям этот недостаток быстро поправляет. Станешь со временем боярином, в богатстве да почестях купаться будешь. Что скажешь?
Признаться, я призадумался.
Собственно, почему нет? Каждый сталкер мечтает накопить на свой домик у речки, пожить вдали от вечной войны, грязи и кровищи. Конечно, даже если есть в словах хитрого воеводы только половина правды – уже неплохо. Повоевать придется, но хоть с гарантией пенсии в виде собственной деревни, где в тишине и покое можно будет в преклонном возрасте отдохнуть от бурной сталкерской жизни, вспоминая собственные приключения…
И я уже открыл было рот, дабы высказать, что я думаю о предложении воеводы, как вдруг через порог гридни перешагнула длинная тощая фигура в снежно-белых одеждах.
Это был волхв.
Тот самый, лесной, служитель Перуна и старых богов, от которых отказались люди. И, судя по нахмуренным бровям, дед был сердит не на шутку. В руке его был посох, с которого я срубил набалдашник. И теперь вместо него в срез был воткнут длинный заостренный кристалл, недобро горящий алым светом.
Вооруженные дружинники, стоявшие у дверей, качнулись было в сторону деда, положив ладони на рукояти мечей, но Попович одним движением руки остановил их.
– С чем пожаловал, старик? – громко, на всю гридницу спросил воевода.
– Пожаловал, да не к тебе, – непочтительно отозвался волхв, ощупывая взглядом сидящих за столом богатырей, будто разыскивая кого-то. Меня не особо было видно за широкими плечами Муромца, что сидел напротив, но догадаться было несложно, зачем старик пришел в Киев.
 
Вернее, за кем.
– Что-то ты, дед, совсем берегов не видишь, – прищурился Алексий. – Приперся в чужой дом, будто в свой, вошел без поклона, говоришь дерзко. Мы, конечно, стариков уважаем, но лишь до тех пор, пока они, годами прикрываясь, не пытаются на шею усесться.
Волхв горько усмехнулся.
– Совсем недавно Киев был моим домом и все вы мне кланялись. Но я не за тем сюда явился, чтоб рядиться, кому перед кем нынче спину гнуть следует. Пришел в наш мир перехожий, которому Мироздание испытание назначило. Да только он из тех, кто в смертях меры не знает и на своем пути сокрушает все, что к цели прийти мешает. Еще немного, и деяния его навсегда изменят историю не только Руси, но и всей земли-матушки…
– Хороший воин, видать, тот перехожий, ежели цели своей достичь умеет, – не оборачиваясь, усмехнулся Илья. – Таких судьба любит.
Волхв окрысился:
– Да что ты, мужик неумытый, о судьбе ведаешь? Сегодня войско Володаря должно было Киев с землею сровнять, чтоб от него остались лишь прах да пепел. Так предначертано было, так Макошь-матушка уже сплела свое полотно. Но пришел перехожий, порвал матушкино рукоделие, сплетенное из звездных лучей, и теперь великие беды ждут эту землю…
Воевода резко встал со своего места.
– А уж не ты ль, старый пень, сообщил Володарю об том, что князь Владимир с дружиною из города уехал? Так решил отомстить за своих богов отвергнутых, чужими грязными лапами стерев Киев с лица земли?
Лицо Поповича перекосилось от гнева. Сейчас воевода был реально страшен в своей ярости.
Старик попятился – и вдруг увидел меня.
Глаза его недобро сверкнули алым пламенем, отразившимся от кристалла. С неожиданной для его возраста скоростью волхв сделал шаг вперед, размахнувшись посохом, словно копьем, – и тут я увидел краем глаза молниеносное движение руки Поповича.
Метательный кинжал мелькнул серебряным росчерком и воткнулся старику точно в горло. Но за миг до этого волхв успел метнуть свой посох…
Мир вокруг внезапно стал размытым, плоским, ненастоящим. Реальным был лишь сверкающий алый наконечник, медленно приближающийся к моему лицу. И бессмысленно, бесполезно было пытаться уйти от этого слишком быстрого броска, так как я понимал – все равно не успею. Сознание именно таким образом фиксирует предсмертное мгновение, позволяя человеку в последний раз осознать всю прелесть жизни, которая для него уже закончилась…
Алая вспышка полыхнула в моих глазах, и я почувствовал, что лечу куда-то в красном тумане, который был везде, заполонив собою всю вселенную…
Что ж, мне уже приходилось умирать, и, если честно, нет в этом ничего такого уж страшного.
Страшно до.
Человек всю жизнь боится умереть, а когда умирает – удивляется. Надо же, и вот этого я боялся? Все равно что ехал, страшась остановиться, но потом все же тормознул – и пересел в другую машину. И оказывается, что все страхи по поводу смерти – лишь ужас перед неизвестностью.
Правда, ощущение полета прошло довольно быстро – и я осознал, что хоть красный туман и не исчез, но я уже никуда не лечу, а уверенно стою на обеих ногах, левое плечо оттягивает привычная тяжесть винтовки, а ладонь правой руки покалывают тысячи огненных игл.
Я вновь стоял на дне затона, окруженный кровавым туманом, держа в руке алый артефакт… и осознавая, что в голове моей появились воспоминания, которых там быть не могло по определению. Словно не мгновение прошло с того момента, как у меня появилось странное ощущение полета, а много часов, которые точно останутся со мной на всю жизнь.
«Ты прошел испытание», – прозвучал в голове уже знакомый беззвучный голос с недовольными нотками – так, наверное, мог бы говорить седой волхв, если бы был жив.
– Это не может не радовать, – произнес я, так и не поняв, на самом деле произошло все то, о чем я помнил, или же это просто последствия масштабной галлюцинации, наведенной артефактом, лежащим в моей руке.